Великая легкость. Очерки культурного движения - Пустовая Валерия Ефимовна

Итог: новый тип театра

Терапевтический театр, пожалуй, – личное ноу-хау Евгения Гришковца, со сцены проговаривающего самые банальные зацепки и страхи обыденного сознания. Но Эдуарду Боякову удалось достичь аналогичного эффекта не на основе художественного обобщения, а методом полевого исследования реальности. Как следствие, в терапии он пошел дальше Гришковца: в «Человеке. doc» не только нащупывают болевые точки, но и показывают, как снять боль, а плюс к тому – просвещают, раскрепощают, вводят в контекст культуры. Проект открыл новые грани документального театра: если раньше вербатимы сопоставляли с литературой нон-фикшн, социологией и журналистикой, то теперь в ряд сопоставлений войдут и публичные лекции, и интерактивный музей, и психологический тренинг.

Соседствующие театры предложили две стратегии работы с реальностью, получившие теперь название «горизонтального» и «вертикального» вербатима. «Горизонтальный» вербатим вытаскивает из толпы анонима, который без работы драматурга не состоялся бы как герой.

«Вертикальный» вербатим обращается к тому, кто сделал и сознает себя сам, то есть уже состоялся как герой современности – драматург помогает только отобрать сюжет для спектакля. «Горизонтальный» вербатим работает с объектом осмысления, «вертикальный» – с субъектом. Эти стратегии, как сами площадки «Театр. doc» и «Практика», не противоречат друг другу, не отрицают одна другую. А сочетаются, как вопрос и ответ, проблема и решение.

Проект «Человек. doc» выправил наши отношения с реальностью, дополнив контекст – суждением, давление обстоятельств – волей к росту, коллективные мифы – лично испытанной правдой.

Протроллить Тёму[61]

Полтора месяца назад в лектории Политехнического музея открылся театр под именем, играющим одновременно с названием места и конъюнктурой дня: «Политеатр». Слышится в этом слове и отзвук синтеза искусств: полифоническое сочетание видеоарта и декламации, фольклора и медиа, танца и прозы в новом театре обещано.

Глава «Политеатра» Эдуард Бояков – известный также как директор национальной премии «Золотая Маска», худрук модного театра «Практика», продюсер фестивалей «Новая драма» и «Текстура» – в апрельские уик-энды выходил к зрителям, чтобы лично представить премьеры.

Одной из них стал документальный сериал про людей, меняющих цифровую реальность.

И первым на кафедру Политеха поднялся дизайнер и блогер Артемий Лебедев.

То есть поднялся не он, а человек в голубой пижаме Супермена. Он положил на кафедру листки и эмоционально зачитывал. По заднику плыли звезды, ромашки и ослиные головы…

Программка предупреждала, что лекция содержит ненаучные выражения.

Сближение театра с лекторием началось еще в «Практике», в прошлом году. Тогда Эдуард Бояков открыл новые возможности техники «вербатим», придумав десять спектаклей про современных культурных героев.

Сам по себе вербатим – метод создания спектакля на основе интервью с реальными людьми, перенятый российскими драматургами у британских коллег, – к тому времени не был уже новостью для публики.

В «Театре. doc» – первой и когда-то основной площадке документального театра – поставлено много спектаклей с невыдуманными репликами.

Политтехнологи, менеджеры, красавицы, бомжи, врачи, подростки – театр перебирал социальные типы, олицетворявшие национальную головную боль. Вербатим рос вширь, по фрагменту перенося все российское общество в маленький черный подвал «Театра. doc».

Пока не наткнулся на героя, пожелавшего из подвала – подняться.

Новую разновидность вербатима назвали «Человек. doc», а можно было – «Прометей. doc». У проекта чувствовался мифотворческий запал.

Открытие Боякова вроде не хитро: поставить пьесу-вербатим с таким героем, которому не нужно высказываться через посредника, актера.

Восемь из десяти героев проекта «Человек. doc» выходили на сцену лично.

