По кромке двух океанов - Г Метельский

Поселок встречает нас несколько необычным плакатом «Талнах раздвигает границы». Так оно и есть, если судить по жителям. Кого только не встретишь тут — и русских, и якутов, и белорусов, и ненцев, и долган, и украинцев, и казахов! Всех их собрал вместе Талнах.

Вот и пришла пора прощаться с Норильском. В аэропорт приходится ехать загодя: шоссе туда еще не закончили, а последний поезд отправляется вечером.

Игорь Иванович, к сожалению, не дежурит, и я коротаю время, присматриваясь к работе аэропорта. Несмотря на поздний час, то и дело прибывают и взлетают самолеты. Через окно видно, как из одного из них, грузового, вытаскивают ящики с клубникой, вишнями, помидорами…

Наконец объявляют о прибытии самолета из Москвы, который полетит в Хатангу.

До свидания, Норильск!..

Хатанга, освещенная солнцем

Удобно устроившись в мягком кресле самолета, посасывая карамельку «Взлетная» и поглядывая в окошко на тундру, я думаю, насколько техника приблизила к нам эти недоступные ранее места. С. Крашенинников, С. Дежнев, С. Челюскин, братья Дмитрий и Харитон Лаптевы, Э. Толль, Г. Седов, В. Русанов… С каким риском для жизни (а то и ценой жизни) и как неимоверно долго и трудно пробивались они к цели по этой неуютной ледяной земле, чтобы достичь тех ее уголков, на поездку к которым современный человек затрачивает несколько часов безопасного и комфортабельного путешествия!

В голову забредают назойливые, вредные мысли: чтобы лучше познать Арктику и сполна испытать всю гамму переживаний, все же надо было выбирать более примитивный способ передвижения. Хотя бы такой, которым воспользовался в наши дни потомственный помор Дмитрий Андреевич Буторин на. своей «Щелье». Он решил пройти теми дорогами, которыми ходили его предки. Об этой «легендарной посудине» мне рассказывали на Диксоне, где «Щелья» отдыхала и поправляла свое здоровье. Следы ее пребывания я мог бы увидеть на реке Таз, где когда-то была Мангазея, на мысе Челюскин и в дельте Лены, и до каждого из этих мест отважный помор добирался, используя не современное пассажирское судно или современный самолет, а на старом баркасе, на котором залатал дыру и сменил обшивку.

Еще более удивительным было путешествие по кромке Ледовитого океана, которое предпринял Глеб Леонтьевич Травин. В ноябре 1929 года он отправился в путь на велосипеде и за полтора года проехал на своей нехитрой машине сорок тысяч километров — от Кольского полуострова до поселка Уэлен на Чукотке. Отважного путешественника на каждом шагу подстерегали опасности — встречи с медведями, полыньи, страшные морозы и страшные ветры. Однажды он вмерз в лед, когда спал, и с величайшим трудом освободил себя из ледяной гробницы… Сам себе ампутировал в чуме обмороженные пальцы на ногах… Однажды обессилел до такой степени, что на него напал голодный песец.

Насколько же остро такие люди, как Буторин и Травин, чувствовали природу Арктики, какую уйму необычного в обычном, повседневном подметили они, какими удивительными открытиями и встречами обогатили себя!

Увы, мне это не дано. Меня несет с запада на восток не баркас «Щелья» под оранжевым парусом и не ярко-красный велосипед с блестящими никелированными спицами, а прозаический, ставший обыденным в Арктике самолет гражданской авиации, совершающий регулярные рейсы между Москвой и Тикси. Не дано…

Но тут, обгоняя грустную мысль, спешит на выручку другая. Разве и при таком способе передвижения ты не испытываешь прелесть новизны, радость познания, чувство приобщения к природе, необычной для жителя средней полосы России? А что касается комфорта, порожденного современной цивилизацией, то неужели это плохо, что он есть, что входит в быт? Так и в отношении интересных людей. Шансы встретиться с ними, ей богу, не зависят от того, каким образом ты передвигаешься по планете. Более того, чем подвижнее человек, тем больше у него возможностей таких встреч. Кажется, Гете сказал: «Каждый человек есть неповторимое чудо». В обыкновенной и в то же время необыкновенной Арктике это определение великого поэта звучит особенно современно и верно.

…С высоты семи километров даже в безоблачную погоду нельзя различить детали на земле, а сейчас по небу бегут холодные, с темными краями облака. Пилоты не любят врезаться в них и, если представляется возможность, обходят их стороной. По тундре от этих облаков медленно плывут тени. Внизу пусто, дико, голо. Большие тундровые озера кажутся маленькими лужами, а реки напоминают витиеватые вензеля, которыми писари украшали в старину заглавные буквы. То тут, то там белеют пятна снега. Наверное, за время моей летней поездки мне так и не удастся увидеть пейзаж без снега: не успеет растаять прошлогодний, как придет пора выпадать новому.

Потом земля и вовсе закрывается тучами, и уже под нами только освещенная ярчайшим солнцем сияющая всхолмленная равнина. Любопытно, развеются ли тучи, когда мы будем подлетать к Хатанге, оправдает ли она характеристику, которую ей дали полярные пилоты: «Самый гостеприимный аэропорт Арктики»? Это в отношении летной погоды. Не принимает ветреный и туманный Диксон, не принимают Тикси, Нордвик, Норильск, Чокурдах, порой бывает так, что закрывается и тот аэропорт, откуда вы вылетели два-три часа назад. И тогда выручает Хатанга.

На этот раз Хатанга тоже верна себе. Сверху освещенный солнцем поселок словно крошки хлеба, не убранные с бледно-голубой скатерти. Но вот мы снижаемся, и «крошки» быстро превращаются в дома, серые от времени и новые, каменные. Уже видны на огромной Хатанге-реке океанские корабли и такие крохотные по сравнению с ними гидропланы, похожие на кузнечиков с тонкими ножками, обутыми в оранжевые калоши-поплавки. «Аннушки» летают по всему огромному Хатангскому району, в самые гиблые места, развозят экспедиции, обслуживают оленеводов, выполняют обязанности «неотложки». Садятся они почти на любую воду, лишь бы не было мелей.

Наконец наш Ил-14 выходит на финишную прямую, легко, полого скользит вниз и, чуть стукнувшись колесами о бетон полосы, слегка подпрыгивает и, шумя встречным ветром, гасит скорость. Первыми спускаются по трапу пилоты, за ними пассажиры.

Но боже мой, в какой кромешный ад попадаю я, едва ступив на хатангскую землю! Туча вьющихся комаров, пищащих на таких высоких нотах, что этот писк не могут заглушить работающие турбины и винты самолетов, мгновенно окутывает голову звонким полупрозрачным шаром. На Диксоне комаров почти никогда не бывает — слишком холодно; Норильск — город, и комары, как правило, там не живут. В Хатанге же…

Я забыл заранее вынуть из рюкзака флакончик с диметил-фталатом и теперь жестоко расплачиваюсь. Искусанный до крови, я сгребаю ладонью тщедушные, мертвые тела с шеи, с висков, со щек. Мною овладевает первобытное чувство мести, садистское желание массового уничтожения этих летающих кровопийц, и каждый убитый комар доставляет радость, точно победа добра над злом. Скорее в здание аэровокзала, где можно спокойно развязать рюкзак и достать спасительный флакончик!