Будни и праздники Ольвии в VI—I вв. до н. э. - Марина Владимировна Скржинская

вместе с другими документами, например, выписками из соответствующих законов, помещали в эхин — специальный глиняный или бронзовый сосуд. Его запечатывали и открывали только во время заседания суда. Документы каждой тяжущейся стороны хранились в отдельном эхине. На судебном заседании запрещали добавлять новые документы и ссылаться на те, которые отсутствовали в эхине.

В день суда присяжные собирались в определенном по жребию помещении дикастерия. Каждый предъявлял металлическую или деревянную табличку со своим именем и получал псефы для голосования. Председатель садился на высокое кресло, около него располагался секретарь. Перед ними стоял стол, на который ставили эхины и урну для голосования. Присяжные занимали скамьи, отделенные от остального зала перегородкой или веревкой. За ними теснились друзья, родственники и знакомые тяжущихся. Чем серьезнее оценивалась тяжба, тем больше привлекалось судей. Большинство процессов велось публично, и на них собиралось немало народа.

Заседание начиналось с молитвы богам и, вероятно, жертвоприношения. Затем секретарь вызывал истца и ответчика, просил назвать их имена и читал текст жалобы. После этого на специальное возвышение (бему) выходил обвинитель и произносил свою речь; вслед за ним выступал обвиняемый.

Часто эти речи за определенную плату были заранее составлены логографом — человеком опытным в законодательстве и риторике. Выступавший заучивал речь наизусть и говорил ее от своего имени. Кроме того, не возбранялось пригласить синэгора — гражданина, защищавшего истца или ответчика и говорившего вместо них.

Выступавшие в суде ссылались в свое оправдание на законы, а также всячески стремились произвести хорошее впечатление на судей и очернить противников. Поэтому в судебных речах (а их немало сохранилось в сборниках сочинений античных ораторов) постоянно приводятся доводы, не имеющие отношения к существу дела: подчеркиваются заслуги говорившего перед государством, упоминаются средства, затраченные на общественные нужды, а противники обвиняются в безнравственности, корыстолюбии, лживости. Истцы и ответчики взывали к состраданию судей, противопоставляли свою бедность богатству оппонента, указывали на собственную неопытность в судебных тяжбах, приводили плачущих родственников.

Опытные логографы умели проникнуть в психологию своего заказчика и убедительно составить речь от его лица. Услуги хорошего логографа стоили немало денег. Знаменитые ораторы Лисий, Исократ, Демосфен и другие получали большой доход от подобной деятельности. Из-за недостатка средств далеко не каждый мог воспользоваться квалифицированной помощью, и тогда в ход шло колдовство, проклятие противников, о чем сохранились свидетельства граффити в разных греческих городах, в том числе и в Ольвии. А состоятельные ольвиополиты обращались к местным логографам; этой деятельностью, вероятно, занимались риторы, о существовании которых в Ольвии говорится в главе об образовании. В экстраординарных случаях богатый ольвиополит мог заказать речь выдающемуся логографу из другого города. Так поступил, например, один аристократ из Сифноса, обратившись к афинскому оратору Исократу, чтобы тот написал речь для решения дела о его наследстве в суде Эгины (Isocr. XIX).

Для каждого выступления отводилось определенное время, измерявшееся с помощью водяных часов-клепсидры. Если оратор просил привести свидетельские показания, процитировать закон или другой документ, то секретарь вынимал соответствующую запись из эхина и читал. На это время клепсидру останавливали. Если вода из клепсидры полностью вытекала, а выступающий не кончал свою речь, то председательствующий его прерывал.

После речей тяжущихся сторон судьи голосовали, бросая в урну псефы. Затем их высыпали из урны на стол, и председатель производил подсчет. При равном количестве голосов за и против дело считалось выигранным. Председатель оглашал результаты голосования и меру наказания.

Самое суровое наказание — смертную казнь — применяли за государственную измену, за покушение на государственный строй, за предательство, за отрицание государственной религии, за умышленное убийство. Следующее по тяжести наказание — изгнание из полиса. Оно сопровождалось лишением гражданских прав и, в большинстве случаев, конфискацией имущества. Присуждали либо к пожизненному изгнанию, либо — на определенный срок. Так наказывали граждан по политическим и уголовным мотивам: за лжесвидетельство, подкуп, злоупотребления опекунов и др.

Еще один вид сурового наказания — обращение в рабство преступивших закон вольноотпущенников и лиц, незаконно выдававших себя за граждан. Государство и сами граждане не были заинтересованы в расширении состава гражданской общины, члены которой пользовались всей полнотой прав и различными привилегиями. Поэтому находилось немало желавших опротестовать в суде гражданские права того или иного лица. Об обращении в рабство вольноотпущенника в Ольвии известно на примере семьи философа Биона Борисфенита (Diog. Laert. IV, 46). Проступок отца повлек в обращение в рабство не только его самого, но и детей. Возможно, в Ольвии, как и в Афинах, дети казненных граждан расплачивались за преступления родителей лишением гражданства.

В ряде случаев подсудимого наказывали ограничением гражданских прав. Например, запрещали выступать в народном собрании, подавать жалобы в суд, занимать определенные должности и пр. Если виновный продолжал незаконно пользоваться отобранными у него правами, его приговаривали к более тяжелому наказанию вплоть до смертной казни.

Большинство судебных приговоров ограничивалось наложением денежных штрафов различной величины или конфискацией имущества. В ряде случаев размер штрафа определялся законом. Так, по ольвийскому закону о деньгах у продавца, торгующего на иноземные монеты, конфисковался весь товар, а покупатель расплачивался штрафом в размере цены приобретенного товара[356]. Если осужденный не выплачивал назначенный судом штраф, то выигравший дело имел право захватить имущество своего противника. Нередко имущество отнималось на большую сумму, чем следовало по штрафу, в результате чего возникали новые судебные иски.

В греческих судах постоянно рассматривались дела о нарушении разных законов. Особенно часто разбирались иски, связанные с претензиями на наследство (Isocr. XIX; Dem. XLIII, XLIV)[357]; судьи выносили решения о всевозможных денежных спорах (Dem. XLIX; Isocr. XVII, XXI), слушали жалобы на злоупотребления опекунов (Dem. XXVII, XXVIII), на незаконное возбуждение дела (Dem. XXXII, XXIII; Isocr. XVIII) или неправомерность иска (Dem. XXXVII, XXXVII), на лжесвидетельства (Dem. XXIX, XLV, XLVI, XLXVII), на избиение одного гражданина другим (Dem. XXI, LIV; Isocr. XX).

Особую группу дел представляли жалобы, связанные с морской торговлей. От нее во многом зависело благосостояние Ольвийского государства, и поэтому оно должно было заботиться о быстром и справедливом разрешении подобных споров. В IV в. афинское законодательство обогатилось рядом законов, облегчающих судопроизводство по подобным искам[358]. Вероятно, и в Ольвии появились сходные законы. Например, о внеочередном рассмотрении таких жалоб в сезон судоходства и вынесении решения по ним не более, чем через месяц после подачи иска, о праве иноземных купцов защищать свои интересы в местном суде, о равной защите прав местных и чужеземных купцов и судовладельцев. Морские займы, в отличие от прочих, обязательно оформлялись письменным соглашением в присутствии свидетелей. Текст соглашения сторон скреплялся подписями кредитора и получившего деньги,