Не время для шуток - Елена Усачева

Ахнула Ксюша, послышался топот ног.

Маканина замерла, не в силах поверить в ужас происходящего. Она смотрела на раскрасневшееся лицо Васильева, который все еще держался, хотя Галкин был гораздо тяжелее его и мог уже сто раз побороть неудачливого шутника.

Серега вскочил и стал заваливать своего противника через невысокую железную решеточку, которая еще чудом держалась на своем месте около окна.

Ксюша не выдержала. Она выскочила вперед и заколотила кулачками по широкой спине Галкина.

– Пусти его! Пусти!

Васильев снова поскользнулся – с улицы намело немного снега, и он таял, делая и без того скользкий кафель еще более опасным.

Но тут что-то произошло. Олесе показалось, что она ненадолго потеряла сознание. Или все действительно случилось так быстро?

Сверху на дерущихся слетела бесшумная тень. Она перегнулась через решетку и захлопнула окно. А потом спокойно повернулась, обнаружив лицо и фигуру Сидорова, и, коротко размахнувшись, ударила Галкина по лицу.

– Надоели уже, – негромко произнес Генка, отступая назад.

Серега выпустил Васильева и тяжелым взглядом посмотрел на отличника.

Маленький худенький Сидоров перед Галкиным смотрелся лилипутом.

– Хватит дурить, говорю, – негромко произнес Генка, делая еще один шаг назад и упираясь в стенку.

– Андрей! – склонилась над сползшим на пол Васильевым Ксюша. – Ты слышишь меня?

Серега качнулся вперед, чуть не падая на замершего Сидорова, потом тяжело оглядел «поле боя».

– Что, и ты с ними? – хрипло спросил он, глядя на Маканину. – Пришла повеселиться? Ну, веселись! Что же ты стоишь? Видишь, какая здесь дискотека.

– Это ты во всем виновата! – завизжала Ксюша, тоже поворачиваясь к Олесе. – Из-за тебя все это!

– Нет, это не я, – замотала головой Маканина. Она со страхом смотрела на лежащего Васильева. Признаков жизни он не подавал. – Не я! Я же ничего…

– Ты его подговорила! – Рязанкина была не похожа сама на себя. Волосы у нее на голове растрепались, тушь потекла с ресниц, в глазах пылала ярость.

Олеся пыталась собрать разбежавшиеся мысли, чтобы ответить на такое наглое заявление. Но тут Андрюха дернулся, подтянул колени к животу и издал странный булькающий звук. В ужасе Маканина подумала, что, наверное, именно так и выглядит агония.

Но Васильев не умирал. Он смеялся. Обеими руками он хватал себя за бока и хохотал.

Этот смех заставил Галкина попятиться.

– Придурки! – зло прошипел он. – Все вы тут придурки!

Выкрикнутое ругательство еще висело в воздухе, а сам Серега уже сбегал вниз. Хлопнула входная дверь. Олеся машинально глянула на улицу.

Галкин пересек школьный двор и скрылся за поворотом.

– Ой, – из последних сил выдохнул Васильев. – Надо же, как!

И обессиленно развалился на полу.

– Андрей! – всхлипнула Рязанкина.

– Как же с вами весело! – Васильев сел, размазывая рукой по лицу кровь.

Генка оттолкнулся от стены и на негнущихся ногах пошел вниз. Он что-то бормотал, словно песенку пел. Но слов было не разобрать. Спустившись на один пролет, Сидоров опустился на ступеньки и заплакал.

– Он ушел! – Из-за решетки перил показалось довольное лицо Курбаленко. – Совсем ушел! Я видела его за калиткой. – Но тут она разглядела перепачканного в крови Васильева и взвизгнула: – Андрей, ты жив?

Лиза взбежала на площадку и остановилась. Ксюша, до этого сидевшая на корточках перед Васильевым, встала. Так они и стояли напротив друг друга, а между ними, улыбаясь каким-то своим мыслям, сидел Андрюха.

Глава девятая

Бег по кругу

Наверное, какое-то время Олеся спала, потому что, открыв глаза, она обнаружила себя в своей кровати, а над собой – бледное лицо отца.

