Капитан «Аль-Джезаира» - Вернер Лежер

— А вы не догадываетесь?

— По делу «Астры»?

— Мой отец просил вас навести справки об оставшихся в живых.

— Разумеется, я постарался исполнить желание вашего почтенного родителя. Но к несчастью — я крайне об этом сожалею, — до сих пор успехов в этом почти не достиг. Положение мое, как, впрочем, и всех других европейских представителей, в настоящий момент — скажем прямо, очень трудное. Отречение Наполеона, вы понимаете? Самое лучшее — как можно реже попадаться дею на глаза.

— Новая политическая обстановка тревожит его?

— Разве можно узнать, что таится в душе восточного человека? На его лице не прочтешь ничего, не то что у наших земляков. За цветистыми речами нового дея Омара-паши кроются змеиное коварство и змеиная увертливость. Только думаешь, что услышишь что-то важное, осязаемое, как он молниеносно делает финт и ускользает в сторону. За сладким, как рахат-лукум, велеречием тут же следует еще более приторными речами сопровождаемый выпад. Месье де Вермон подбросил мне орешек с каменной скорлупкой.

— Но должны же от «Астры» остаться хоть какие-то следы, — возразил Пьер Шарль.

— Судно все еще здесь. Разве вы не видели его в порту?

— Не обратил внимания, да и не знал ничего об этом.

— Оно уже продано.

— Кто купил?

— Ливорно. Итальянцы могут без опасений плавать на нем теперь по Средиземному морю. На «Астре» их не побеспокоит ни один корсар.

— Сперва они грабят европейцев, а потом им же и продают захваченные суда!

— Мы защищены договором…

Намек консула звучал язвительно. Какое дело Франции до итальянских государств? Он, консул, глубоко уважает месье де Вермона-отца; но как же может этот достойнейший купец обременять его, дипломатического представителя Франции, таким делом! У консула, хоть его правительство и очень дружно с деем, и без того предостаточно забот и хлопот с этим капризным и диким господином. И не надо перегружать его сверх меры!

— Я понимаю. Надеюсь, у вас не было из-за этого неприятностей.

Пустые общие фразы, и больше ничего.

— Да нет, месье де Вермон. Просто мне не удалось еще пока вплотную заняться этим. Разумеется, при соответствующих обстоятельствах я непременно попытаюсь оказать эту услугу вашему высокочтимому отцу.

— Не утруждайтесь более, спасибо. Я не столь обременен заботами, как вы, и попытаюсь сам навести нужные справки. И к тому же это всего лишь прихоть моего отца, не имеющая за собой ничего существенного.

— Наилучших успехов!

У консула явно отлегло от сердца — посетитель так легко освободил его от столь щекотливого дела. Но какими же нитями связан де Вермон с «Астрой»? Впрочем, нет, не стоит даже задавать таких вопросов. И знать об этом не стоит. Незнание иной раз лучше знания — ответственности меньше.

А Пьер Шарль был крайне удивлен: выходит, отец, вопреки первоначальному своему решению, поручил-таки поиски французскому представительству!

Когда он спустился в город, над бухтой раскатился пушечный выстрел. Во всех улочках и переулках возникла вдруг толчея, беготня, суматоха. Ремесленники отложили в сторону свои инструменты; продавцы шербета подхватили на плечи бурдюки и кувшины. Всех охватило одно стремление — скорее в порт!

С выступа стены Пьеру Шарлю была видна вся акватория.

В порт входил стройный парусник. Позади него — неуклюжее купеческое судно. Корсар с добычей.

Набережная кишела людьми. Секунда за секундой из скопища домов притекали все новые толпы. Вся эта человеческая масса колыхалась и пенилась, как взбаламученное штормом море.

Сквозь толпу невозможно было пробиться. Все дома позапирались. Сверху, из своего замка, дей любовался зрелищем, которое предоставил своим подданным, как делали некогда римские императоры, чтобы отвлечь массы от опасных для державы мыслей.

