Разбой - Петр Воробьев

Хлебник вдавил ножной рычаг сцепления в пол, толкнул вниз тормоз, «Фодден» с жалобным скрежетом остановился, но Самбор успел выпрыгнуть из кузова, ещё когда машина двигалась. – Погоди, он его сейчас поднимет, а как же лётчик городской стражи? – спросил один из товарищей Бакуни. – Или так раззяве и надо? – Не стоит так о мёртвом, – Хлебник указал на пару трупов в лётной справе, простёртых у опрокинутой приставной лестницы.

Самбор стащил с одного из мертвецов очки, вытер кровь об его воротник, зачем-то поклонился покойнику, и прислонил лестницу к стене, готовясь лезть на крышу, к металлической стрекозе, довольно неубедительно прикидывавшейся летучим змеем или птицеящером. Последнее следовало отнести за счёт вошедшей в обычай стародавней чуди гутанских умельцев, начавших строительство гиропланов «Кодор» в Крогдене, на далёком холодном Энгульсее.

Немир часовой примерно давности просто наблюдал бы за происходившим, внутренне холодея при виде мертвецов, и ждал бы, пока его привезут в крепость. От нового Немира, при всех поцелованного Тославой, приходилось ждать большего. – Погоди! – новый Немир спрыгнул с подножки. – Там сзади второе место, и ракетное ружьё!

– Дело! – крикнул в ответ Самбор, присобачивая сбрую клеймора к распорке. – Полезай! Даже улучшенная и облагороженная разновидность помощника корчмаря не была способна позаимствовать снаряжение у трупа, так что Немиру осталось взобраться по лестнице, сделать несколько шагов по сланцевым плиткам крыши, и примоститься в узкое дырчатое сиденье с чешуеобразной насечкой, под которым зачем-то была прикручена проволокой большая чугунная сковорода для жарки блинов. Нижняя часть стойки с полудюжиной ракет для ружья была подобным же образом украшена помятым котлом. Рисунок вмятин был странным – как будто кто-то стрелял по посудине из дробовика. С небольшой задержкой, Немир сообразил, что «как будто» в предшествовавшем рассуждении было почти наверняка излишним, что настораживало. – Вденься в уши, – Самбор толкнул Немира в плечо, разворачивая его в сторону крюка, на котором висели наушники. – Так, уровень топлива, заслонка, обороты, переговорное… «День Лось шесть два», это что? Наши позывные? Асирмато, пускач здесь?

Запищало, затарахтело, завоняло, относительно небольшие винты слева и справа от сидений пришли в движение. Немир просунул голову в наушники, звук двигателя стал потише, зато добавился электрический треск. – Сейчас, на какой они частоте… – голос лётчика прозвучал одновременно сзади (спереди по ходу) и из наушников. Тон треска несколько раз сменился, потом стали различимы нёсшие пугающий бред голоса. «Крепость, три пузыря в слойке на час из-под заката»! «Урод лёд тис семь четыре, против шерсти идёшь, левое мудо перевесило»! «Крепость, здесь урод лёд дар четыре четыре, палки встали, кидаю кости за борт»! Голос «Крепости» уловимо потяжелел. «Семаргловы крылья тебе в помощь, четырежды четвёртый».

– Стой, а как взлетать-то без катапульты? – этот вопрос Самбора также не добавлял уверенности. – Это что? Ракетный ускоритель?

Заревело, зажмурившегося Немира вдавило в сиденье, затем ощущение прибавившегося веса сменилось неприятной лёгкостью.

– Забыл добро на взлёт… Как там говорят ракетчики… В глазах страх, в заду огонь! Крепость, здесь гироплан день-лось-шесть-два, прошу вводные! Немир раскрыл глаза. С непривычки, ему трудно было определить, являлись ли дикая тряска и дрожь обычными для полёта на гироплане, или первыми знаками, что шаткое сооружение вот-вот рассыплется в воздухе. Город остался далеко внизу, очертания улиц, хоть и обозначенные жёлтым светом электрических и синеватым мерцанием газовых фонарей, были трудно узнаваемы. Преимущественно тёмное пространство слева скорее всего соответствовало морю. За волноломом к югу от входа в Плотовую гавань ярко горел, от носа до кормы отражаясь в воде, «Студёный Рассвет». Саженях в ста, пулемёт над мостиком казавшейся игрушечной «Удали Гемлеле́» снизу вверх поливал зажигательными пулями что-то невидимое. – Свинтопруль день-лось-шесть-два, даю бегунок! Над тобой в низкой куче хрюн, рылом на Кашайку! Всуропь клачи, ты один!

