Иван Федоров - Татьяна Муравьева

Это уже расценивалось как государственная измена. В Старицу было отправлено войско, чтобы захватить князя, как преступника.

На свою беду Андрей Старицкий, желая показать свою покорность юному великому князю, незадолго до этого отправил на государеву службу почти все свои полки и остался без всякой защиты.

Узнав о приближении правительственных войск, князь Андрей с женой и сыном бежал из Старицы в Торжок и попытался взбунтовать новгородцев. «Князь великий мал, — заявил он, — держат государство бояре, а яз готов вас жаловати». Однако очень немногие согласились поддержать Старицкого князя.

Князь Андрей вывел свое немногочисленное войско против явно превосходящего по силе войска Овчины, но вступить в бой не решился, а начал переговоры.

Овчина от лица Елены и юного великого князя торжественно пообещал ему помилование, если он лично покается перед невесткой. Князь Старицкий отправился в Москву. Однако Елена вероломно заявила, что Овчина обещал князю помилование, не спросив ее согласия. Андрей Старицкий был заточен в тюрьму, где через полгода скончался.

Таким образом, большая часть Совета опекунов была ликвидирована. Оставшиеся его члены утратили всякую власть. Наступило время правления Елены Глинской и Овчины-Телепнева-Оболенского.

Правление это было ознаменовано рядом достаточно значительных государственных мероприятий. При Елене Глинской была произведена денежная реформа. (В частности, именно тогда монеты с изображением всадника, вооруженного саблей — «сабляницы», были вытеснены монетами с изображением всадника с копьем — «копейками».)

Во время правления Елены в Москве побывали послы шведского короля Густава Вазы и было заключено шестидесятилетнее перемирие со Швецией, кроме того, были упрочены связи России с Ливонией, Молдавией, Ногайским и Астраханским ханствами.

При Елене же Глинской в Москве в 1535–1538 годах возвели вторую линию укреплений — Китайгородскую стену, включившую в себя Великий посад.

Бояре ненавидели Елену, называли ее чародейкой. Когда в 1538 году она умерла, ходили слухи, что ее отравили. Карамзин пишет: «Бояре и народ не изъявили, кажется, ни самой притворной горести». Оплакивали княгиню только сын и Овчина.

После смерти Елены власть вернулась в руки оставшихся в живых членов опекунского совета — князей Шуйских, бояр Юрьева и Тучкова.

Шуйские принадлежали к одному из старейших и знатнейших боярских родов. Юрьев и Тучков не обладали равной им знатностью, а выдвинулись благодаря своим заслугам перед Василием III. Шуйские отправили в ссылку Тучкова, а его племянник Юрьев вскоре умер.

Шуйские стали фактическими правителями государства. Первым делом они расправились с ненавистным им Овчиной. На седьмой день после кончины Елены Овчина был схвачен и заточен в тюрьму. Его сестра — Агриппина Челяднина, мамка Ивана — была сослана в Каргополь, хотя юный великий князь со слезами и воплями требовал не лишать его мамки, к которой он был привязан, почти как к матери. Овчина в тюрьме был уморен голодом.

Приход к власти Шуйских вызвал новую распрю между боярами. Одно из главенствующих мест в Боярской думе занимали бояре Бельские, не уступавшие Шуйским в знатности.

Однако еще в начале правления Елены Глинской один из Бельских — Семен — навлек на себя подозрения в сочувствии планам Юрия Дмитровского и, страшась наказания, бежал в Литву. Его брат Иван был заключен в тюрьму, и только старший из братьев — Дмитрий был признан невиновным и оставался в Думе.

Поначалу Шуйских и Бельских объединяла общая ненависть к Елене Глинской. После ее смерти Шуйские освободили Ивана Бельского из заточения. Но вскоре между Шуйскими и Бельскими начались «многия вражды за корысти и за родственников». Иван Бельский выказал притязания на власть, но по распоряжению Шуйских был вновь заточен в тюрьму, его сторонники отправлены в ссылку, а один из них — дьяк Федор Мишурин казнен. Таким образом Шуйские показали, что власть их беспредельна и что они могут казнить и миловать, не спрашивая государя.

В это время скончался старший из князей Шуйских — князь Василий Васильевич, младший его брат Иван продолжал борьбу против Бельских. Поддерживающий Бельских митрополит Даниил был низложен и сослан в монастырь. На его место Шуйские посадили игумена Троицкого монастыря Иоасафа Скрипицына.

Митрополит Иоасаф Скрипицын обратился с ходатайством к самому великому князю, и Иван Бельский был освобожден. Торжественно именем великого князя его вывели из тюрьмы. Правление перешло к Бельским и митрополиту Иоасафу.

Деятельность Ивана Бельского во время его правления многие историки оценивают положительно. «Князь Иван Бельский, будучи душою правительства, стоял на высшей ступени счастия, опираясь на личную милость державного отрока, уже зреющего душою <…> на успехи оружия, на дела человеколюбия и справедливости. Совесть его была спокойна, народ доволен», — пишет Карамзин.

Однако Шуйские готовили новый заговор.

Бельский, проявив великодушие, ничего не предпринял против Ивана Шуйского и даже дал ему воеводство, отправив с полками во Владимир. Получив в свое распоряжение большое войско, Шуйский двинулся на Москву. В ночь со 2 на 3 января 1542 года Иван Бельский был схвачен, отправлен в Белоозеро и там тайно убит.

Шуйские снова пришли к власти. Они низложили митрополита Иоасафа. Бунтовщики окружили митрополитовы кельи, бросали в окна камнями.

Митрополит, едва избежав смерти, скрылся на Троицком подворье, находившемся в Кремле. Игумен Троице-Сергиева монастыря Дмитрий Палецкий смог защитить свергнутого митрополита только именем святого Сергия.

Новым митрополитом был назначен Макарий, который впоследствии сыграл заметную роль в судьбе Ивана Федорова.

Шуйские во второй раз оказались правителями страны. Юный великий князь в полной мере испытал их пренебрежительное отношение. Много лет спустя Иван Грозный вспоминал: «Бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель покойного отца и положив ноги на стул, а на нас и не смотрит».

Уже в детстве будущий грозный царь проявлял свой неуравновешенный, жестокий нрав. Шуйские поощряли дурные наклонности государя, которые вскоре обратились против них самих.

«Шуйские, — писал H. М. Карамзин, — <…> старались привязать к себе Иоанна исполнением всех его детских желаний; непрестанно забавляли, тешили во дворце шумными играми, в поле звериною ловлею; питали в нем наклонность к сластолюбию, даже к жестокости <…> Они не думали толковать ему святых обязанностей Венценосца, ибо не исполняли своих; не пеклись о просвещении юного ума, ибо считали его невежество благоприятным для их властолюбия; ожесточали сердце, презирали слезы Иоанна о князе Телепневе, Белье ком, Воронцове, в надежде загладить свою дерзость угождением его вредным прихотям <…> Шуйские хотели, чтобы великий князь помнил их угождения и забывал досады; он помнил только досады и забывал угождения».