Предатель - Андрей Волос

Человек в светло-серой, наглухо застегнутой командирской гимнастерке с четырьмя ромбами в петлицах и орденом Красного Знамени сидел, подавшись вперед и положив на гладкую поверхность широкие кулаки. Высоколобый, коротко стриженный, худощавый, ушастый, он, повернувшись к дверям, заинтересованно смотрел на вошедших, а когда встал для рукопожатия, оказался велик ростом и костист.

Второй смотрелся совершенно по-граждански, и большие круглые очки, плохо сочетавшиеся с темным сукном железнодорожного мундира, тоже украшенного несколькими орденами, придавали его круглому лицу несколько изумленное, детское выражение.

— Садитесь, товарищи, — повторил Сталин; сам же, поднявшись, садиться не стал.

Проект пятилетнего плана хозяйственно-культурного строительства Коми АО Юшкин мусолил почитай что два года, и каждый хрящик его взаимоувязанного скелета знал и ощущал так, как ощущает человек собственные кости. Положив перед собой папку с самой выжимкой плана, самой его сутью, слагавшейся из нескольких крупных блоков, в детали каждого из которых можно было вникать до бесконечности, он бесшумно откашлялся, полагая, что первая часть разговора ляжет на него: Коровин, секретарь обкома партии, в такой степени материалом не владел.

Так оно и вышло. Для начала неспешно расспросив, как доехали и устроились, товарищ Сталин предложил Юшкину обрисовать положение.

Юшкин обрисовал, уложившись в двадцать минут. После него несколько слов сказал Коровин. Когда он закончил и сел, слово взял очкастый железнодорожник. За все это время Сталин не проронил ни слова.

— Спасибо, товарищи, — задумчиво сказал он, когда железнодорожник закончил. — Что ж… вы проделали большую работу.

И заговорил о важности поставленных задач в целом, не вдаваясь в многосложные детали — да как будто и не собираясь в них вдаваться.

— Разработанный вами пятилетний план, — неторопливо говорил он, бесшумно расхаживая по кабинету, — предусматривает почти десятикратное увеличение капиталовложений. Что это значит, товарищи?

Внимательно посмотрел на Юшкина, остановился сбоку стола; достал спичку, чиркнул, коробок громко бросил, а погасшую трубку, которую, оказывается, все это время держал в руке, раскурил; удовлетворенно пустив несколько клубов сизого дыма, вроде как снова забыл о ней.

— Это, товарищи, значит изменение во всех сферах жизни вашего края… вашей области.

Товарищ Сталин говорил медленно, веско, то и дело замолкая в таких местах фразы, которые, на первый взгляд, не предполагали попутных размышлений, поскольку продолжение выглядело очевидным и единственно возможным; тем не менее, слушая, Юшкин понимал, что именно эти паузы вынуждают его задуматься над самыми простыми словами говорящего, заставляя искать в них некий новый, глубокий и важный смысл, о котором прежде никто никогда не догадывался.

— Корнем всего, товарищи… является транспорт. Конечно, товарищи, важно, как… пойдет трасса железной дороги. Но как бы, товарищи, она ни пошла… через Котлас или Пинюг… в любом случае следует… признать, что… без развития транспортной сети невозможно ни… увеличение объема лесозаготовок… ни развитие геологоразведочных работ… ни начало добычи… нефти и угля.

«Правильно!» — восторженно подумал Юшкин; волшебные паузы этой неспешной речи заставили его забыть, что, собственно, сам он так тщательно и продумывал все то, о чем сейчас так веско и с действительным знанием дела говорил товарищ Сталин.

— Развитие транспортной сети — это… масштабная задача. Нужно помнить, товарищи… что решение задач такого масштаба… невозможно без принципиального решения задач… кадровой политики. Вы, товарищи, — доброжелательно усмехаясь, он указал черенком трубки на Коровина, но через секунду с такой же усмешкой взглянул и на Юшкина, — верно отмечаете, что население к концу пятилетки возрастет на шестнадцать процентов. А потребность в рабочей силе — на двести двадцать.

Произнеся последнее слово, он сделал правой рукой движение, которое можно было расшифровать как жест спокойного, достойного удивления: да, все так; и что же нам делать?

Посасывая трубку, снова в глубокой задумчивости прошелся по кабинету.

Мягкие кавказские сапоги ступали по ковру совершенно бесшумно. Именно от отсутствия хоть самого малого, хоть едва слышного шороха, сопутствующего шагам, Юшкина вдруг пробрала восторженная дрожь; едва совладал с собой, чтобы не толкнуть Коровина локтем: дескать, тихо-то как!.. вот человек, а!..