– «Всуропь клачи», – явно передразнил Самбор. – У этой груши с тремя бантиками потолок десять гроссов, и то если со скалы в одиннадцать скинуть… – Всуропь что? – обычным голосом спросил Немир, не успев сообразить, что у стрелка из ракетного ружья имелись наушники, но не было микрофона. Пришлось кричать: – Что происходит? – Над нами в облаке аэронаос, летит на юг, попробуем догнать! – прозвучал в наушниках Самбор. – Что они говорят по асирмато, я сам понимаю едва половину! Звук двигателя стал выше и натужнее, гироплан повернул, одновременно поднимаясь вверх. В поле зрения Немира мелькнули жёлтые и багровые разрывы над башнями крепости, потом снова город, потом тёмная полоса Кашайки, где два могучих столба поднимавшегося ввысь пара обозначали положение «Хранительницы Меркланда». Стало заметно холоднее, между гиропланом и гаванью повисли полосы тумана. Крики в наушниках продолжались, и в них даже стала понятна некоторая логика. «Крепость» отдавала приказы и изредка подсказывала направление. «Уроды», «свинтопрули», «простыни», «гнуси» и «килайчики» с рунно-числовыми позывными защищали Чугуан от «пузырей», «хрюнов», «свистков», «кирпичей», «бакланов», и уже знакомых ученику корчмаря мышекрылов. Сообщив, что у них «летят значки» или «кусты мелькают», несколько голосов успело пугающе замолчать. – Крепость, здесь день-лось-шесть-два! Дай курс на аэронаос! – Свинтопруль ден-лось-шесть-два, по твоим четыре, и пол-гросса вверх! Точней не могу, в энтопистисе засветка! Подмывайся! Гироплан несколько раз тряхануло, вокруг сгустился тёмно-белёсый туман. – Стреляют? – крикнул Немир.

– Воздушная яма! Кучевое облако! В тумане вновь стали появляться прорехи, в одной из них показалось что-то большое и тёмное.

– Аэронаос, полужёсткий! Немир, одну ракету в корму, две в середину, одну в нос! – Держись не ближе трёх гроссов! – крикнул в ответ привставший с сиденья Немир, вешая ракету на направляющую.

Одна из тонкостей стрельбы из ракетного ружья заключалась в том, что наряду с предельной дальностью поражения, у оружия имелась и наименьшая – ракета, в отличие от пули или стрелы, достигала наибольшей скорости не сразу после выстрела. Другая тонкость состояла в прицеливании. Опять-таки в отличие от лука или ручницы, вести цель нужно было в течение короткого, но ощутимого промежутка после нажатия спуска, пока ракета разгонялась по направляющей. Первая ракета прошла аршинах в десяти от короба хвостового оперения аэронаоса, осветив плоскости и рули направления, растопыренные двумя треугольниками наподобие руны «день». Немир, кляня себя за промах, навесил вторую ракету, присел, и повёл рукоятями спорее, в середине движения плавно нажав на спуск – на этот раз, всё в точности, как учил Избор пушкарь, дед Тославы. Огненный след закончился у основания одной из плоскостей. Мгновением позже, ткань на корме аэронаоса вспучилась и лопнула в нескольких дюжинах мест. Воздушный корабль стал медленно проседать.

– Кром! – закричал Немир.

– Два в середину! – напомнил лётчик. Что-то свистнуло в неприятной близости от «Кодора». Донёсся дробный стук картечницы. Помянув Изборово наставление: «Пуля, что просвистела, не твоя», Немир вновь поднялся, повесил ракету на рельс, сел, упредил рукоятями, нажал на спуск посередине движения и, не дожидаясь, пока третья ракета ударит в аэронаос, повторил. Четвёртой ракете оставалось ещё саженей пятьдесят до цели, когда колошенские письмена и изображения на борту воздушного корабля озарила вспышка: ракета попала в топливный бак одного из двигателей.

– Так себе был аэронаос, – заключил Самбор, когда взрывы отгрохотали и гироплан перестало мотать из стороны в сторону. – Точнее, аэроскаф[153]. Вот тот, что сбил я над Завечерним морем, до сей поры жалко. Отменная стрельба, Немир… как тебя по батюшке-то? – Гораздович! – Немир свет Гораздович, с полем! Крепость, здесь гироплан день-лось-шесть-два! Аэроскаф сбит!

– Лепота! – отозвалась «Крепость». – День-лось-шесть-два, втопи к гавани, бакланы валят! Плотовая гавань могла сойти за огненную реку Смородину, что согласно преданию текла под Калиновым мостом, соединявшим мир ещё смертных с миром уже мёртвых. Налётчикам удалось расстрелять баки с топливом, стоявшие на южном берегу. По несущим обломки, тела, и оглушённых рыб волнам текла, пылая разноцветными языками огня, смесь мёртвой воды, оливкового масла, и искусственной нафты, освещая дома и склады на северо-западном склоне Крусовой горы, гребень которой венчали башни маяка и астероско́пеи[154] в окружении эргастериев и гимназий. В нескольких местах, в огненных валах виднелись небольшие промежутки – знаменитые чугуанские косатки в защитной противопожарной справе толкали к берегу шлюпки с моряками и спасательные плоты с потерпевшими крушение лётчиками. Другие косатки били хвостами, сбивая пламя с волн вокруг судёнышек. Немир перевёл взгляд вверх. В просветах между облаками угадывались три казавшихся небольшими аэронаоса. Под облачным слоем расплывались подсвеченные снизу дымные знаки неудавшихся попыток чугуанских пушкарей достать до неприятеля.