Утро под Катовице-2 - Николай Александрович Ермаков

теперь поставленного на командование первой ротой. Про Тарасова новый комбат сказал, что ранение тяжелое и тот отправлен на лечение в тыловой госпиталь.

— Товарищи, — перешел к делу Гусев, — Вчера на совещании в штабе дивизии наши действия в обороне были признаны неудовлетворительными, также плохо были оценены и другие батальоны. Несколько сгладило критику в наш адрес то, что товарищ Ковалев смог захватить немецкий танк, но наград за это не будет, слишком большие потери, да ещё и дезертиры. С первого взвода двоих пропавших не нашли? — спросил он, обращаясь ко мне.

— Нет, — ответил я, покачав головой, — отправил отделение на нейтральную полосу, перепроверили все воронки на позициях взвода, нет их. Они оба из помилованных дезертиров, видно, опять сбежали.

— О чем и речь! — продолжил комбат, — Это говорит о низком контроле за личным составом и неудовлетворительной дисциплине, фактически о попустительстве дезертирству, так может и до массового бегства с позиций дойти, как это произошло с первой ротой. Поэтому требую усилить контроль за дисциплиной, — Эк, он завернул, да и на меня грозно смотрит, как будто это у меня одного бойцы лыжи смазали!

Тем временем Гусев сделал паузу, сурово оглядел всех собравшихся, и продолжил:

— Теперь о других вопросах — вчера вечером подошли отставшие части дивизии, поэтому решено этой ночью заменить наш полк на передовой и отвести в тыл для отдыха и пополнения. Так что готовьтесь. У меня всё, есть вопросы?

Я поднялся с места:

— Да, товарищ старший лейтенант, у меня есть вопрос по трофеям — мы собрали ночью на нейтральной полосе немецкое вооружение, которое я хочу оставить на вооружении в роте, также собраны часы и сапоги. Поэтому прошу Вашего разрешения раздать сапоги бойцам, потому что у нас серьёзные проблемы с обувью, а также раздать часы командирам — это необходимо для согласованности боевых действий, а в роте только одни часы — у меня, — протянув комбату рапорт, продолжил, — Вот я подробно изложил, что собрано и по каким основаниям это следует выдать личному составу.

Гусев, нахмурившись, взял рапорт и внимательно его прочитал.

— На мой взгляд, это… — он на секунду задумался, подбирая слова, — Попахивает мародерством, особенно вопрос с часами, поэтому мне необходимо это согласовать, — он убрал рапорт в планшетку и спросил, — Ещё вопросы есть? Ну, тогда совещание заканчиваем, возвращайтесь в подразделения.

Глава 4

Вопрос с трофеями решился, только когда нас сняли с передовой. Как сообщил мне Гусев, политотдел дивизии после недолгого обсуждения собрался было строго отказать, да ещё и пропесочить меня по комсомольской линии, но прибывший к нам представитель штаба фронта, узнав о проблеме, сообщил, что, мол, нечего наводить тень на плетень и надо делать всё, что ведет к повышению боеготовности. Отвели наш третий батальон недалеко — всего на пару километров и расположив в небольшой рощице, в течении трех дней пополняли из подходящих маршевых подразделений, хорошо восполнив потери личного состава. А я всё это время гонял роту, отрабатывая действия в наступлении — начальство хоть ничего и не говорило о дальнейших планах, но по всем признакам у меня складывалось впечатление, что нас скоро погонят вперёд.

— Немецкие гранаты имеют длинную рукоятку, поэтому кинуть их можно метров на пять дальше, чем РГД-33. В действие они приводятся просто — достаточно открутить крышечку с торца рукоятки и дернуть фарфоровый шарик, — с вражеских трупов мы сняли почти сотню гранат, десяток пистолет-пулеметов МП-40, поэтому я подробно объяснял бойцам первого взвода правила обращения с трофейным вооружением.

Во время лекции ко мне подошёл незнакомый молодой политрук со свернутой газетой в руке и представился, протянув командирскую книжку:

— Комиссар батальона Захаров Яков Моисеевич.

— Командир третьей роты Ковалев Андрей Иванович, очень приятно!

— Мне необходимо провести политучебу.

Я не стал возражать, завершил свои занятия и отдал ему первый взвод на промывку мозгов. Нужное дело, может разбегаться перестанут. Захаров разрешил сесть бойцам на землю, развернул газету и начал пересказывать содержание статей, зачитывая заголовки и цитаты. Послушав пару минут, я тихонько удалился в сторону второго и третьего взводов, отрабатывавших наступательные действия. Нормально. За три дня непрерывной муштры кое-чему научились, лишь бы в бою ничего не забыли.

За полтора часа Захаров политически обработал все три взвода и вновь подошел ко мне.

— Андрей Иванович, а Вы что же на политзанятиях не поприсутствовали?

— Да всё дела, понимаете, тем более что я надеялся у Вас, Яков Моисеевич, позаимствовать газету, чтобы самому прочитать, мы же, наверное, последние в Вашем списке на политучебу?

— Нет, мне ещё с минометчиками, тыловиками и связистами батальона позаниматься надо, но если пройдете со мной до штаба, могу Вам дать «Красную звезду».

— Если не возражаете, лучше с Вами вестового отправлю, — ответил я комиссару и крикнул, — Иванов! — увидев, что в мою сторону развернулся десяток бойцов, поправился, — Михаил Иванов, вестовой, ко мне! — надо было бы на эту должность кого-то с более редкой фамилией брать, но уж больно расторопный этот паренек.

Отправив вестового с комиссаром, я вернулся к занятиям — времени катастрофически мало, а у меня подразделения не сработаны, бойцы недообучены. Так и гонял солдатиков до ужина, после которого меня вызвали на совещание в штаб батальона, где Гусев ознакомил с приказом о наступлении, поставил задачи и дал команду, как стемнеет выдвигаться на передовые позиции.

Ещё во время кратковременной учебы я настоятельно посоветовал бойцам не употреблять «наркомовские» перед боем, поэтому, когда нам на рассвете доставили завтрак и водку, то большинство бойцов сливали её в запасные трофейные фляжки, которые передавались командирам отделений. Хотя кое-кто и хряпнул для храбрости, я ведь категорически не запрещал. После завтрака, в шесть часов утра последовала короткая и довольно жидкая артподготовка, по окончании которой в небо взмыли зеленые ракеты, давая сигнал к началу атаки, который я продублировал устным приказом:

— За Родину! За Сталина! В атаку!

Бойцы выбрались из окопа и мы побежали. У меня в руках был трофейный снайперский карабин, а в голове роились критические мысли — выходить из окопов надо было раньше, во время артподготовки, тогда была возможность безопасно приблизиться к вражеским окопам метров на пятьсот, а теперь шкандыбай тут под пулями километр… И в это время, как будто вторя моим мыслям, немцы открыли огонь из пулеметов. Им известно, что нашими боевыми уставами при атакующих действиях отступление не предусмотрено и мы до последнего будем переть под пулями.

Бойцы моей роты после начала обстрела рассредоточились по полю и двинулись вперед перебежками, как я и учил их последние