The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты - Сергей Минаев

– Тогда во вторник ждем первого просмотра нашего шедевра?

– Думаю, да,– говорит Антон.

Ваня молча кивает, а я поднимаю два пальца вверх и произношу:

– Безусловно, посмотрим.

– А со спонсорами вообще засада? – спрашивает Антон у Вани, когда мы выходим.

– Я бы на месте режиссера, у которого за неделю до сдачи материала нет главной героини, не заморачивался такими вопросами.

– Но от этого зависит съемка следующих серий!

– Если они будут.

– Как продюсер, – вступаю я, – хочу призвать всех сохранять спокойствие. Антон, какие, к черту, спонсоры! Что с главной героиней? Ей опять муж запретил сниматься?

– Этот мудак каждый день устраивает нам геморрой, – извиняющимся тоном говорит Антон. – Я так с ними устал...

– Смени героиню! – предлагает Ваня.

– Она делает мне кадр.

– А ты делаешь нам проблему, старичок.

– Я?! – Антон взвизгивает. – Да если бы не моя идея, нам бы этот проект вообще никто не дал реализовать.

– Так мы его и не реализовали. Я в шоке, честно говоря. – Ваня оглядывается. – Чего лыбишься, Миркин, тебя это, типа, не касается? Думаешь, останешься «над потоком»? Во вторник нас порвут.

– Я спродюсирую наш всеобщий пиздец, как реалити-шоу.

– Все, – Ваня смотрит на часы, – завтра в двенадцать на площадке.

– У меня завтра шоу, – напоминаю я.

– Ты нам завтра нужен, как собаке пятая нога.

– Если, конечно, не хочешь сыграть главную героиню, – добавляет Антон.

– Что-то я смотрю на ваш настрой и начинаю нервничать, парни. Не хотите ли вы сказать, что у нас реально нет шансов?

– Я этого не говорил, – Антон качает головой.

– Реально? – Ваня усмехается. – Ладно, расходимся.

Перед тем как покинуть телецентр, захожу в туалет. Стоя в кабинке, прокручиваю слова, сказанные Лобовым в адрес моей программы, прислушиваюсь к ощущению стремительно надвигающегося скандала со съемками сериала и страху, что Наташа не приедет. Пытаюсь успокоиться мастурбацией, но она не спасает. Приходится выкурить сигарету, еще раз втянуть ноздрями пропитанный хлором воздух, закрыть глаза и сосчитать до десяти. Проблемы сериала приходится временно разместить на депозите совести. Наезды Лобова отложить в боковой карман головы, чтобы вспомнить их завтра, перед записью. Вспомнить и разозлиться. А сейчас нужно просто валить отсюда. Здешняя духота делает меня истеричным, склонным к суициду подростком.

В какой-то момент я обнаруживаю себя у входа в цветочный магазин. Там, внутри – розы, тюльпаны, георгины и какие-то желтые, красные и оранжевые цветы, похожие на огромные ромашки, название которых мне неизвестно. В высоких пластиковых ведрах, корзинах и букетах. За цветами полки с плюшевыми медведями, дельфинами, зайцами и прочим зоопарком. Под потолком болтаются красные надувные шары, а за прилавком пожилая армянка неспешно складывает букет из белых роз с маленькими бутонами, перемежая их растением, усыпанным маленькими белыми шариками. И на все это отстранено пялится чувак в белой мотоциклетной куртке Moncler, рваных джинсах и нацепленных на нос Ray-Ban Aviator в оправе черного цвета.

А за его спиной движется плотный поток машин, снуют люди с приросшими к ушам мобильными телефонами, возможно, пробегает собака, раздаются отчаянные сигналы державненьких машин категории ААА, и на огромном световом панно над зданием одна за другой сменяются картинки, рекламирующие кино и газировку. И становится непонятно, где он, этот вкус нового поколения: в синей банке или в монструозных молочных железах Семенович.

Все это так неуклюже наложено друг на друга, что, глядя в витрину цветочного, я не могу определиться, что меня больше завораживает: тихий бастион из цветов, хаос за спиной или собственное отражение в затемненном стекле?

Проезжает желтое такси, намекая, что пора поторопиться, проходящий мимо парень лет девятнадцати роняет на асфальт банку какой-то слабоакогольной дряни, которая чуть не заливает мои кеды, и где то рядом Лагутенко поет: «А нам оставаться ночевать в нем одним», и из цветочного выходят две девчонки с большим букетом тюльпанов. И все говорит о том, что сцена закончена и мне действительно пора ехать, но тут я ловлю себя на мысли, что не могу вспомнить, когда в последний раз был в цветочном магазине. Я делаю шаг вперед и дергаю ручку двери на себя.

– Вам помочь? – Голос армянки сливается со звоном колокольчика, когда дверь впускает меня в магазин.

