Здравствуй, Галактика! (сборник) - Владимир Рыбин

ОШИБКА ПРОФЕССОРА ГРОМОВА

— Посмотри, что это?

Редактор всемирно известного еженедельника «Планеты» Уво Бенев, к которому было обращено восклицание, человек, по слухам, знавший все, что происходит в солнечной системе, заинтересованно повернулся к иллюминатору и целую минуту смотрел вниз. Под аэробусом текла река. То есть было полное впечатление настоящего потока, хотя какие могли быть реки среди лунных, пропастей, где для того, чтобы выжать стакан воды, нужно переработать тонну руды.

— Пыль течет, — спокойно сказал он, — здесь это бывает.

И все сидевшие в салоне улыбнулись: Уво есть Уво, недаром говорят, что он удивился только раз в жизни — когда родился.

Уво Бенев не обращал внимания на подобные шутки. Он-то знал себя. Приходилось ему и удивляться, и восхищаться сверх меры. Чего стоили хотя бы встречи с профессором Громовым. Когда он беседовал с ним первый раз, то не мог отделаться от ощущения, что ученый как хочет копается в его мозгу, выуживая даже те мысли, которые журналисту хотелось бы спрятать от чужих глаз. Тогда профессор только начинал строить свою лунную обсерваторию, которую все на Земле называли не иначе, как «город Громова». После той первой встречи, с легкой руки Бенева, и пошла знаменитая шутливая поговорка: «Нет бога на Земле, бог — на Луне и фамилия его — Громов».

С тех пор они виделись много раз и, кажется, подружились. И всегда Бенева поражала неиссякаемая энергия уже вовсе не молодого профессора, но, как и прежде, переполненного идеями и преисполненного желанием воплотить их в жизнь…

— А все же тебя заинтересовал этот поток, — сказал Беневу его коллега, фотокорреспондент еженедельника, которого, несмотря на почти пенсионный возраст, все в редакции называли фамильярно — Руйк. Он не обижался на это, отговариваясь любимой фразой: «Фотокорреспонденты, как артисты, до ста лет молодые».

Бенев с улыбкой посмотрел на него.

— Скажи, нет? — приставал Руйк.

— День сегодня такой, особенный.

— День-то день, но лунные пейзажи — это все же…

Он не договорил, восхищенный, приник к иллюминатору. В серебристой дали меж острых расступающихся горных пиков поднимался сказочный город. Он напомнил Руйку один из школьных кабинетов, где вдоль стен стояли самые замысловатые тригонометрические фигуры. Казалось, создатели этого города задавались целью не забыть ни одной конструкции, которые нарисованы в учебниках. Были здесь шары разных размеров, стоявшие на таких тонких основаниях, что, казалось, вот-вот упадут, были пирамидальные вышки, трапециевидные и куполообразные дома. А над всем этим собранием фигур, четко выделявшихся на фоне черного неба, возвышался усеченный конус главного чуда лунной обсерватории — сильнейшего во всей столнечной системе оптического телескопа, тридцатиметровое зеркало которого шесть лет изготовлялось здесь же, на лунном нагорье «города Громова».

Аэробус прилунился в пяти километрах от обсерватории, механические руки отцепили салон с пассажирами, перенесли его на платформу, и люди впервые за двое суток путешествия смогли отстегнуть ремни и встать на ноги, не держась за магнитный луч. Некоторые, должно быть, попавшие сюда впервые, прыгали как дети, испытывая слабое лунное притяжение. Другие сидели на своих местах, завороженно смотрели на черную ленту дороги, на серую бесконечно монотонную пыльную равнину, исчерченную длинными тенями от разбросанных повсюду камней. Местами через равнину тянулись цепочки следов, ни на что не похожих, рождавших в воображении образы неведомых обитателей неведомого мира. И только один Уво Бенев смотрел в небо, усыпанное блестками звезд, все искал среди них ту единственную искорку, из-за которой он и прилетел сюда и которая через несколько часов должна будет превратиться в новый астрономический объект.

Никогда еще лунный город не знал такого перенаселения, как в эти дни, предшествующие эксперименту. Беневу не досталось даже отдельного прозрачного туристского блока, на который он рассчитывал, и ему пришлось разместиться вместе с Руйком в одной квартире, предназначенной для практикантов. В ней имелось все, что могло понадобиться человеку, но не было над головой естественного звездного купола, и эта маленькая неурядица вначале расстроила Бенева.

«Буду лежать в постели и считать звезды», — всю дорогу мечтал Руйк. Теперь, посмотрев на голубоватый потолок, имитирующий земное небо, он поморщился. Но тут же и утешился, побежал, как он выразился, «искать точки».

И Бенев тоже подумал, что это, может, и к лучшему: теперь у него будет повод осуществить давнюю мечту — побродить в одиночестве по лунной пыли и, как в той древней песне, оставить свои следы на пыльных тропинках чужой планеты. Он даже взволновался от этой мысли и не лег отдыхать, как собирался, подошел к стене видеотелефона, вызвал диспетчерский пункт. И еще более взволновался, увидев рядом с собой голографическое изображение очень красивой молодой женщины.

— Слушаю вас, — сказала женщина, откровенно любуясь его замешательством.

— Я хотел бы… — Он замялся, подбирая слова.

Женщина ободряюще улыбнулась и сказала неожиданно:

— А я вас знаю. Меня даже голографировали для вашего еженедельника, но изображение так и не опубликовали.

— Это мы исправим, — сказал Бенев, удивляясь непонятно почему нахлынувшей радости и сердясь на себя за это неделовое праздное чувство. — Попросите у профессора Громова хотя бы полчаса для меня.

Женшина исчезла, оставив в комнате обычный для голографической связи легкий аромат озона. Бенев потянулся и вдруг быстро опустил руки, потому что снова увидел у стены женщину.

— Громов очень занят, — сказала она. — У него есть для вас только десять минут.

— Связи или встречи?

— К сожалению, связи. — Женщина снова приветливо улыбнулась, и Бенев подумал, что потом, когда все кончится, надо будет задать этот вопрос ей самой.

— Подождите, пожалуйста, он скоро включится.

Когда она снова исчезла, Бенев тихо засмеялся, потер ладонями щеки и ужаснулся, вспомнив, что уже целые сутки не подходил к зеркалу. Он направился в ванную комнату, но вдруг услышал за спиной мелодичный гонг и, обернувшись, увидел у стены невысокого, чуть сгорбленного человека в старомодной профессорской шапочке над белым нездоровым лицом.

— Здравствуйте, дорогой мой! Очень рад вас видеть.

— Громов! — с неожиданной нежностью в голосе сказал Бенев. — Вы, как всегда, молодец. Держитесь, лунный бог. Мне будет очень недоставать вас, если вы захвораете.

Профессор рассмеялся, вытирая пальцами уголки глаз.