БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН - Вениамин Гиршгорн

Наполеон останавливает лошадь, читает и облизывает сухие губы.

Население встречает карательный отряд равнодушно…

Скука… Воевать не с кем…

Авось, в Сиднее…

Близ Сиднея повстречались наконец повстанцы с Наполеоном.

Но… Наполеону не удалось таки повоевать как следует. Несколько залпов, несколько раненых – вот и все. Повстанцы выбросили белый флаг. Наполеон выругался и въехал в побежденный город.

Первым приказом Наполеона Фурье и несколько его приверженцев эскортированы были на императорский корабль под строгую охрану. Этим репрессии и ограничились.

Наполеон старел…

13

…Ватерлоо. Кустарная бойня – рядом с Верденом и Ипром. Удивленные канониры и первый разговор с Даву. Деревянный Екатеринбург. «Полу-рояль» с клопами и плохими обедами. Пыль уральская, колючая. Площадь с прицепившимся на краю приземистым Ипатьевским особняком. «Мы, Николай Вторый» – нацарапанный на дверном косяке последний романовский росчерк. Палатка. Треуголка. Приветствие гвардейцев по утрам около Пале-Рояля. Добродушный Ней. Наташа… Крестины дедушки. Безумный шепоток, безумные глаза Александра. Пестель… Муравьев… Пушкин… Бейте в площади бунтов топот. Выше гордых голов гряда… дальше – стерто… Потопы… миры… города…

Тр-р-р-р-р-р-ра-дзин-н!..

Пико, услыхав нетерпеливый звонок, прихрамывая, поспешил в кабинет князя.

– Вы меня зва… ах!

– Что с тобой, дружище?

– Князь в таком странном костюме…

– Разве плохо?

– Нет, но… Подобает ли вашей светлости… этот санкюлотский костюм… Ах, я понял, понял… Сегодня маскарад, и князь…

– Ты не угадал, Пико, маскарад сегодня кончился… Я ухожу.

– Если кто-нибудь будет спрашивать?

– Скажи – князь Ватерлоо умер…

– Изволите шутить… хе-хе…

– Прощай!

Пико, недоумевающе качая головой, собрал разбросанные по комнате части парадного костюма, стряхнул пыль с воротника и бережно повесил в шкаф.

– Умер!.. Князь Ватерлоо умер!.. Хе-хе!..

14

Маршал Даву чувствовал себя прескверно.

То ли к перемене погоды или просто по привычке разболелась старая рана, усиливая горечь обиды на императора.

Оставил его одного в этом дрянном, душном городе. Последняя надежда, самая сокровенная за эти годы, – умереть, как подобает солдату, на поле битвы, надежда, показавшаяся на миг наконец осуществимой, исчезла… Он оставлен в тылу, в глубоком тылу, где даже не слышна далекая пушечная канонада. В отставку уволил император маршала. И еще больнее ныла старая рана, упрямо напоминая прошлое.

Пять часов! Уже давно пора быть на заседании Военно-Промышленного Совета, которое некстати вдруг назначил князь Ватерлоо… Вот одним днем, скучным и спокойным, меньше, а завтра опять кабинетная работа, бумаги, дела…

Нет, нет, сегодня – никуда.

Надоело слушать утомительные доклады, в которых так трудно разобраться, а главное – хочется отдохнуть и побыть наедине со своими невеселыми мыслями. В отставку уволил император маршала.

Время тихо, на цыпочках, проходит по кабинету. И вдруг – тревожное звяканье шпор и без доклада вбежал дежурный офицер.

– Поручик!

– Восстание!..

– Что? Что!..

– Восстание!.. Военно-Промышленный Совет внезапно арестован. Князь Ватерлоо исчез.

– Он! Он! Я ему никогда не доверял!.. Нужно действовать! Кто еще здесь?

– Капитан Рио, поручики Пижон и Агош!

– Хорошо. Немедленно приведите гвардейский батальон, а потом…

Даву был разъярен. Какая непоправимая ошибка – проклятая нерешительность в день Ватерлоо! Вместо того чтобы расстрелять свалившегося с неба шпиона, он лично – лично! – повел его к императору! Да, ловко всех надул князь! Но рановато праздновать победу. Есть еще маршал Даву, есть еще верные гвардейцы, из которых каждый стоит десятка бунтующей сволочи, есть еще император!

– Маршал! Маршал!

– Говорите!

– Прибежали офицеры запасного кирасирского, солдаты отказываются выступать…

– Отказываются? Солдаты?!. Но ведь это… это… мятеж!., револю… Все равно, мы должны бороться. Ко Дворцу Инвалидов, господа! За императора!

Первые несколько часов принесли много удач.

