Одиночное плавание - Николай Черкашин

Данилов знает мою особую к нему приязнь, но всякий раз встречает меня официальным докладом с перечислением температуры каждого работающего подшипника. Лицо у него при этом озабоченно-внимательное - так ординатор сообщает профессору после обхода температуру больных. Подшипники, слава богу, здоровы все, но подплавить их - зазевайся мидчелист - ничего не стоит. Это одна из самых тяжёлых и легко случающихся аварий на походе, и я выслушиваю доклад с интересом отнюдь не напускным.

Данилов - из той волны безотцовщины, что разлилась уже после войны. Мать - он всегда называет её «мама» - дала ему «девичье» воспитание: Данилов робок, застенчив, нелюдим. Он штудирует том высшей математики - готовится в институт. Частенько стучится ко мне в каюту: «Товарищ капитан-лейтенант, разрешите послушать мамину пленку». Перед походом я собрал звуковые письма-напутствия родителей многих матросов, и Данилову пришла самая большая кассета. Я оставляю его наедине с магнитофоном и ухожу обычно в центральный пост или в кают-компанию. Он возвращается к себе с повлажневшими глазами…

- Подшипники не подплавим?

- Как можно, товарищ капитан-лейтенант! Напоследок я задаю ему почти ритуальный вопрос:

- Гражданин, вы не скажете, как лучше всего проехать…- придумываю маршрут позаковыристей,- со «Ждановской» на «Электрозаводскую»?

Данилов расплывается в улыбке и, не глядя на метро-схему, называет станции пересадок.

3.

Жилой торпедный отсек вполне оправдывает свое парадоксальное название. Здесь живут люди и торпеды. Леса трехъярусных коек начинаются почти сразу же у задних аппаратных крышек и продолжаются по обе стороны среднего прохода до прочной переборки. Стальная «теплушка» с нарами. Дыхание спящих возвращается к ним капелью отпотевшего конденсата. Неровный храп перекрывает свиристенье гребных винтов. Они вращаются рядом - за стенами прочного корпуса, огромные, как пропеллеры самолёта.

Площадка перед задними крышками кормовых аппаратов своего рода форум. Здесь собирается свободный от вахты подводный люд, чтобы «потравить за жизнь», узнать отсечные новости, о которых не сообщают по громкой трансляции. Здесь же чистят картошку, если она ещё сохранилась. Здесь же собирается президиум торжественного собрания; вывешивается киноэкран - прямо на задние крышки. Сюда же, как на просцениум, выбираются из-за торпедных труб самодеятельные певцы и артисты.

Матрос Жамбалов, присев в уголке на красный барабан буй-вьюшки, старательно выводит в тетради затейливые бурятские письмена.

Я беру у него тетрадь. Полистав и убедившись, что письмо он пишет не в конспекте для политзанятий, возвращаю ему его письмена.

По отсекам нельзя ходить просто так. Если ты носишь офицерские погоны, умей подмечать любой непорядок. Матрос не обидится на дельное замечание, но он не простит тебе, если ты с важным начальническим видом пройдешь мимо незадраенной переборки или распломбированного аварийного бачка… Он быстро поймет, что ты стоишь как подводник. И никакие нашивки не спасут твой авторитет. Поначалу я выбирался только с Симбирцевым, мотая на ус его старпомовские распоряжения и указания. Глаз у него острый, язык ещё острее. Теперь отваживаюсь проходить по лодке из носа в корму без провожатых.

Смена дня и ночи под водой незаметна, но, чтобы не ломать подводникам «биологические часы», уклад жизни построен так, что на ночные часы приходится как можно больше отдыхающих. В это время сокращается обычно освещёние в отсеках, команды передаются не по трансляции, а по телефону.

Устроить себе ложе на подводной лодке- дело смекалки и житейского опыта. Хорошо на атомоходах - там простора в отсеках не занимать: матросы спят в малонаселенных кубриках. На дизельных субмаринах о такой роскоши приходится только мечтать. И хотя у каждого есть на что приклонить голову, человек ищет, где лучше.

Вон электрики расположились в аккумуляторных ямах. Там тихо, никто не ходит, не толкает, а главное, ничто не мешает вытянуться в проходе между аккумуляторными баками в полный рост.

Торпедный электрик изогнулся зигзагом в извилистой «шхере» между расчетным стрельбовым аппаратом и выгородкой радиометристов.

Мерно гудят под пойолами настила гребные электродвигатели. Там, между правым и средним мотором, спит мидчелист Данилов. В изголовье у него смотровое окно на коллектор с токоведущими щетками. Щетки немного искрят, и окно мигает голубыми вспышками, будто выходит в сад, полыхающий грозой. Что снится ему сейчас в электромагнитных полях под свиристенье вращающихся по бокам гребных валов?

Яркий свет горит в штурманской рубке, до дыр истыкана карта иглами измерителя, лейтенант Васильчиков высчитывает мили до поворотной точки.

Берется с дремотой командир, подстраховывающий в центральном посту новоиспеченного вахтенного офицера. Сидит он не в кресле, а в круглом проеме переборочного лаза на холодном железе, чтобы легче было гнать сон. Время от времени он вскидывает голову, запрашивает курс, скорость, содержание углекислоты, и снова клонится на грудь голова, налитая лютой бессонницей.

Боцман у горизонтальных рулей неусыпно одерживает лодку на глубине.

И конечно же, бодрствует гидроакустик, единственный человек, который знает, что происходит над лодкой и вокруг нее. Слышит он и как журчит обтекающая корпус вода, и как постукивает по металлу в пятом отсеке моторист Еремеев, ремонтирующий помпу, и как кто-то неосторожно звякнул переборочной дверью в седьмом. Стальной корпус разносит эти звуки под водой, словно резонатор гитары.

Подводная лодка спит вполглаза тем осторожным сном, каким испокон веку коротали ночи и на стрелецких засеках в виду татарских отрядов, и в кордегардиях петровских фортеций, и у лафетов на бородинских редутах, и на площадках красноармейских бронепоездов, и в дотах Брестского укрепрайона…

Подводная застава России…

- Горизонт чист! - Акустик.

…Сегодня после обеда члены поста народного контроля- доктор, помощник, боцман и я - проверяли наличие и содержание стрелкового оружия. Вскрыли в жилом офицерском отсеке железную пирамиду, выкрашенную в безмятежно-голубой цвет, извлекли автоматы со складными прикладами. Я взвесил на ладони свой пистолет.

О, ярая мечта детства - обзавестись собственным оружием! Это она, неотступная, властная, толкала нас, мальчуганов послевоенной поры, на «археологические» раскопки в старых траншеях и дотах - земля белорусская изобилует ими - в надежде отыскать настоящий пистолет или автомат. Увы, как часто гремели взрывы, унося юные жизни слишком любопытных и неосторожных!… Не найдя ничего стоящего, мы насыщали страсть к оружию самодельными арбалетами, всевозможными стрелометами и самопалами чудовищных конструкций… И вот теперь пальцы мои ощупывают вороненый металл личного пистолета. Радостно ли мне? Хоть бы одну искорку того мальчишеского вожделения! Да и что мне пистолет, если сама подводная лодка - гигантское оружие-торпедомет и я живу в нём, в его механизме.