Коварный заговор - Роберта Джеллис

6.

Чудесная походка огромного серого боевого коня, двигавшегося так, словно на его спине сидела пушинка — пушинка, которую ему нельзя было стряхнуть неосторожным движением, — успокаивала Иэна. На несколько секунд он вернулся мысленно в те счастливые дни, когда конь, подаренный Элинор, нес его гордо через холмы Уэльса, время, когда зародилась его дружба с лордом Ллевелином.

Женщины тогда существовали для него, чтобы провести несколько часов в постели, а затем расстаться без сожалений. Любовь была звездой, такой далекой, что мечтать о ней было чистой радостью. Достичь ее он и не позволял себе надеяться.

Иэн умышленно не думал о последних годах, когда более зрелым мужчиной завладели менее чистые устремления. Он думал о том сером жеребце, теперь повзрослевшем, бегавшем на воле среди кобылиц на его северных землях.

Он ласково огладил шелковистую серую шею коня. Какой же он глупец, что обиделся на Элинор, предложившую ему этого скакуна. Она просто исполняла свое обещание. Все, что она могла дать ему, отдавалось теперь свободно и без сожаления.

Отмахнувшись от мысли о том единственном, что она не могла подарить ему по своей воле, Иэн отвлекся, залюбовавшись расстилавшимся перед ним пейзажем. Наконец-то выглянуло солнце, и буки, и дубы, окружавшие пастбища или служившие ветроломами на гребнях холмов, окрасились в золотые и алые тона. Нежно-золотая стерня сжатого хлеба густо покрывала поля. Роузлинд был очень богатым имением не только благодаря плодородию почвы, но и рачительности хозяев.

Сожженные крестьянские постройки были преступлением против разумного хозяйствования и спокойствия. Иэн побагровел от гнева, когда глазам его предстали остовы уничтоженных зданий, но, приглядевшись внимательнее, он призадумался. Это были не совсем уж бессмысленные и беспричинные разрушения. В этом чувствовалась злоба, но злоба, направляемая умом.

Иэна посетила странная мысль. Нападения на земли Элинор вполне могли быть результатом какой-то ошибки. Как правило, только владения фаворитов короля столь процветали, как имение Роузлинд. Те, кого Джон не любил, несли тяжкое бремя непомерных налогов, их душили штрафами, пока даже добрым от природы землевладельцам не приходилось перекладывать часть своих затруднений на плечи крепостных и арендаторов. То, что Роузлинд избежал грабительских королевских поборов, было вызвано многими причинами, но только не любовью Джона. Мать Джона, Элинор Аквитанская, которая прожила до тысяча двести четвертого года, очень любила Саймона, а король слишком почитал свою всемогущую родительницу, чтобы открыто действовать против ее фаворита. После смерти матери Джон был слишком занят зарождавшимся бунтом в Англии и военными экспедициями в Нормандии, чтобы находить время мстить Элинор и ее мужу.

Если вожак разбойников питал злобу к тому, кого он считал фаворитом короля, можно было бы образумить этого человека. Чем больше Иэн узнавал о деятельности банды, тем большее уважение он начинал испытывать к ее главарю. Судя по всему, тот крепко держал своих людей в узде. Грабежей, конечно, следовало ожидать, поскольку это и было целью нападавших, но бессмысленные разрушения были сведены к минимуму, и, как обнаружил Иэн, женщины, которых они уводили, были исключительно вдовами или шлюхами. Очень интересно. Изнасилований тоже было немного, и прежде всего страдали жены и дочери управляющих. Здесь чувствовалась озлобленность — но конкретно направленная. У Иэна оставалась надежда, что душа предводителя разбойников еще не совсем зачерствела.

Иэн направил свою группу, состоявшую из воинов замка Роузлинд и десятка его собственных северян, занять местность вокруг сожженной усадьбы. Другие группы были развернуты на различных позициях вдоль границ поместья, но Иэн решил лично обосноваться именно здесь, поскольку подозревал, что человек, возглавлявший разбойников, не позволит ферме, оказавшей ему сопротивление, торжествовать и вернется сюда забрать все-таки стадо, которое ему не удалось захватить в прошлый раз.

Иэн собрал в близлежащей крестьянской хижине остаток. своего отряда: десяток жилистых валлийцев с длинными волосами, связанными сзади кожаными ремешками, и необычно длинными колчанами, ладно висевшими у них за спинами. На поясах у них были прикреплены короткие мечи, но когда Иэн объяснил, чего он от них хочет, используя в качестве переводчика с французского Оуэна, они не притронулись к своим мечам, как обычно делали солдаты, демонстрируя свою готовность к действию. Одни остались стоять без движения, другие нежно погладили рукой свои шестифутовые луки, изготовленные из ясеня или тиса.

— Без необходимости не убивать, — резко приказал Иэн.

Он знал, на что способны эти выпускаемые из огромных луков стрелы длиной в ярд. Они имели силу арбалета, но скорость прицеливания и стрельбы была во много раз выше. Не так много людей в Англии умели пользоваться луком, но каждый, кому приходилось сражаться с валлийцами, уважал это оружие и боялся его. Когда у него будет время, Иэн намеревался научить пользоваться луками воинов Элинор, но навыки владения этим оружием давались медленно. Только немногие из его собственных солдат овладели этим искусством.

— Я желаю знать, где они базируются, но не хочу, чтобы они или кто-то еще узнали, что мои люди разгуливают в королевском лесу, — продолжал Иэн. — Если вам придется кого-то убить, тело спрячьте — но место пометьте, чтобы беднягу можно было предать земле по-христиански, когда мы найдем такую возможность. Оставить человека непохороненным — большой грех.

Последние слова были произнесены больше с надеждой, чем с убеждением. Валлийские горцы утверждали, что верят в Христа, но все еще предавались причудливым церемониям в свете полной луны, и страх перед грехами, которые христианское учение наиболее осуждало, не слишком воздействовал на этих решительных бойцов. Иэн знал, что они любили его и могли пометить место захоронения тела врагов хотя бы в угоду ему. Но он очень сомневался, что хмурых валлийских лучников взволнует судьба покинувших эти тела душ. И все-таки он тоже не мог не любить их. Они были дикими и свободными, как птицы, и выполняли его приказы с той же смесью хищной жадности и привязанности, какую испытывает прирученный сокол к своему хозяину.

Он подошел к двери хижины, наблюдая за ними, совершенно зачарованный, как это бывало всегда, ловкостью, с какой они словно растворились в воздухе, отойдя лишь на несколько десятков шагов от того места, где он стоял. Лле-велин тоже так умел и много раз пытался обучить Иэна. Единственным результатом этих попыток было отчаяние и убежденность, что подобного рода искусству следует учиться с раннего детства, со стороны Иэна, и тщетные усилия скрыть смех — со стороны Ллевелина. Иэн пожал плечами. Каждому — свое. Иэн знал теперь, что ему не суждено стать таким же умелым лесным жителем, как валлийцы, зато Ллевелин ни за что не победил бы его на турнире.