– Вставай!

Отец сдернул с Маканиной одеяло.

– Вставай сейчас же!

Олеся спустила ноги на пол.

Странно. Она успела разуться и снять куртку? Когда? Она ничего не помнила. Больше того – она не помнила, как добралась от школы до дома.

– Что ты там натворила? Откуда опять взялся этот Галкин?

Отец был разъярен.

– Я не виновата, – пробормотала Маканина, пытаясь сложить в единое целое в голове осколки этого бестолкового дня.

– А кто виноват? – Отец отпихнул ногой одеяло и забегал по комнате. – Я тебя предупреждал, чтобы ты близко не подходила к Галкину? Ты что, обыкновенные слова перестала понимать?

– Все я понимаю! – слабо вскрикнула Олеся, опуская лицо в ладони. – Я не виновата! Это они все подстроили!

– Ага, – непонятно чему обрадовался отец. – Значит, это они виноваты! А ты у нас ангел. Ольга! – Он дернул ее за руку, и Маканина была вынуждена поднять голову. – Что ты натворила?

– Я с ними на кладбище не пошла! – всхлипнула Олеся и заплакала. – Я покойников боюсь.

Отец испуганно глянул на дочь и осторожно отпустил руку.

– Ладно, – пробормотал он, стараясь больше на нее не смотреть. – Побудь дома, я пока в школу схожу. Мне оттуда позвонили, сказали, что вы с Галкиным устроили погром в кабинете химии, всех перепугали, подрались с Васильевым. Я уж подумал, что тебя из милиции забирать придется. Не помню, как до дома доехал… Посиди здесь… Или поспи… Я сейчас.

Бубня себе под нос невнятные слова, отец вышел из комнаты.

Олеся обессиленно упала на подушку.

Это просто фантастика какая-то! Надо было очень постараться, чтобы влипнуть в такую историю.

Обиженно звякнул телефон.

Сейчас начнется…

Маканина взяла трубку, долго не могла попасть на кнопку вызова – от волнения руки тряслись. Нажала, но на линии уже звучали гудки отбоя. Прислушалась к назойливым «туп, туп, туп». За ними была тишина.

Как же это так получилось? Она ведь не хотела никому зла! Почему все ополчились против нее? И что поразительно – чем больше Олеся пытается оправдаться, тем становится хуже и хуже. И что же выходит? Она сама во всем виновата?

Нет, нет! Это все Васильев! Это все Галкин! Надо только объяснить, что она здесь ни при чем, и все станет на место.

Не станет…

Тинк, танк. Тинк, танк. Дробно отсчитывали секунды большие часы в коридоре.

Тинк, танк. Тинк, танк. Все пятнадцать лет Олесиной жизни часы без устали напоминали о себе, о времени, которое всегда идет вперед, поэтому стоять на месте ни в коем случае нельзя. Нужно двигаться!

Олеся снова оказалась в кровати, откинулась на подушку, закрыла глаза и попыталась представить, что сейчас делает ее отец.

Вот он пересекает школьный двор. Вот поднимается по стертым ступенькам крыльца. Перед дверью – решетка. Зеленая краска облупилась и крошится. Внешняя дверь с тугой пружиной. Внутренняя – легкая, с весело звенящим стеклом. От двери отец привычно поворачивает направо, идет вдоль окон длинного коридора и упирается в большую тяжелую дверь, обитую красным дерматином. На ней цифра «1» и табличка «Приемная». Дальше комната с тремя столами, за которыми никогда никто не сидит, низкий журнальный столик с вечными конфетами и печеньем, шкаф с методичками и журналами. Дверь налево (всегда открытая) – завуч, направо (чаще закрытая) – директор. У Надежды Валерьевны на полу огромный красный ковер с причудливыми белыми завиточками. Такими, наверное, были ковры-самолеты в восточных сказках. Но этот ковер уже никуда не полетит, потому что он придавлен сверху массивным столом со стопками бумаг и тетрадок. Из-за этого нагромождения не всегда и заметишь невысокую худенькую директрису.