Дух, брат мой - Андрей Грешнов

Кандагар, лето 1989 года

Ранним утром я привычно набивал всякой ерундой походную сумку из красно-коричневой кожи, купленную по случаю в Кабуле. Вроде бы все взял, и лишь на подъездах к аэропорту хлопнул себя по голове — забыл купить водки. А впрочем, подумалось, кому ее теперь везти? Наших-то уже нет. Накатила волна тоски, но я ее быстренько задавил — в Кандагар с таким настроением лететь было негоже.

Погрузившись в 26-й, с радостью отметил, что афганские летчики одеты в советскую летную форму. Как выяснилось, ее наши летуны им подарили, чтобы «лучше» воевалось. Настроение поднималось — хоть что-то светлое, значит, все будет в порядке. Подпихнув для удобства под задницу старый парашют, который почему-то насквозь был пропитан керосином, я стал смотреть в иллюминатор и прислушиваться к режиму работы двигателей. Вот ведь люди, думал я, глядя на афганцев. В нашей форме летают, не боятся. А ведь не приведи господи, что случится — верная смерть. Летчиков, как и артиллеристов, в живых не оставляют. У них конец один, как ни верти. Ритуал умерщвления что для наших, что для афганцев был придуман одинаковый — разденут догола и водят по кишлакам. А женщины и дети забрасывают их камнями. И так, пока те дух не испустят. Потом уже мужики над мертвыми телами изощряются.

В Кандагаре я уже бывал неоднократно. Первая поездка в эту негостеприимную провинцию и ее административный центр состоялась весной 1983 года. Тогда мы должны были полететь туда с министром культуры Афганистана. Поездка не задалась с самого начала, когда при взлете у нашего самолета отказал один из двигателей, и мы жестко приземлились на минное поле к западу от аэродрома. Пришлось сидеть несколько часов внутри борта, изнывая от жары, пока советские солдаты-саперы с собаками не пробили к нам тропу, не извлекли нас из чрева самолета и не сопроводили к аэродрому. Толпа «командированных» тогда резко поредела, но мы все же отправились в Кандагар на военном самолете вместе с советником ХАД (Служба государственной информации) Эдуардом, который работал под крышей афганского радио-и телевидения.

Кандагар, лето 1983 года

…Сухой послеполуденный ветер обдувал наши с Валеркой лица, неся прохладу и дремоту. Прислонившись к задним колесам БТРа, прячась с правой его стороны от надоедливого солнца, мы курили и вели неторопливую беседу. Валерка был явно рад тому, что я оказался не особистом и расспрашивал про Джелалабад. Из люка, спешно закрытого Лехой с внутренней стороны, как он ни старался, все-таки тянуло горелой травой. Ветер завихрялся о броню и отбрасывал запахи обратно. Аромат жженой полыни был хорошо знаком, он располагал к чему-то близкому и родному, вызывал приятные воспоминания. Впервые дернув чистого чарса (гашиш) и запив его водкой в 79-м, я долго смеялся, пока не стало судорогами сводить живот, а потом всю ночь снилось, что я разговариваю со зверями и птицами. К утру я забыл самую малость — тот код, который позволял нам понимать друг друга. Чтобы вспомнить заветные слова, я курил опять. Опять вспоминал и опять забывал. Потом понял, что это обман. Но ощутить здесь в степи, что кто-то пытается пройти этим же путем, было почему-то приятно и по-доброму смешно. Такой же, как я три года назад, только форма другая.

— Слышь, вы с нашим сержантом тезки. Во дела!

— А у меня брат тоже Валерка, только двоюродный. Гитарист. А Валеркин брат тоже Леха. Он за дубль «Локомотива» играет. Чудно, у всех одинаковые имена. Бывает же!

— Да уж, офигеть. Везет же, сколько братьев.

— Родная-то у меня сестра, все братья двоюродные. Хорошо, что сестра, ей хоть здесь не париться. Вы с рейда без потерь? Что-то вас больше недели не было.

— В общем, потерь нет, устали только как черти. Один только того… контуженый.

— На мине?

— Не, с БТРа свалился.

— Ну, до свадьбы заживет.

— Андрей, а как в Джелалабаде было? Говорят, там вообще п…ц?

— Лично у меня, Валер, своя была специфика. Не война, а не пойми что. От жары к танку подходить боязно, не то, что бы в него залезть. Да и не сохнет там ни хрена, намастырились на броне трусы сушить. Вот и весь опыт. Лазали с афганцами по трассе, особо и не воевали. Только мин противотанковых было очень много, в основном технику свою горелую оттаскивали. С вашей войной не сравнить, конечно. Кандагар. Как вы вообще здесь живы то? Ничего? Ну-ну. Что здесь ничего — так это погода — вон ветерок задувает, просохнуть хоть можно.

