Штрафбат. Миссия невыполнима - Антон Кротков

Но чем ближе поддерживаемые СССР повстанцы приближались к столице страны, тем лучше шло дело со снабжением. Обеспокоенные тем, что в этом стратегически важном регионе «Чёрного континента» может установиться просоветский режим, американцы, наконец, зашевелились. Лётчики почувствовали это очень быстро по тому, как словно по мановению волшебной палочки в кабинах появились приборы, о которых они недавно и мечтать не смели.

Борис оказался в весьма щекотливом положении. Чтобы продолжать поиски сына, приходилось тянуть лямку авиационного ландскнехта. При этом отставной офицер ВВС Советской армии знал, что некоторые повстанческие группировки поддерживаются родной державой.

Однажды уже после посадки рядом с самолётом Нефёдова взорвалась мина – аэродром обстреляли из прилегающего леска. Осколки изрешетили борт кабины и в нескольких местах впились в дюралюминиевую спинку пилотского кресла. Из оставленного на сиденье термоса несколькими струйками выливалось кофе. Мина оказалась советского производства. Нефёдов слышал, что на заводах, где их изготавливают, окончательным монтированием готовых боеприпасов преимущественно занимаются женщины-работницы. В голове не укладывалось, что его чуть не убило изделие рук родной русской женщины…

Тем не менее факт есть факт: впервые в жизни Нефёдову приходилось идти против интересов собственной страны. Правда, вскоре его эскадрилью перенацелили на участок фронта, на котором действовали несколько криминальных банд.

Впрочем, практически все наступающие на столицу повстанческие группировки, вне зависимости от политической окраски, терроризировали мирное население не меньше, чем отходящие правительственные части. У партизан были заранее заготовлены списки тех, кто подлежит уничтожению. Причём, чтобы попасть в такой список, достаточно было просто работать в каком-нибудь правительственном учреждении, пусть даже на самой мелкой должности уборщицы или скромного клерка из бухгалтерии.

Казнили и тех, чьи дети учились в государственных школах, или кто хотя бы раз был замечен доносчиками при посещении больницы. У судей так называемых «народно-революционных трибуналов» подобные действия однозначно подпадали под страшное обвинение «Пособничество антинародному режиму». Борису это напоминало 1937 год. Правда, тогда он был молодым дураком и ни о чём не догадывался, пока за него самого не взялись лубянские костоломы во главе со школьным дружком Артуром Тюхисом. Но с наступлением хрущёвской «оттепели» у многих правоверных коммунистов и задурманенных пропагандой обывателей глаза открылись на людоедский сталинский режим.

Так что Борис не испытывал угрызений совести, отсекая бомбовым ударом лесных карателей от очередного населённого пункта или расстреливая из пулемётов нагруженных трофеями мародёров на выходе из разорённого села.

Да, это была не его война. Но если в тебе есть хоть что-то от нормального мужика, ты не сможешь сохранять нейтралитет, когда под знаменем борьбы за всеобщее равенство, социальную справедливость и прочие утопические идеалы пьяные от крови и разгульного грабежа двуногие скоты насилуют малолетних девочек и мотыгами рубят головы немощным старикам.

Впрочем, иногда его праведный гнев выходил из-под контроля. Почти в каждом человеке живут тёмные инстинкты. Кому-то везёт прожить целую жизнь, так и не узнав об их существовании. Но в некоторых обстоятельствах неприятное познание тёмных закоулков собственной души происходит очень быстро. На войне люди обычно раскрываются почти мгновенно и полностью. Так что Борис хорошо себя изучил и в определённые моменты следил за собой со стороны, не давая увлечься бойней. Ведь гильзы отстучат, а гарь в душе останется…

Если же предстояла явно грязная работа, Борис напрямую не отказывался её выполнять. Храбрость ведь не в том, чтобы лезть на рожон и пропадать ни за грош. Действуя по обстоятельствам, можно и обмануть. Для Бориса ещё была свежа история с его попыткой в открытую спасти взятого бандитами в заложники священника и последующим предательством Магнуса. Этот опыт научил его действовать хитрее.

Например, он мог «нечаянно» промахнуться мимо цели. Да так, что со стороны всё выглядело очень натурально, и никому и в голову не могло прийти обвинить пилота в том, что он намеренно позволил вражескому пополнению из трёхсот насильно забритых в солдаты мальчишек укрыться в системе подземных туннелей-убежищ, обозначенных на карте как «железный треугольник».