Военно-Промышленный Совет арестован. Захвачены все министры и правительственные учреждения, парижский гарнизон целиком перешел на сторону восставших… Правда, где-то гуляют на свободе Даву и князь Ватерлоо, Сэн-Сирская школа упорно защищается, а за городом раскинулась таинственная необъятная империя, откуда до сих пор нет никаких сведений, но уверенность в победе росла, крепла во всех приказах Ревкома, набросанных торопливо на случайных обрывках бумаги, переданных устно начальникам отрядов.

– Пропустите меня немедленно!

– Пропуск! я говорю – стой!

– Я – Александр Керено!.. Это безумие – начинать восстание! Народ не подготовлен… Прекратите! То, чего легко достигнуть мирным путем, теперь достигается кровопролитием! На смену твердой законной власти – анархия! Анархия, произвол! Я не вижу настоящих народных представителей!

– Например?

– Хотя бы… меня!.. Да, меня!.. Предупреждаю – мы не признаем! Мы разоблачим!..

– Эй, кто дежурный?

– Я, товарищ Влад.

– Проводите этого… народного представителя… в комнату для арестованных!

– Что? Арестованных?!. Насилие! Позвольте!.. По-зво… Вы ответите! За… демагог!.. дема… А!..

Приклады дружно барабанят в дверь.

Грохот бежит по пустынному дворцу, прыгая из комнаты в комнату, на ходу подбрасывая стулья, позванивая оледеневшими люстрами…

Пико даже захлебнулся от негодования.

– Я вам, пьяницам, покажу, где…

– Где князь?

– Отвечай, старый кобель!

– Где он?

– Да ты куда сапожищами лезешь? Князя нет! Ушел князь… С утра еще.

– Врешь! Ребята, обыщи весь дом, а ты…

– Я говорю, не лезь сапожищами. Кто потом убирать будет, ты, что ли? Куда? Не пущу! Нет князя.

– Держи его… Держи!

– Ковер… ковер…

15

Этот день, как всегда, толпой молочниц ввалился в просыпающийся город и, как всегда, в условное время, охрипший, потемневший от усталости, подталкиваемый руками вспыхнувших фонарей, выбрался из Парижа.

День был такой, как всегда, и даже такой опытный часовщик, как директор «Комедии», не заметил, что с выверенным механизмом дня происходит неладное, и отдал приказание режиссеру начинать спектакль…

Дают любовную трагедию Карлоса. В зрительном зале тишина… Кажется, что за размалеванными кулисами трещат костры инквизиции, что едкий дым ползет с полуосвещенной сцены и начинает щекотать глаза. И вдруг задрожали стены дворца, кровожадный Филипп поперхнулся начатой репликой и растерянно заглянул в суфлерскую будку.

Там, где кончалось бутафорское царство, с десятком полуголодных статистов, вооруженных деревянными алебардами, гремели огромные пустые бочки, пущенные веселой рукой по булыжникам, сталкиваясь друг с другом. И вопреки шиллеровскому замыслу, разрушая авторские ремарки, в кабинет испанского короля неожиданным явлением ворвался человек.

– Граждане! – завопил неизвестный, не обращая внимания на истеричный шепот суфлера. – Граждане! Корсиканец свергнут. Власть перешла к Революционному комитету. Военно-Промышленный Совет арестован. Ура! Да здравствует республика! Смерть аристократам! Граждане! За оружие! Быть или не быть…

Тишина взорвалась неповторяемым стоном, и блестящий монолог Моисея Люби, наконец-то после нескольких лет томительного ожидания донесенный до сцены, настоящей сцены «Французской Комедии», остался неоцененным, потонув в диком крике, наполнившем зал. Все, перепрыгивая через стулья, толкаясь, ругая соседей, бросились к выходу…

Через несколько минут только один нахохленный, важный старик сидел в первом ряду и презрительно смотрел на Люби, декламировавшего монолог Дона Карлоса. Кончив монолог, Моисей ловко спрыгнул со сцены, подскочил к старику и хлопнул его по плечу.

– Ну вот, опять дожил до революции?!.

Но Люби ошибся – старик не дожил.

16

Император Наполеон и принц Луи, покорив вольную Австралию, – на пути в Париж…

«Однако этот Атлантик – длинная бестия, – думает император. – Вот тоска-то!»

«Как длинен этот Атлантик, – думает принц Луи. – Фу, какая тоска!»

Отец и сын оба смотрят на воду…

Высоко взбегают к бортам и падают волны… Сегодня – тихо. Но от долгого созерцания принц Луи ощущает тошноту. Он идет в кают-компанию, офицеры встают при его появлении; он просит их сесть… Не разрешат ли ему господа офицеры принять участие в игре?…

Офицеры польщены высочайшим вниманием. Принцу Луи поразительно везет в домино, так везет, как может везти только принцу…

Император долго еще смотрит на воду, потом он отправляется к себе.

Он ложится на широкий диван, расстегивает несколько пуговиц. На бархатной подушке с вензелем N покоится его седеющая голова…