Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир

— У меня столько всяческих рогов, усов, шнурков и трусов — нюхай не хочу. Значит, таким образом, беру я у тебя сие творение природы и, как только хватаем переводчика-креветку, тут же возвращаю с медалью. Пойдет?

Прапорщик-собаковед заулыбался:

— Ежели переводить креветку, то лучше с пивом. Небось для Пронина стараетесь?

— Ах ты разбойничья душа!

— Хе-хе-хе, товарищ полковник!

Но все, оказывается, так просто вообще, и очень многое, оказывается, удивительно сложно в частности. К такому убеждению пришел Филдс, из последних силенок дослушав длиннющую исповедь мадам Дубовой-Ясеневой, ее прорвавшийся наружу, словно прыщ, монологовый крик души. Белые пятна мадамовой биографии, перестав быть белыми, окрасились в едкую гамму малярных красок, обретя форму сложной абстрактной конструкции.

— Симпатяга Агапий! Вы мне нравитесь! Позвольте, но я вам не какой-нибудь Иоська-газировщик с меркантильным интересом. У меня среднее специфическое образование. Если вы хотите знать, что такое Большие Политические Посиделки, обращайтесь прямо к Дубовой-Ясеневой.

Мадам громко хмыкнула и зарделась:

— Стоит вам подмигнуть моей чувствительной отзывчивости — и ваша жизнь превратится в мюзикл. Что такое истинная любовь? Истинная любовь — продукт наиболее зрелого развития, поэтому она встречается редко и приходит поздно. Светские хлыщи — моя слабость, черт побери.

«Какого дьявола тетка не желает раскрывать карты?!» — нервничал Филдс, стойко противостоя собственной немощи в членах.

— Мадам, с кем вы сотрудничаете?!!

У Дубовой-Ясеневой случился прострел седалищного нерва, что-то диссонансом екнуло во глубине мадамовой души.

— С меня довольно ваших любовных, посиделочных и прочих миазмов! — вскричал измотанный шпион. — Дудки! Бросьте ваши шахразадистые штучки!

— Агапий, Агапий… — заторопилась мадам, — когда я, помнится, вела раздел светской хроники в «Вестнике басмачества»…

— Ваша подхриповатая долгоиграющая пластинка с балаганистыми репризами для непрезентабельной аудитории режет слух! Хватит, милая, угомонитесь!

— Увы, во всякой легко ранимой женщине сидит извергическое начало. И что из того? Не я вас принуждаю упражняться в краснобайстве, а вы меня… Н-да… В отличие от вас, я официозная международная агентесса. Куда ни кинешь взор — повсюду мои доброжелатели: в Рейкьявике и Маниле, Брюсселе и Тананариву, Филадельфии и Аммане… Хелло, приятели, как поживаете?! Вы сильно нуждаетесь во мне, правда? Хо-хо! Агапий, если вы думаете, что звучат фанфары н звенят кифары, так нет, все тихо, как в семейном склепе Марии Луизы. Только приглушенно позвякивают мельхиоровые ложечки о стенки чашечек с танзанийским кофе и неаполитанским коньяком. Нужны сведения? Что ж, на то я и международная агентесса, чтобы ими располагать. Учтите, беру только швейцарскими франками или, на худой конец, золотыми тельцами. Общие тенденции политики стран Ближневосточного региона? Гм, гм, все неоднозначно и запутанно, кто-то тянет вправо, кто-то влево, но все поклоняются единому богу. Магомету? Какой вздор! Доллару.

Филдс! Пусть это и прозвучит оскорбительно, но в табели о рангах я выше вас на несколько пунктов. Вы копаетесь в людском дерьме в надежде отыскать нечто удобоваримое для прелюбодея Уикли и его потаскухи Грейвс. А Робертс над вами от души потешается! Разве не так? Мне знаком ваш идеал — сэлф мэйд мэн. Грандиознейшее заблуждение! Ваш воздушный замок, если он у вас есть, — не более чем заплесневелая готика в американском варианте. Знаете, для меня самые уважаемые личности — это честные композиторы, как, впрочем, и писатели. Честность есть необходимая предпосылка и критерий настоящего творчества. Швайковский докатился до сутенерства — апофеоз творческих завихрений!

— При чем здесь Швайковский?! У него убеждения, а у меня — работа. Каждому свое.

