«Штурмфогель» без свастики - Евгений Федоровский

— Эх, старые козлы! — Пихт крутнул баранку влево к лесу, где за арочным мостом возвышалось красно-кирпичное здание, увитое плющом, с вывеской:

«Добрый уют».

Вайдеман заказал пива.

— Кажется, ты отговариваешь меня летать на «Штурмфогеле»? — спросил он, когда бармен отошел от столика.

— Нет, — прямо ответил Пихт. — Ты будешь летать на «Штурмфогеле». Но я боюсь тебя потерять. Пока нет хороших двигателей, эта машина действительно будет взбрыкивать, и неизвестно, в какой момент свернет тебе шею.

— Зандлер предложил мне перейти на другую машину.

— Откажись.

— Хорошо, но тогда мне придется лететь снова.

— На какое число назначено испытание?

— На одиннадцатое августа. В Рехлине. Пихт долго барабанил по столу своими длинными пальцами.

— И все же в полете одиннадцатого августа я участвовать не буду, — вдруг решительно произнес Вайдеман. — Скажем, заболею. Или у меня поднимется давление. А?

— Кто может заменить тебя? Вендель? — спросил Пихт.

— Нет, Фриц в это время будет испытывать другую модель «Штурмфогеля» на основном аэродроме в Аугсбурге.

— А-а, тогда полетит Франке. Ты видел, он вчера приехал от Мессершмитта?

— Наверное, он. Во всяком случае, его поставят запасным.

3

У Эриха Хайдте уже давно зажила нога, но на людях он ходил, по совету Перро, тяжело опираясь на трость. По мере того как все глубже и глубже уводил его лес, он ускорял шаги. В том месте, где автострада описывала дугу, неподалеку от пивной «Добрый уют», на опушке рос старый дуб. Если тщательно обследовать потрескавшуюся, пепельно-серую кору, то опытный глаз заметил бы крохотную шляпку ржавого гвоздя. Стоит потянуть ее ногтем, и кусок коры отделится от ствола, открыв дупло.

Лес посветлел. Скоро будет опушка. Эрих огляделся и пошел медленней. По автостраде с шумом проносились машины, но здесь было тихо. Тяжелый, нагретый солнцем лес, приглаженный и вычищенный от листьев, безмолвствовал. Эрих опустил руку в дупло и извлек маленькую пластмассовую коробочку, обклеенную красной лентой. Между концами ленты оставался зазор. Эрих приложил спичку. Примерил. Зазор скрылся. Значит, никто посторонний коробку не брал. Он натянул резиновые перчатки, которыми пользовался, проявляя снимки, и снял крышку. Записка была предельно краткой.

«Сообщите Перро для Центра: испытания 11.08. Для меня не позднее десятого достаньте тепловую мину[17] или с часовым механизмом. Оставьте здесь же. Март ".

«Придется ехать к Перро», — подумал Эрих.

С тех пор как Эрих прибыл в Лехфельд, с Перро он встречался дважды. В первый раз передал пленки с заснятыми боевыми самолетами люфтваффе. В другой — большое зашифрованное письмо и микропленку «Штурмфогеля» от самого Марта.

«Все-таки интересно было бы встретить Марта. Кто он такой? Как выглядит?» — подумал Эрих. И жгучее любопытство, смешанное с уважением и гордостью за единомышленника по борьбе, наполнило его.

4

В пять часов утра 11 августа 1942 года инженеры и техники стали готовить к полету новую модель «Штурмфогеля».

На этот раз «Штурмфогель» испытывался в Рехлине — на имперском аэродроме. Мессершмитту не терпелось показать самолет высшим чинам люфтваффе, чтобы заручиться поддержкой и как можно скорее получить кредит на продолжение работ над своим реактивным чудом.

Генералы люфтваффе и Мессершмитт прошли на трибуну. Руководил полетом Зандлер.

В шесть должны были приехать Вайдеман и его дублер Франке. Но пилоты задержались где-то. Зандлер позвонил в санитарную часть.

— Да, у нас, — ответил врач. — У Вайдемана повышенное давление…

— Видимо, парень волнуется, и, естественно, у него повысилось давление, — проговорил Зандлер как можно более спокойно: он хотел, чтобы сегодня испытывал «Штурмфогель» Вайдеман, а не второй пилот, Франке.

Но врач заупрямился:

— Сейчас мы проведем дополнительное обследование, но Вайдемана я все равно не допущу к работе.

— Тогда мы рискуем сорвать испытания в присутствии столь высоких наблюдателей.

— Почему же? Пилот Франке здоров и скоро будет у вас. Вы же отлично знаете порядки, утвержденные рейхсмаршалом.

Зандлер бросил трубку. Техники вывели самолет из ангара на взлетную полосу и стали заправлять баки горючим. Зандлер включил радио:

— Франке ко мне!