— Какой вывод мы можем сделать, товарищи? — спросил товарищ Сталин, останавливаясь сбоку своего стола и протягивая руку за коробком.

Юшкин понимал, что товарищ Сталин сам знает ответы на все вопросы. Однако при последнем из них товарищ Сталин выжидательно взглянул на Коровина, как будто надеясь на его помощь. Коровину бы собраться с мыслями и четко сказать: так, мол, и так, товарищ Сталин! А он только вздрогнул, как телок от окрика, и смущенно пожал плечами, упустив возможность; и Юшкин — совершенно взрослый человек, опытный, видавший виды (довольно и того сказать, что воевал, командовал полком и едва не погиб когда-то в колчаковской тюрьме), по-детски остро пожалел, что товарищ Сталин не обратился к нему — он бы точно ответил!..

— Мы, товарищи, можем сделать… только один вывод: при намеченном нами темпе развертывания хозяйства дело столкнется… с огромным недостатком рабочей силы.

«Вот! Вот! — радостно подтвердил про себя Юшкин. — Именно! Именно! Так и в плане написано!..»

— Но дорогу строить надо. Руководство наркомата путей сообщения против этого не возражает? — церемонно и, как сразу понял Юшкин, с некоей не вполне ясной другим участникам совещания колкостью спросил Сталин.

— Нет, Иосиф Виссарионович, — сказал очкастый и весь как-то вдруг взъерошился. — Не возражает, Иосиф Виссарионович. Наркомат примет в намеченной работе самое активное участие. Но было бы странно, если бы наркомат бросил все свои средства на Север! У нас много другой работы. Мы не можем оставить страну без транспорта сегодня. Даже в расчете на то, что завтра принесет нам огромные выгоды!

И, сняв очки, с бряканьем положил их на стол.

«Да как он смеет так себя вести?! — возмущенно подумал Юшкин. — Кто он такой вообще, чтобы перечить товарищу Сталину?!»

— Вот видите, товарищи, — сказал Сталин, с едва заметной усмешкой разводя руками. — Ничего не попишешь. Руководство НКПС в лице замнаркома товарища Хлыстова весьма скептически относится к идее строительства железной дороги силами наркомата… Что ж, придется привлекать рабочую силу из других источников. Как привлекать? Всеми возможными способами. Хорошо ли это? — спросил Сталин и снова задумался, использовав это время для новой раскурки. — Может быть, кто-нибудь скажет, что это нехорошо. Но… посмотрим на вещи прямо, товарищи. Чему нас учит история?

Легкое облако дыма плыло в сторону окна.

— История учит, что западные страны всегда относились к России как к стране варваров. В лучшем случае, товарищи, — полуварваров. Разве этот взгляд справедлив? Ведь любые примеры… так называемого варварства… в той же степени можно переадресовать цивилизации Запада.

Юшкин кивал, слушая, и все услышанное казалось ему убедительным и верным; особенно последнее было верно — ведь так и есть, любые примеры можно переадресовать!.. Единственное, чего он пока не понимал, так это при чем тут цивилизация Запада, когда речь идет о грозящем всему делу недостатке рабочей силы.

— Например, непревзойденным тираном всех времен и народов западный мир считает Ивана Грозного. Так ли это? — заинтересованно спросил товарищ Сталин, снова ткнув в Юшкина черенком своей трубки. И опять, как и прежде, сам ответил: — Нет, товарищи, это не так. На самом деле Иван Грозный уничтожил три или четыре тысячи человек. Даже его враги сообщали всего о десяти!.. самые оголтелые — о пятнадцати тысячах!..

Молча сделал два шага, а затем заговорил вкрадчиво, даже нежно:

— В то время как современники Ивана Грозного… — и возвысил голос, резко оборвав его в конце следующего пассажа, — Карл Пятый и Филипп Второй!.. в тот же период истребили триста!.. или даже четыреста!.. тысяч человек!.. Не будем забывать, товарищи… что в одну только кампанию Варфоломеевской ночи было перебито до тридцати тысяч!.. Даже в такой передовой стране, как Англия… за бродяжничество было повешено сто тысяч несчастных крестьян!.. И что же? В отличие от Ивана Грозного эти властители вовсе не считались и не считаются чудовищами.

Громыхнул коробок, чиркнула спичка.

— Даже «грозными», товарищи… их никто не подумал назвать, — сказал товарищ Сталин с усмешкой. — Потому что их деяния… воспринимались… как нормальное… явление!.. — он подчеркивал слова черенком трубки. — Явление… соответствующее… духу времени!..