Но последствия этой небольшой вроде поправки завели театр далеко.

Начать с того, что социология сразу кончилась – начался самоанализ. Исповедь.

А значит, публика на очередном вербатиме оказалась лицом к лицу не с обстоятельствами, а с личной волей, которая их преодолевает.

Вербатим с таким сюжетом сами драматурги определили как «вертикальный». В отличие от «горизонтального», который представляет не личность, а социальный срез.

(Впрочем, в этой терминологии бывает путаница.)

Открытие второе – подбор героев и сюжет спектаклей.

В культурные герои современности «Практика» отобрала фигуры отступления, раздражения, вызова. Это не художники, музыканты, учителя в традиционном смысле. И уж точно на сцене они не играли – художников.

Хотя можно было бы сложить их в еще один социальный объект вербатима – пресловутый креативный класс.

Но каждый из них – китаевед Бронислав Виногродский, драматург Александр Гельман, философ Олег Генисаретский, режиссер и сценарист Ольга Дарфи, художники Гермес Зайготт, Олег Кулик, Александр Петлюра, композитор Владимир Мартынов, рэпер Смоки Мо, поэт Андрей Родионов – отвечал за себя, за лично изобретенный способ добывать огонь с неба.

Темнота и озарение, собственно, и были темой исповеди.

Или, если выражаться в терминах спектакля про Олега Кулика, мертвое и живое.

Вербатим Кулика, пожалуй, наибольшая удача проекта. Именно Кулик обозначил главный принцип и тормоз современной культуры, рассказав притчу о любви к «мертвым обезьянкам».

К застывшей реальности, которая подтверждает наши о ней представления.

Точки торможения и обновления у каждого из героев проекта свои. Но сам сюжет преодоления мертвых, косных представлений, шаг навстречу непредсказуемой, опасной, но обещающей новые приобретения жизни звучал в каждом спектакле.

И неожиданно был услышан из зала как главный сюжет современной России.

Где многие культурные мифы выродились в мертвые социальные привычки. Блоки в сознании.

Герои проекта «Человек. doc» делились опытом по созданию новой идентичности. То, что для них могло стать концом биографии: утраченная привязанность близкого человека, творческая инерция, неудавшийся замысел, моральный крах поколения, психологическая зависимость, – стало импульсом, выходом к новому языку общения с реальностью.

Получился вербатим не с болевым, как раньше, – с терапевтическим эффектом. Театр близко подошел не то что к лекции – к психологическому тренингу.

Артемий Лебедев в образе Супермена олицетворяет результаты терапии: общество, для которого поиск идентичности – в прошлом.

А «как нам обустроить Россию» – только дизайнерская задача.

На что похож спектакль про блогера? На кликабельный ролик в ютубе. По мотивам знаменитых информационных войн tema: с логотипом «Аэрофлота», самомнением блогеров и поборами с сердобольных юзеров – театр устроил видеофеерию.

В студию Артемия Лебедева не обращались – дизайн с успехом выполнила актриса Екатерина Щеглова, та самая, что сыграла главную роль в триллере «Мертвые дочери».

Мультяшно-призрачная сценография вообще козырь «Политеатра». Из реквизита на сцене – только гиперболично высокая кафедра, от нее в пяти направлениях расходятся видеоиллюзии.

Куда там четырехмерному ролику про Маленького Принца в московском планетарии – новый театр сам как кино и суперочков не требует.

С высоченной тумбы Артемий Лебедев прощается с немытой Россией. Точнее, в его выражениях – «недотертой». Со времен Чаадаева западничество ушло далеко, на самый Восток, Лебедев признается в любви к Японии. И не случайно. По свидетельству литератора Виктора Ерофеева, в Японии самые гигиеничные туалеты.

От спектакля такой же эффект, как от первого декабрьского митинга: «кто все эти люди?». Кому не хватает новых социальных образцов – это не в «Левада-центр», это к Тёме. Многотысячная любовь к блогеру – симптом узнавания.