— Не лицемерьте, Филдс! Вы живете не так, как вам нравится, а так, как вам вправлено. Вы запрограммированы, и только посмейте вякнуть!

— Меня это вполне устраивает.

— Ой ли?

— Да! Да!! Да!!!

Мадам ушла в сторону от скользкой темы и продолжала:

— И вот я в России. Шарман, какой вояж! Здесь так романтично! Я брожу по тротуарам и как бы невзначай упираюсь в здание бывшей купеческой Думы. Что? Теперь это Филиал всемирной женской организации? Извините, не могла бы я чем-нибудь помочь? Вам требуются изворотливые демагогички со стальным торсом? А, вы нуждаетесь в сильных и решительных женщинах? Тогда вам крупно повезло: я именно та представительница слабого пола, которой вам недостает…

Филдс, откинув штору, раздвинул створки оконных рам. Как в калейдоскопе, знойное лето сменилось осенним увяданьем, на подоконник упал багряный лист, и мелкий дождик забарабанил в оконные витражи. Силуэты городского пейзажа набухли и потекли размытой акварелью. Как мчится время! Но что это? Леденящий холод ворвался в кабинет Джона Филдса, бумаги на письменном столе подняла, закружила зимняя вьюга.

— Закройте же окно! — зябко поежилась мадам.

Дверь кабинета приоткрылась, в щель просунулось дуло автомата системы Зингер, цокнули вставные челюсти:

— Телеграмма!

Филдс прочитал: «Поздравляю зимними каникулами тчк Ольга Кукишзон».

— Мадам, голос предков зовет меня в Родные Пенаты!

— А я намеревалась пригласить вас к танцу. Чисто платонически.

— Платонически? Меня приглашают к танго чисто физиологически!

…Мела метель, поскрипывал снежок. Что ж, зимние каникулы — это совсем не плохо!

…Полковник Ведмедятников осторожно вышагивал по своему кабинету, изредка раздвигая портьеры, за которыми свернулась в крендель служебно-розыскная собака Азиза. Глядя на Азизу, полковник хмурился, в то время как та, встречая его взгляд, потупя взор, виновато опускала морду. Служба майора Пронина донесла, что Азиза при исполнении ответственного задания спуталась с двортерьером Полкашей и наотрез отказалась от продолжения работы. Полковник был в тупике: чего теперь ждать от Азизы? Лейтенант Воробьев втайне лелеял надежду, что Азиза принесет нечто подобное любимому герою его детства — собаке Баскервилей. Капитан Шельмягин без труда доказывал: народится беспородный приплод, пожирающий к тому же много пищи.

«Посетителей и сослуживцев не пускать!» — кричал в селектор Ведмедятников своему секретарю, принимая роды у Азизы. Орденоносная сучка принесла лишь одного вислоухого, противно тявкающего щенка, которого Ведмедятников окрестил, как был уверен, именем легендарного древнегреческого военачальника — Пупсий Азизий Псий.

В кабинете Ведмедятникова стоял аквариум с рыбкам, проверенными майором Прониным до седьмого колена. (Рыбки, к слову сказать, и навели майора на мысль о «рыбнадзоре».) Полковник не знал, плакать ему или смеяться, когда, начиная рабочий день, он входил в кабинет с неотвязной думой: «Сколько игривых шубункинов, экзальтированных меченосцев и гордых скалярий слопал за ночь Пупсий Азизий Псий?»…

Он вызвал Шельмягина и Воробьева.

— Ребята! Эндшпиль в самом разгаре. Просрочим время — упустим шанс и продуем партию. За ферзя я спокоен, за слонов, — он смерил взглядом подопечных, — более или менее, а вот за проходную пешку…

Шельмягин с Воробьевым понимающе кивнули.

— Как там она, моя проходная пешка? — обратился полковник к невидимому собеседнику. — У неприятеля обреченный голый король, он мечется по всей доске, хитро маневрирует с целью создать патовую ситуацию. Меня устроит только мат!

Ведмедятников указал на Азизу и Пупсия:

— Этих придется убрать. Тихо и быстро. Как учили.

— Насовсем… убрать? — спросил исполнительный Воробьев.

— Да. Из моего кабинета — насовсем.

Полковник на минуту задумался и произнес:

— Помните об отсебятине. Дело может принять крутой оборот, и тогда промедление… опасно чреватостью! Можете идти.

Когда Шельмягин и Воробьев вышли с попискивающими и скулящими друзьями человека, зазвонил телефон.