Политические убийства. Жертвы и заказчики - Виктор Кожемяко

– А чем интересовались?

– Ну, например, какую музыку Дима больше всего любил.

– И какую же?

– Классическую. Баха, Чайковского, Моцарта. Их пластинки покупал.

– Ну а какая самая любимая рок-группа была у него?

– Вот этого не могу сказать. Я на больших ЭВМ работаю, там шумно, приходишь домой – отдохнуть хочется. И сыновья для громкой музыки наушники завели…

– Вы напишите: он очень любил Россию. Это его собственные слова. Когда некоторые приятели и знакомые его стали уезжать за границу, я спросила:

– А ты бы мог, Дима?

– Нет, – сказал он. – Я очень люблю Россию, и мне здесь интересно жить.

* * *

Какой же вывод следует из всего?

Нынче, со ссылкой на классиков, расхожим стал афоризм: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Так вот, каким бы авторитетным мыслителем, иностранным или отечественным, в холодном рассуждении или горячем полемическом запале, этот афоризм впервые ни был высказан, жизнь и смерть Дмитрия Холодова опровергают его.

Потому что все лучшие человеческие качества этого светлого юноши – и честность, и скромность, и бескорыстие, и смелость, и готовность стоять за правду, и трудолюбие, и отзывчивость, несовременная учтивость к старшим (об этом так помнят пенсионеры – соседи по дому его!) – все эти качества, воспитанные родителями и учителями советской школы, вузовскими преподавателями и армейскими командирами, книгами и путешествиями по родной земле, приобщением к ее памятникам, святыням, неотделимы от глубочайшего чувства Родины.

Иные говорят: а что особенного он сделал, этот Холодов, чтобы возводить его чуть ли не в святые?

Точно так же говорят о комсомолке Зое Космодемьянской.

Да так кто-нибудь может сказать, пожалуй, и о православных святых.

Но смерть невинно убиенных, мученическая смерть за правое дело (а ведь он не в криминальных коммерческих разборках погиб, Дима Холодов) на Руси во все времена почиталась особо.

Газета написала: «Таких теперь не бывает».

Да, нас и наших детей заставляют молиться «золотому тельцу». Но вопреки всему такие на Руси были, есть и будут всегда!

* * *

В этот день, конечно, многие газеты еще раз скажут о том, что убийцы Холодова так и не найдены. Неоднократные заявления прокуратуры, будто имена преступников уже известны, повисли в воздухе. Вот и родителям не сообщили ничего нового…

Год назад «Московский комсомолец» написал так: «Мы обращаемся не к высшим эшелонам власти. Мы надеемся не на них. В Москве тысячи милиционеров, чекистов, прокуроров. Честные – они есть – живут очень бедно. И когда убивают банкира или бандита, эти честные ребята думают: так им, буржуям, и надо. Это неправильно, однако можно понять. Но сегодня убит такой же, как вы, – честный бедный молодой прекрасный парень. Он делал то же, что и вы, – воевал с негодяями. Поймайте их».

Нет, и они не поймали. Трудно у нас сегодня бедным и честным добиться правды.

Зло торжествует пока над Добром.

Жизнь, отданная за справедливость

Валентин Семенович Мартемьянов был выдающимся ученым-правоведом. Доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой Московской государственной юридической академии, которая ранее была знаменитым юридическим институтом, он специализировался по хозяйственному праву. В начале 90-х годов эта его специализация приобрела неожиданную остроту. В связи с затеянной властью грабительской приватизацией.

Депутат Государственной думы Валентин Мартемьянов, член фракции КПРФ, стал самым компетентным и неопровержимым противником «приватизаторов». Спорить с ним, противостоять ему, когда в повестку дня выносились все новые и новые «законодательные меры» по расхищению общенародной собственности, было весьма трудно. А голос его звучал все тверже. И в Думе, и в патриотической печати. Тогда решили, что называется, заткнуть ему рот. Не таким уж редким для этого времени способом.

1 ноября 1994 года, ночью, когда он возвращался домой, ему были нанесены злодейские удары по голове. 5 ноября, не приходя в сознание, скончался. 9 ноября мы похоронили его – закопали в землю товарища, отца четверых детей.

Но память об этом замечательном человеке закопать нельзя. Дело не только в том, что он был крупным ученым и видным общественным, государственным деятелем. Он был Человеком – и таковым запомнился всем, кто близко знал его.

Паду ли я, стрелой пронзенный,Иль мимо пролетит она?

Это, говорят, была самая любимая его ария, которую он всегда исполнял с особым чувством.

А стрела, увы, мимо не пролетела…

* * *

Говорим о Валентине Семеновиче у подъезда Государственной думы: сейчас должны выйти депутаты, чтобы отправиться на церемонию прощания. Говорим с его школьным товарищем, а ныне большим ученым-математиком (доктор наук, профессор, лауреат Госпремии, начальник лаборатории в Институте атомной энергии и т.д. и т.п.) Лебедевым Вячеславом Ивановичем.