Валеркино лицо сначала смешно вытянулось, а потом расплылось в простодушной широкой улыбке.

— Во, бля, Джелалабад. А мы здесь про него ужасы впитываем. Бывает же!

Голый по пояс худой и жилистый пацан, хитро повернув голову влево, покосился в сторону сидевшего к нам спиной и обнимавшего правой рукой КПВТ сержанта в хэбэ и панаме и широко улыбнулся.

— Слышь, это не мушавер, а тарджоман джелалабадский.

Сержант даже не обернулся, только что-то злобно прошипел ему через плечо. Валера тяжело вздохнул, встал зачем-то, а потом опять уселся в тень. Потом опять встал и полез в люк, закрыв его за собой. Через минуту он опять вылез и протянул мне коробок спичек. Я закурил «Яву» и, затянувшись, выпустил большое облако табачного дыма, давая понять, что совершенно не чувствую знакомого запаха, которым тянуло из люка. Подумалось, что я действительно мог быть похож на мошавера — зампотыл отдал мне свою выгоревшую на солнце, почти белую хэбэшку, чтобы при поездке на кяризы (подземные рукотворные многокилометровые оросительные Канады) я ничем от других не отличался. Черноволосый, с огромными, как у Буденного, толстыми усами, спокойный, плотный и коренастый Эдуард деловито и обстоятельно объяснял мне цель «проката» куртки: «духи» постоянно наблюдают за окрестностями бригады, в том числе и за этим кяризом, расположенным в самом начале дороги на Спинбулдак. Собственно, их по этому кяризу недавно и гоняли, а потом решили завалить его от греха гранатами. Если что-то «цепляет» их глаз, начинают обстреливать это место, если видят обычную картину — БТР и купающихся военных — ничего не предпринимают, потому что просто привыкли. А к джинсам душманы, наверное, тоже притерпелись — советники КГБ, которые жили в домиках-виллах, разделяющих бригаду и чисто поле в сторону Тор-Коталя, все как один носили джинсы. Наверное, поэтому зампотыл ничего мне про джинсы и не сказал. Но мой внешний вид ему явно не нравился. Я бродил по полупустой территории 70-й отдельной десантно-штурмовой бригады как махновец — волосатый, небритый, в голубых джинсах и «вареной» джинсовой рубахе с большими открытыми карманами. На носу — очки-капли. В общем, «Монтана». Не хотелось, конечно, так выглядеть, но что поделаешь. Летел я сюда на пару дней, а завис уже на десять. С министром культуры, правда, в городе свиделись. А то как-то совсем неудобно получалось Комитетский борт, на котором мы прибыли, зачем-то летал по кругу — по всем гарнизонам. Только потом стало ясно зачем. Аккуратно прикрытый брезентом за кабиной пилотов на обратном пути приютился цинковый ящик. Всего один. Своих возили потихоньку. Собираясь на два дня, я ни смены одежды толком не взял, ни бритвенных принадлежностей. Положил в сумку, правда, мушаверскую тонкую «форму» серо-голубого цвета — необычайно популярная в то время была в Кабуле одежда. Шили ее в ателье в городе. Но здесь, в Кандагаре, за день она превратилась в грязный пыльный мешок. После стирки носить ее не было возможности, потому, что не мог найти утюга. Когда раздобыл утюг — не было электричества. Джинсы от пыли стали белыми. Рубаха джинсовая спасала — пот остывал на ней белыми кривыми линиями под стать «мрамору» варёнки. Только подмышки приходилось постоянно тереть мокрым платком. Там белые круги все-таки выделялись. Целая беда была со стиркой одежды. Когда окончательно запаршивел, пошел в бригаду и попросил у зампотыла тазик и кружку. Он был нормальный человек и, глядя, на мою бытовую неустроенность, снабдил меня всем необходимым. Я с радостью постирал с порошком, купленным в кантине у здания аэропорта «Ариана», трусы, носки и рубаху, развесив их на веревке, натянутой перед входом на «виллу»». Стиральный порошок с девичьим именем «Дарья» (по-афгански — «море») продавался в почти игрушечных маленьких пачках, как раз на одну стирку. Пока сохла одежда, сидел у крыльца и смотрел на стоявший в поле на расстоянии более километра чуть правее бригады странный объект под названием «ракетный дивизион». Признаков жизни там за 10 дней я так и не заметил. Мне объяснили, что ездят туда крайне редко, чтобы не привлекать внимания душманов. Лишь однажды я все же рассмотрел ближе к вечеру стоявший рядом с объектом УАЗ, но и в нем людей не было.