«Посмотрим и мы!» — порешил де Вермон, продолжая свой путь.

Что это был за спектакль! Времени никто не замечал. Все долго, терпеливо ждали, пока пиратский корабль уберет паруса, еще дольше — пока захваченное судно подведут к причальной стенке.

И тут началось!

Плененную судовую команду погнали с борта, словно стадо скота.

— Христианские собаки! Аллах да низвергнет вас в самое пекло! Забить всех до смерти! В цепи их! — ревела и буйствовала толпа.

Никого из этих пленных жители Алжира прежде и в глаза не видели, ничего о них не знали и мстить им не собирались — просто эти люди были чужие, а с чужаками — как с чужаками!

— Шербет, сладости, фрукты! Сочные, спелые, сладкие фрукты! Покупайте, покупайте! — кричали торговцы, и здесь не упускавшие своей выгоды.

— Что за товар привез, Али?

— А можно этих собак потрогать руками?

— Сколько просишь за них? — галдели алжирцы, перебивая друг друга.

— Эй, старик, что дашь за это колечко? Я снял его с одной христианской женщины.

— А ну, прыгай, парень, прыгай! Быстрее, быстрее! — глумливый смех перекрыл общий гул.

Один из пиратов пнул ногой молодого матроса, замедлившего шаги перед бешеной толпой.

Чиновники дея рассекали людскую стену, прокладывая себе путь. Восьмая часть добычи принадлежала государству. С государством полагалось рассчитываться в первую очередь. Остальное делили реис и команда.

Иной раз эти бестии схватывались между собой, грызлись за жирный кусок, как дикие звери.

И, как всегда, умоляли о помощи пленники, вопили побитые и затоптанные, сыпали проклятиями дерущиеся корсары, во весь голос ликовали сумевшие отхватить у других какую-нибудь малость, лаяли собаки, кусая людей за ноги.

Сумасшедший дом!

Одетые в черное стояли в сторонке. Им не нужно было протягивать руки и хвататься за добычу. Им ее еще доставят.

Иные из несчастных европейцев проявляли полное безразличие ко всему, что происходит с ними и вокруг них. Рабство — конец жизни. Другие все еще боролись, как львы, за свободу, бросались на землю, огрызались на пинки и палочные удары.

Вот один вырвался из рук стражника. Рывок вперед. Мощнейший рывок. Словно разъяренный бык, устремился он на янычара. Удар. Солдат повалился как мешок.

Толпа завыла. Стоявшие поближе накинулись на смельчака. Удар саблей. Пленник с разрубленным затылком упал замертво. Освободился от рабства. Жители Алжира и думать забыли, что помогают ненавистным туркам.

Кровавый спектакль; зрелище, бесчисленные ужасающие подробности которого потрясали душу! Восьмая часть — дею. Это — самое главное, это — прежде всего и во что бы то ни стало. А дальше — дальше все на торг, все на продажу!

У француза комок стоял в горле. И Европа это терпит! Сюда бы наших государственных мужей, наших принципалов, пусть бы полюбовались! Что они знают об этом? Потешаются над правдивыми сообщениями, как над страшными сказками, числят их не более чем «интересными историями, добротно сработанной, изящной, занимательной болтовней». Такие истории нужны, чтобы приятнее казалась людям жизнь в бедной приключениями благополучной Европе. А в реальности этакое просто невозможно! Ведь мы живем в XIX веке, а не в древнем Риме, в мрачные времена гонения христиан. Нравы с тех пор помягчали, люди поумнели. Охота на рабов в Африке? Ха! Бедных чернокожих влекут к счастью, к налаженной, беззаботной жизни на плантациях благочестивых хозяев, к цивилизации. А Алжир — что ж, с Алжиром еще надо разобраться. Страшные какие-то приходят оттуда вести, что-то в них явно не совпадает с истиной; по крайней мере не все.