Тут вот на что невольно обращаешь внимание.

Первое. Школу они окончили 45 лет назад, а отношения товарищеские, даже дружеские сохранились до последнего дня его жизни. И не только с одним Лебедевым, что было бы, может, и неудивительно. Со многими одноклассниками он регулярно переписывался и встречался. Ездил к ним, а они – к нему, вместе отдыхали, ходили в походы. На похороны собралось их из разных городов человек пятнадцать. Пришел почти весь курс юридического факультета МГУ. Пришел вокальный класс университетского клуба, где он много лет занимался. Скажите, о чем-то это свидетельствует?

– Он был, безусловно, центром нашего школьного землячества, объединял и сплачивал всех нас, – так сказал Вячеслав Иванович.

И второе. Школу он кончал в Костроме – в некрологе официальном, где сказано про Москву, допущена ошибка. Родился действительно в Москве, в семье рабочего-железнодорожника, корни которого – на вятской земле. А потом отца, ставшего партийным работником, бросало по всей стране, вплоть до Забайкалья. Привело и в Кострому, где трое сыновей учились. Это школа № 30 – бывшая имени Энгельса, на бывшей улице Сталина, ныне – Сусанина. Обычная, в общем-то, школа. Но сколько, оказывается, вышло из нее незаурядных воспитанников! Даже если брать один тот выпуск 1949 года: насчитали около десяти докторов и кандидатов самых разных наук. Старший брат Валентина Семеновича – Юрий, первый золотой медалист школы, выпускавшийся годом раньше, стал кандидатом филологии, специалистом по французской лингвистике; младший брат – Владимир – доктор химических наук; сестра Ия – тоже химик, кандидат…

Вот она, русская провинция.

* * *

Разговариваю с Николаем Скатовым. Он – доктор филологических наук, директор академического Института русской литературы в Ленинграде, который известен больше как Пушкинский Дом. А еще Скатов – одноклассник и ближайший друг Валентина Мартемьянова.

– Знаете, – говорит, – Валя был редкостно и разносторонне одаренным человеком. Он прекрасно пел и, если бы пошел по этой линии, стал бы, уверен, знаменитым артистом. Кстати, он уже и подал заявление в консерваторию, но потом почему-то забрал. Может, по примеру любимого Собинова решил сперва закончить юридический. Писал стихи и сочинял музыку. Да и к языкам у него были удивительные способности. А если бы в технику, физику или, скажем, в философию подался – там тоже проявил бы себя…

Эту мысль Николай Николаевич выскажет и потом, выступая у гроба. И, конечно, таланты человека вызывают всяческое восхищение. Но одаренность все-таки – от Бога или от Природы. От родителей. А вот свою позицию в жизни человек определяет сам.

– Скажите, – спрашиваю, – а почему, на ваш взгляд, Валентин Семенович остался коммунистом? Сейчас, когда партию сначала запретили, а затем, разрешив, поставили все же в положение гонимой. Он ведь, можно сказать, преуспевающий профессор – заведующий кафедрой, автор многих статей, книг, учебников. И зачем ему это было надо?

Скатов улыбается:

– Он сам иногда так говорил, когда уж совсем из сил выбивался: «И зачем это надо мне». Но, значит, иначе не мог. Я считаю, потому, что был он человечный человек и хотел, чтобы у нас было общество человечных отношений. У Маркса именно так где-то определяется коммунизм: не рай на земле, а человечное общество.

– Ну а сам-то ты остался коммунистом? – спрашивает Скатова его одношкольник Лебедев.

– Конечно.

– Молодец, – жмет руку. – Я тоже.

* * *

Едем в Кунцево, где состоится гражданская панихида. Вопрос Валентину Александровичу Купцову, первому заместителю председателя ЦИК Компартии РФ:

– Что прежде всего вспоминаете, когда думаете о Мартемьянове?

– Как мы сидели рядом с ним в Конституционном суде – на процессе по так называемому «делу КПСС». Он каждый раз обращал мое внимание, когда слышал какую-нибудь юридическую фальшь со стороны наших оппонентов. Не терпел этого. А фальши было…

Помню и я тот суд. Холодный голос Шахрая и его застылый, стеклянный взгляд; вкрадчивые, елейные, но пропитанные ядом интонации скандального адвоката Макарова и печать глубокого фарисейства на расплывшемся лице… Ах, эти лица! Как много сказали бы они даже неискушенному физиономисту. И как прекрасно, вдохновенно было лицо Мартемьянова, сколь уверенно и твердо, чисто и убежденно звучал его голос, когда отстаивал он в суде честь своей партии…