Твердь небесная - Юрий Рябинин

Ее настроение от таких рассуждений улучшилось настолько, что ей захотелось немедленно кому-то принести пользу. Она пошла к братьям и долго и с удовольствием занималась с ними их нехитрыми уроками. За ужином шутила с отцом. У них была такая манера общения, когда они говорили друг другу какие-то многозначительные, с подтекстом, вещи, истинный смысл которых понятен был только им двоим. А после ужина она беседовала о том о сем с Натальей Кирилловной в ее комнате, что вообще случалось крайне редко. К вечеру Лена почти и думать забыла об утренних напастях. Она ушла к себе, взяла томик модного писателя Горького, устроилась поудобнее на диване и углубилась в чтение. И так зачиталась, что не обратила внимания на странные для этого позднего часа звуки шагов и голоса из передней, будто к ним на ночь глядя заявилось гостей со всех волостей. Оторваться от книги ее заставил лишь робкий стук в дверь, вслед за которым на пороге появилась горничная. Девушка была сильно чем-то испугана и поэтому только и сумела вымолвить: «Барышня, там вас спрашивают…» Уже чувствуя недоброе, но стараясь не думать о плохом, Лена не спеша встала с дивана, аккуратно зашнуровала туфельки и вышла в переднюю. Кроме взволнованного Сергея Константиновича и онемевшей от ужаса Натальи Кирилловны, там было еще трое полицейских и господин в статском. Но Лена как будто бы пока не осознавала: верно ли она понимает, зачем здесь эти люди, или неверно? Может быть, это совсем другое что-то? Когда она к ним вышла, господин в статском внимательно ее оглядел и спросил: «Вы Епанечникова Елена Сергеевна?» – «Да, я», – ответила Леночка. «Госпожа Епанечникова, – заговорил статский голосом с нотками торжественности, – я имею предписание задержать вас по подозрению в участии в антиправительственной организации. Если у вас на дому есть социалистическая, анархистская, а равно другая запрещенная литература, прошу предъявить ее добровольно». Только после этих слов Лена все поняла окончательно. И к собственному своему удивлению, ничуть не испугалась. У нее было такое чувство, будто самое страшное уже позади.

Обыск в огромной квартире длился часа три. И закончился где-то около полуночи. Наталья Кирилловна два раза впадала в истерику, пока наконец Сергей Константинович решительно не велел ей уйти к себе. Когда Лену уводили, статский сказал Сергею Константиновичу, что поскольку ничего такого недозволенного при обыске не найдено, то его несовершенных лет дочь, после допроса в управлении, скорее всего, завтра же, в крайнем случае через два дня, отпустят.

Глава 5

Таня пришла домой где-то после полудня. До возвращения Александра Иосифовича со службы времени было еще достаточно. Побеседовав недолго о каких-то пустяках с Екатериной Францевной – Тане, впрочем, сейчас все казалось пустяками, по сравнению с последними новостями и событиями, – она ушла в свою комнату и который уже раз за этот день погрузилась в мучительные раздумья. Но прежде она попросила Полю немедленно сказать ей, когда вернется папа. Сидеть или там лежать она от крайнего нервного возбуждения не могла. Она стала ходить по комнате, что называется, из угла в угол. Мещерина и Самородова арестовали впервые, не Бог весть какие они революционеры – ходили в собрание чай пить. Ведь не террористы же они в самом деле! не бомбометатели! Ну уж самое-самое опасное, что у них могли найти при обыске из поличного, так это какую-нибудь брошюрку, например, или там листовку. Неужели за такую мелочь их сурово покарают? Разве что исключат из университета. И еще, может быть, попросят из Москвы – так, кажется, наказывают за малую провинность. А из полиции их должны ввиду незначительности преступления отпустить и так, безо всякой протекции. А уж если за них кто-то еще и заступится, тогда их отпустят наверно. Ну надо же такому было случиться! Нужно быть или законченною дурой, или совершенною мерзавкой, чтобы ввергнуть близких людей в такое бедствие. И если у нее это действительно, как говорит папа, выведали обманом, то она сейчас сидит спокойно в классе, ни о чем не подозревая. А что, если по доброй воле рассказала? с умыслом? Но нет, нет. Верно говорит Лена: этого решительно не может быть. Завтра мы у нее обо всем расспросим, и она признается, как это вышло, кому и чего она рассказывала. Конечно, наша доверчивая Лиза оказалась всего-навсего инструментом в чьих-то ловких руках. Она сама жертва чьей-то грязной махинации. И все равно, это непростительное легкомыслие. Как же можно не предусмотреть, что всякое неосторожное слово, хотя и родителям сказанное, может обернуться для кого-то страданиями. Вот я вчера, рассуждала Таня, разговаривала на эту тему с папой. Но разве я проронила хоть полслова, способного доставить неприятности кому-либо? И это притом что папа абсолютно надежный человек. А с кем она говорила? С какими людьми? И как могла поверить столь важные сведения без оглядки? Не думать вперед! Ах, какая неосторожная, легкомысленная девушка эта Лиза! Какая легковерная! Ей, верно, кажется, что все люди такие же, как она сама. Вот кто-то ее простодушием и воспользовался. Хорошо, что беда еще вполне поправима. Ну, а не будь у папы знакомого начальника полиции, и Мещерин с Самородовым окажутся надолго в тюрьме, как ты, несчастная, стыдила Таня в уме подругу, сможешь жить потом с таким грехом на душе?! Это невозможно. Немыслимо.

Таня долго еще рассуждала таким образом, маясь в ожидании отца. Наконец к ней вошла Поля и сказала, что Александр Иосифович возвратился. Но Таня не сразу еще кинулась к нему со своими просьбами. Она знала, что папа будет теперь какое-то время рассказывать о чем-нибудь Екатерине Францевне, как это у них повелось, о разных там новостях, служебных, внеслужебных, своих, чужих, любезничать, шутить, говорить всякие приятности Поле и прочее. А потом он уже уйдет к себе в кабинет дожидаться за газетами обеда.

Но вот звонкий, доходящий до самого дальнего уголка квартиры голос Александра Иосифовича затих. Это означало, что ритуал встречи главы дома окончен и все разошлись по обычным своим надобностям. Через полчаса, как заведено, Поля приглашала всех в столовую. За этот срок Таня и собиралась поговорить обо всем с Александром Иосифовичем. У нее не было и тени сомнения в положительном результате этого разговора. И она совершенно спокойно, непринужденно, как по самому обыденному житейскому вопросу, постучала к папе и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет.

– A-а, иди-ка сюда, – сказал Александр Иосифович, не сразу меняя, под впечатлением прочитанного, сосредоточенный взгляд на сдержанно-радостный – обычный при общении с дочкой.