Другой придуманный им приём заключался в том, чтобы во время вылета на разведку сбросить над деревней несколько листовок – дабы предупредить гражданское население о грядущей бомбардировке. Прочитав сообщение, местное население со всем своим скарбом и скотом уходило из деревни на один из окрестных холмов, откуда наблюдало за работой налетевших штурмовиков, пилоты которых не могли понять, почему селение внизу выглядит обезлюдевшим… По завершении авиаудара крестьяне возвращались домой и приступали к ремонту своего нехитрого жилья.

Но однажды Нефёдов получил откровенно людоедский приказ. Хотя формально Борис теперь считался «скунсом», но ему время от времени доверяли ответственные задачи как первоклассному лётчику. Приказ отдал лично командир легиона Макс Хан. Макс не мог (а может, и не хотел) пока переводить Нефёдова в другую эскадрилью, играя в сложную и непонятную Борису игру против Хенка.

Немец был сложной личностью. Жестокость и прагматизм бизнесмена, зарабатывающего на войне, уживались в нём с сентиментальностью. Иногда в словах и поступках бывшего гитлеровского офицера чувствовались проблески доброты и сострадания. Однако прежде всего Хан считал себя командиром. А потому, бормоча себе временами под нос самые ядрёные немецкие ругательства, он чётко и деловито ставил подчинённым боевую задачу, двигая мягким карандашом по карте к целям, заранее обозначенным красными крестами:

– Идёте вот этим маршрутом. Высыпите эту мерзость здесь и здесь.

Когда Нефёдов узнал, какое задание ему предстоит выполнить, у него от гнева сами собой сжались кулаки. Его обветренные скулы свело, а с языка вот-вот должны были сорваться отборные ругательства.

Макс всё понял. Он неплохо помнил характер своего бывшего курсанта и понимал, что давить на него бесполезно. Поэтому немец не стал вдаваться в рассуждения, а просто велел подчинённому следовать за собой. Они пришли в служебный кабинет Хана.

– Садись, – холодно бросил хозяин, указав посетителю на стул. Он запер дверь на ключ, потом достал из сейфа бутылку «Смирновской», разлил водку по стаканам. Себе половину, Борису – полный. Всё это молча, со злой решительностью в движениях.

– Выпей! – сердито велел Макс и напомнил: – Я ведь предупреждал тебя, когда ты только появился здесь и просил взять тебя на работу, чем придется заниматься. Ты согласился ради сына… Так в чём проблема?

Борис осушил содержимое своего стакана и с удовольствием сообщил:

– Проблема в том, что в гробу я видел твой легион! Сам лети и разбрасывай это дерьмо.

Хан некоторое время озадаченно разглядывал обнаглевшего смутьяна, потом вдруг примирительно похлопал его по плечу:

– Ладно. Как говорят у вас в России: «Не лезь в бутылку». Ты нужен мне. И я обещаю при первой возможности перевести тебя в другую эскадрилью. Но сейчас надо выждать. Хенк только и ждёт обвинить меня в протекционизме любимчикам.

Немец конспиративно понизил голос:

– И потом моё дело отдать приказ, а как ты его выполнишь – это уж от тебя зависит.

Борис догадался, куда клонит командир, и кивнул.

Вместе с Нефёдовым ведомым должен был лететь уже хорошо знакомый ему Ян Замбах, или Пан Поручик, как его здесь звали. Слушая, что говорит командир на предполётном инструктаже, поляк с безучастным видом покручивал на большом пальце ноги шлёпанец. Мысли его, похоже, порхали далеко отсюда.

Однако стоило Хану осведомиться: ясна ли лётчикам задача, как Замбах в своей неторопливой манере задал несколько толковых уточняющих вопросов о погоде и возможных местах засад вражеских зенитчиков.

К своей работе Замбах привык относиться профессионально. Свою службу он начал практически в одно время с Нефёдовым. Но менее ярко. В училище его считали середнячком. Во время недолгой польской компании 1939 года Замбах ничем себя не проявил. После поражения Польши он бежал от немецкой оккупации вначале в Румынию, а потом во Францию. 12 мая 1940 года, сразу после нападения гитлеровцев на эту страну, Замбах вместе с другими пятью лётчиками-поляками был направлен в 346-й авиаполк ВВС республики. Воевал он на истребителе MS.406. Под натиском вермахта часто приходилось менять аэродромы и работать до полного изнеможения, совершая по шесть вылетов в день. Но и вторая война в боевой карьере поляка завершилась с нулевым счётом.