– Что? – Я снимаю очки.

– Вы хотите купить цветы? – Ее морщинистые руки продолжают укладывать букет.

– Пожалуй, да, – пожимаю я плечами.

– Букет или просто? Есть хорошая роза, свежие тюльпаны. – Она говорит мягким грудным голосом, практически без акцента.

– Не знаю. – Я растерянно смотрю по сторонам. – А что сейчас... дарят?

– Смотря кому. У вас что? День рождения, свадьба... или...

– ...или... девушке, – запинаюсь я.

– Какие ей больше нравятся?

– Я не знаю.

«Ну и мудак, же ты Миркин. Что за идиотская идея с цветами?»

– У вас первое свидание? – Армянка улыбается. – Да?

– Типа того. – Я чувствую, как краснеют мои уши.

«Тоже мне, студент-первокурсник. Духи еще ей купи. Или шо-ко-лад-ку».

– Мне на первое свидание муж подарил во-о-от такой букет белых роз. – Руками она показывает размер букета. – На них еще капли были, малюсенькие-малюсенькие.

Я почему-то натурально представляю себе армянина в кепке-аэродроме с букетом, полностью скрывающим фигуру дарителя. Идея с цветами начинает медленно умирать. Здравый смысл подсказывает, что сейчас нужно сказать что-то незначимое и быстро свалить, но эти «малюсенькие капли» цепляются крючком и выталкивают уничтожающую меня мысль: «Кому ты в последний раз дарил цветы, чувак?» И совершенно непонятно, когда я буду выглядеть конченым кретином: если убегу из магазина или если примчусь к ней с веником. И как себя позиционировать в обоих случаях, особенно если ты совершенно не разбираешься в цветах?! Тем более если на лежащих перед армянкой розах – те самые капли?

– Продайте мне... пожалуйста... то, что вы сейчас собираете. – Кажется, это сказал не я.

– Я не могу, молодой человек, мне заказали этот букет.

– Давайте... давайте, будто это я вам его заказал! – Я достаю кошелек.

– Но меня люди ждут! – Она делает сочувственное лицо.– Может, мы с вами что-то другое выберем?

– Но меня ждет она. – Выходит сипло, но убедительно.

– Э-э-э! – Армянка поднимает вверх указательный палец левой руки.

– Э-э-э. – Инстинктивно вытягиваю вперед кулак, смотрю на него, не понимая, какую комбинацию из пальцев хочу изобразить, но пальцы сами собой складываются в «козу». – Йо!

Армянка, улыбаясь, заворачивает цветы в сетку цвета молодой травы, я отсчитываю деньги и разворачиваюсь к выходу.

– Она хорошая, – утвердительно-напутственно говорит мне цветочница.

– Пока не решил, – отвечаю я уже на улице.

На Тверском бульваре ловлю такси, и мы весьма оптимистично двигаемся, а на часах еще 19:45, пятнадцать минут в запасе, и я развлекаю себя тем, что отрываю с роз колючки, пару раз больно цепляя кожу.

– Вот пидары, – цедит водила, не вынимая сигареты изо рта.

– Кто конкретно? – лениво интересуюсь я с заднего сиденья.

– Да телевизионщики. – Он выпускает вверх струю сизого дыма, которая отскакивает от крыши и немедленно наполняет и так уже нестерпимую духоту салона смрадом пролетарского табака.

– Почему это они пидары? – Я с ходу впрягаюсь за коллег. – Нет, конечно, среди них много гомиков, но не все же...

– Наверное. – Мы окончательно встаем, и водила включает радио, по которому Лепс надрывно сообщает, что осталась «только рюмка водки на столе». – Была бы моя воля, я бы всю эту пиздабратию закрыл бы нах!

– А они сильно мешают? – Я тону в его множественных обывательских «бы» и колю палец, на этот раз до крови. – А вместо телевидения народ бы начал понуро дрочить вечерами, понижая рождаемость, да?

– Гы, – осклабился водитель, – по ходу, ща мы тут из-за них подрочим. Вон сколько оборудования наставили у стены. Из-за этого один ряд только едет.

– Вот пидары! – Я кладу букет рядом, открываю окно и высовываюсь.

– А я тебе и говорю...

– Гребаные пробки! – стучу я кулаком по обшивке двери.

– Э, тут тебе не холодильник! – Я хочу огрызнуться в ответ, но мой айфон показывает «19:55», а сердце начинает отчаянно стучать при мысли о том, что придется позвонить Наташе и сказать, что я опаздываю.

– Может, в переулок нырнем? – не особенно убедительно предлагает водила, и я жестом соглашаюсь, одновременно набирая ее номер.

– Я тебя не вижу, – после четвертого гудка отвечает она. – Ты где?

– Я тут в пробке, в трех минутах, – сдавленным голосом говорю я.