Через минуту летчик-испытатель Франке появился в диспетчерской.

— Что с Вайдеманом? Серьезно?

— Просто немного повысилось давление.

— Он бурно провел ночь?

— Нет. Отдыхал.

— Тогда полетите вы, Франке. Инструкцию и план испытаний усвоили? Вам надо поскорей забраться на высоту… От удачи сегодняшнего испытания зависит вся наша работа.

— Понимаю.

— А эта машина пока единственная, годная в полет! — почему-то разозлился Зандлер. — Идите одеваться!

Франке, обескураженный суровым тоном профессора, вышел.

В восемь утра Зандлеру доложили, что самолет и летчик к испытаниям готовы.

Красный свет маяка в конце взлетной полосы сменился на зеленый.

До Зандлера донесся мягкий, вибрирующий звук — заработал компрессор. Через минуту раздался громкий выхлоп. Из турбин вырвались облако белого дыма и струи сине-алого пламени.

— Создаю давление, — передал Франке.

Инженеры и техники бросились к автомашинам, чтобы сопровождать самолет во время разбега и следить за работой турбин.

Истребитель с грохотом двинулся вперед. Вот машины отстали — самолет заметно прибавил скорость.

— Франке, дайте полную тягу! — закричал Зандлер в микрофон.

— Тяга полностью, — передал Франке.

— Как взлетите, сразу убирайте шасси!

«Штурмфогель» тяжело повис над землей, вяло качнул крыльями. И вдруг сильная белая вспышка кольнула глаза Зандлера. Через несколько секунд долетел грохот взрыва — стекла в диспетчерской со звоном рассыпались по полу.

Завыли сирены. Пожарные машины рванулись к месту катастрофы. «Штурмфогель» горел, окутываясь черно-желтым пламенем.

— Франке! Франке! — тряс микрофон Зандлер, не отдавая себе отчета в том, что летчик уже погиб.

Когда он понял это, то уткнулся в пульт управления и судорожно сжал виски.

В толпе генералов, которые молча расходились к своим машинам, понуро шел Мессершмитт. Главный конструктор понимал, что теперь ни поддержки, ни тем более кредитов он не получит.

5

Коссовски получил известие о рехлинской катастрофе в тот же день вечером. Он взял из сейфа папку с материалами об испытаниях «Ме-262». В первой тетради были записаны все аварии и катастрофы, которые произошли с тех пор, как Мессершмитт начал заниматься реактивной авиацией.

Двигатели не развили тяги. Авария. Испытатель Вайдеман …

«Штурмфогель» с добавочным поршневым мотором взлетел. Прогар сопла левой турбины. Испытатель Вайдеман …

На высоте 40 метров обрезало правый двигатель. Испытатель Вайдеман …

Взрыв мотора «брамо» на испытательном стенде. Причина не выяснена…

«Штурмфогель» с трехколесным шасси не развил взлетной скорости. В конце полосы Вайдеман затормозил…

И вот 11 августа взорвался самолет. Испытатель Франке погиб. У Вайдемана было повышенное давление. О дне испытаний знали Зандлер, Вайдеман, Франке, Гехорсман и другой обслуживающий персонал.

«А таинственное исчезновение мощного передатчика с транспортного «Ю-52»?» — подумал Коссовски.

В вечерние часы его мозг работал с завидной четкостью. Вайдеман, Вайдеман… В тот момент, когда произошла катастрофа, у него внезапно повысилось кровяное давление… Слишком прозрачно. Впрочем, нет. Если так настораживает Вайдеман, значит, не он. Чутье опытного контрразведчика восставало против Вайдемана. Кто же рекомендовал его в Лехфельд? Удет? Но Удет — это Пихт. Вайдеман — Пихт. Это Швеция, это Испания, Франция… И еще Зейц. И еще Гехорсман… Гехорсман — Зейц — Вайдеман — Пихт… Тьфу! Какое смешное сочетание.

Коссовски обратил внимание, что в любых раскладках появляется Пихт. Пихт — это Испания, Железный крест, Мельдерс, Удет, Геринг… «Любопытно, с кем в последнее время встречался Пихт? — подумал Коссовски. — Встречаться он мог где угодно. На ипподроме, в театре, кино, ресторане, просто на улице, даже на службе, пока работал у Удета. На службе? Это можно проверить. Конечно, это соломинка…»

Коссовски написал заявку в бюро пропусков. Там хранились корешки с фамилиями посетителей министерства авиации и указывалось, к кому шел тот или иной человек.

Коссовски раскрыл окно. Большой черный город спал. Ни огонька, ни единой души на улицах. Берлин в затемнении. Ночной прохладой тянуло от Тиргартена, главного парка берлинского центра.