Самый лучший коммунист. Том второй - Павел Смолин

— Хорошо, что история сослагательного наклонения не терпит, — свернул тему Андропов. — Я твоего Лазарева в нормальный ЦК заберу. Удобный.

— Удобный, — признал я. — К негру-Тяпкину тоже присмотрись, проверку баней хорошо прошел, за пару месяцев прощупаю его плотнее. В Политбюро лет через пять-семь смотреться будет сказочно.

— Сказочно, — улыбнулся Генеральный. — Присмотримся, — поднялся со стула. — Удачи на Съезде, — хлопнул меня по плечу. — Выздоравливай, Оля, тебя Канцелярия ВЛКСМ ждет, а мне пора.

И потративший время на полную фигню глава государства ушел заниматься важными делами. Подружка, тем не менее, выглядит довольной — ценит Царь, делится ОЧЕНЬ БОЛЬШИМИ секретами, разве это не здорово?

Посидев у Оли еще двадцать минут, скрашивая их рассказами про Комсомол — подружка туда, конечно, по блату влетит, с нюансами в виде всенародной любви, а значит от подковерных интриг опасаться ей не следует, но в курсе быть все равно должно — я посмотрел на часы и засобирался:

— Пора мне, а то военкомат закроется.

— Наворотил дел и в армию, — подколола меня Оля.

— Я — адепт концепции управляемого хаоса, — заявил я. — И у нас со старшими товарищами негласный договор — я хаос создаю, а им приходится управлять. Пока.

— Пока!

Больничные коридоры и лестницы вывели меня на улицу, я погрузился в машину и выдал водителю-Четвертому маршрут:

— В Потемкинский военкомат.

Я в доме Судоплатовых прописан. По пути я наслаждался мелкими, но раздражающими пробками и обращал внимание на светофоры. Суперголова позволила заметить, что их корректировкой никто и не занимается — от этого на некоторых дорогах заторы, а на других — пустота. Светофоры работают синхронно — когда на одном включается «красный», его коллеги отвечают тем же, и в итоге трафик получается специфический. Я перенес действующую схему из головы на вынутый из бардачка дорожный атлас Москвы, и за время пути успел сочинить схему более совершенную — ее отправлю товарищу Гришину, пусть математиков с дорожниками напряжет на тему регулярного «подкручивания» светофоров. Даже дороги, блин, расширять не придется, а пробки сойдут на нет — не настолько с личным транспортом все хорошо. Но в дальнейшем расширения и перепланировки не избежать — тенденции самые приятные.

На парковке военкомата стояла парочка отечественных мотоциклов, одинокий «Москвич» и б/ушная «Тойота». Все по средствам — в Потемкине коррупция невозможна из-за обилия важных шишек и силовиков на квадратный километр. Кластер считается образцово-показательным совхозом, и «образцовостью» дорожат все: от этого случаются карьерный рост, хорошие зарплаты, ощущение причастности к чему-то большому и хорошему — чувства же вполне материальны, потому что влияют на поступки — так что последний пункт не менее важен, чем первые два.

Здание военкомата — типовое: кирпичная двухэтажка на два «крыла» с Советским флагом над центральным входом. Висящий на щите с наглядной агитацией плакат привлек внимание: трое главных его героев в виде молодых людей были одеты в заводскую робу, униформу строителя и плакат санитара. Перед первым — станок, второй при помощи мастерка укладывал кирпич в кусочек стены, а третий катил инвалидную коляску с одетым в парадную военную форму дедушкой, на груди которого красовалась медаль «За взятие Берлина». «Альтернативная гражданская служба — наша служба Отечеству!» — гласила надпись. Вздохнув — дерьмово «альтернативка» приживается, ее адептов окружающие клеймят трусами — я поднялся на крылечко и потянул на себя идеально смазанную дверь.

Покрутив головой, я по новенькому линолеуму прошел к сидящему за столом дежурному солдатику и доверительным тоном поведал:

— Здравствуйте. Мы с Чебурашкой, у которого нет друзей, — кивнул себе за спину, где, конечно же, никого не было. — Очень хотим в армии служить.

Фильм «ДМБ» в этой реальности отсутствует и появится едва ли — он с таким «душком», что меня Гречко из табельного пристрелит после прочтения сценария, за оскорбление Красной армии — поэтому солдатик отсылки не понял. Вежливо улыбнувшись и всем своим видом изображая радушие и миролюбие, он убрал руку под стол — там у него «тревожная кнопка»:

— Сережа, а в какой род войск вы с Чебурашкой хотите попасть?

Изобразив на лице удивление, я ответил:

— В ракетчики конечно же! Давно пора по Нью-Йорку жахнуть — там же Уолл-стрит, главный рассадник финансовых спекуляций — страшного кадавра, порожденного загнивающим капитализмом с целью продлить агонию. Сотрем этих спекулянтов в радиоактивный пепел, и гегемония доллара окончательно уйдет в прошлое! Да, Чебурашка? — обернувшись, запросил подтверждение у пустоты.

Из-под стола раздался едва слышный «щелк», дежурный вернул руку в зону видимости и с преувеличенным энтузиазмом закивал головой:

— Правильно! Эти кровопийцы с Уолл-Стрит давно на пяток килотонн напрашиваются!

— А почему вы, гражданин военный, первому встречному стратегическую информацию по боевой нагрузке нашего стратегического ядерного вооружения выдаете? — подозрительно прищурился я на него.

Солдатик отшатнулся и обильно пропотел — у меня же репутаций целых две: одна — контентщика небывалых дарований, вторая — кровавого КГБшного мальчика.

В фойе тактически грамотно — из двух разных коридоров, прижимаясь к стенам и взяв меня на прицел — ввалилось четверо дежурных с автоматами:

— Руки вверх! — приказал лейтенант.

Когда держат на прицеле, выхода для меня нынешнего всего два — умереть с гордо поднятой головой, если на прицеле держат враги, или выполнить команду, если держат свои. Второй подходит! Вытянув руки вверх, я улыбнулся:

— Здорово, мужики!

Чертыхнувшись, они поставили оружие на предохранители.

— Вадим Степаныч, все хорошо — Сережка Ткачев пришел, — проорал лейтенант вглубь военкомата и погрозил дежурному кулаком. — Ты что панику провоцируешь?

— Моя вина, товарищ лейтенант, — опустив руки, вступился за служивого справедливый я. — Пошутил специфически, никак не привыкну, что в армии шутить чревато. Пришел вот получить назначение для срочной службы в Красной армии — может и научусь.

Со второго этажа в фойе спустился военком — тридцатитрехлетний подполковник, потерявший в Африке возможность приносить Родине пользу на самых опасных рубежах в связи с ранением. Погрозив пальцем, Вадим Степанович пробил мне метафорический удар по дых:

— Не научат — нельзя тебе в армию, ты к службе непригодный.

Мир застыл, чтобы с жутким треском разлететься на осколки и оставить меня в кромешной тьме в компании с разрушенными мечтами о службе в рядах лучшей в мире армии. Стоп, что со мной? Сережка Ткачев так просто не сдается! Усилием воли обуздав уныние, вернув миру цвета, краски и динамику, я