Цербер: волк в овчарне. - Джек Чалкер

Посему, не мудрствуя лукаво, я приобрел у Отаха несколько модифицированных ультразвуковых передатчиков и повозился с ними. После небольшой доработки они превратились в дистанционно управляемые приемопередатчики, которые я мог настроить на любую частоту из любой точки в радиусе от пятидесяти до ста километров… Еще одно небольшое усовершенствование – и у меня был готов заряд, взрываемый дистанционно. Его хватит, чтобы разнести передатчик вдребезги и не повредить корпус корабля.

Я не решился открыться Дилан и морякам. Дилан могла попытаться остановить меня из-за своих психических установок, а моряки вряд ли одобрили. Мне тоже не очень нравился этот план, но на кону стояло нечто большее, чем несколько жизней.

Однако мне был нужен помощник. Санда? Я не был стопроцентно уверен в ней. Какие команды заложили в нее? Без консультации специалиста действовать было опасно.

Большинство медиков на Цербере страдала от безделья; микроорганизмы Вардена весьма эффективно заботились о здоровье населения. Однако оставались врачи для несчастных случаев и научных исследований. И еще одна медицинская специальность была позарез необходима властям – психиатры.

Почти все они были, конечно, ссыльными, осужденными за незаконную практику. Я часто слышал имя Сварка Дюмония. Превосходный психиатр был готов на все за дополнительную плату. Я отправился к нему, прихватив Дилан, чтобы визит выглядел правдоподобнее, а высокий гонорар – оправданнее.

Худощавый и нервный человек носил очки в роговой оправе. Это бросалось в глаза, поскольку на Цербере все обладали прекрасным зрением. Он перехватил мой взгляд и пожал плечами.

– Считайте это пунктиком. Мне нравится носить их, стекла, разумеется, простые, потому что я ощущаю себя вне толпы. У меня врожденная близорукость, но я никогда не пытался устранить ее, а просто приобретал очки. Здесь я чувствую себя без них неловко.

Я улыбнулся и сел. Моя собственная теория – нет психиатра, который бы не нуждался в психиатрической помощи, – подтверждалась.

– Доктор, – осторожно начал я. – Я пришел, чтобы больше узнать о психиатрической обработке. Я постоянно сталкиваюсь с ее результатами.

Он кивнул и щелкнул пальцем по папке.

– Гм… это интересный метод. Высокоэффективный. Эта профессия требует большого опыта, и получение заданных результатов не всегда возможно. Когда вы вкладываете в человека нечто большее, чем простую команду, в состоянии, скажем, постгипнотического внушения, вы рискуете нанести урон всей личности. Ведь информация хранится в мозгу в виде рассеянных элетрохимических единиц. Она упорядочивается в коре головного мозга, конструируя со скоростью света все, что нужно, – голографическую память, личность. Для подобной работы нужны не техники, а артисты.

– Артисты, – пробормотал я. – Они уничтожили мою жену…

– Извините. Как специалист я подхожу к этому, скорее, абстрактно. Так восхищаешься искусной операцией на сердце. Даже в случае летального исхода.

Я понял его:

– Она переродилась… Это хуже тюрьмы или смерти.

– Ну что вы! Здесь эта процедура настолько обычна, что вы встречали сотни и тысячи людей с обработанным сознанием, не замечая этого. А вам следует подумать об альтернативах. Можете не соглашаться с тем, что ваша жена провинилась. Но кто справедлив в этом обществе? Разве не поэтому мы с вами находимся здесь?

Я был вынужден улыбнуться.

– Если рассматривать случай с вашей женой формально, они взяли отщепенца и превратили в здорового члена общества, который не будет больше нарушать законы. По крайней мере важные.

– Важные для кого?

– Для государства, разумеется. Чтобы понять мою работу, вам следует помнить: наша задача – превратить ненормальных людей в нормальных. Древние совершали жертвоприношения, чтобы умилостивить богов. И каждый, кто выступал против жертв или сомневался в существовании богов, считался ненормальным. Социум цивилизованных миров показался бы чудовищно ненормальным многим поколениям наших собственных предков, но он наш. Мы рождены в нем и пользуемся его ценностями, даже если ставим под вопрос или отрицаем некоторые из них. Церберианская культура суть культура цивилизованных миров, приспособленная к местным условиям. В глубине души вы знаете это.

Такой поворот беседы начинал мне не нравиться.

– Вернемся к Дилан, – продолжил он. – Раз она избавилась от материнства, это уже подрывает основы церберианского общества. Но ведь все, независимо от занимаемого положения, кто когда-либо попал сюда, нарушал законы – а она лишь слегка обошла их, – они не могли обвинить ее ни в чем серьезном. К тому же она сама выбрала профессию, которую большинство считает самоубийственной. Как и большинство моряков, она стала ко многому безразлична, зная, что рано или поздно везение кончится. Умереть в море – вот ее очередная фантазия.

Меня это слегка шокировало.

– Вы хотите сказать, что у нее были суицидальные наклонности?

Он взглянул в бумаги:

– В известном смысле. Она не стала бы накладывать на себя руки, но, наверное, говорила вам, что капитанами становятся от психического истощения. Все любят пощекотать себе нервы, но ее мечта должна была носить фатальный характер. Это ясно следует из ее профиля.

Я покачал головой:

– Не верю.

– Напрасно. Ее психопрофиль показывает, что недавно у нее появился новый фактор: она полюбила вас. И поэтому намерение погибнуть в бою стало гаснуть. И она сочла за лучшее сдаться: нарушила закон и взяла с собой Санду. Я уверен, что она даже почти решилась погибнуть в этот день вместе с любимыми людьми – чистый и романтичный финал. И только сильная любовь к вам удержала ее от этого.

– Значит, она знала, что ее поймают?

– Я утверждаю, что она этого хотела. Если бы ее не поймали в тот раз, она бы придумала что-нибудь еще. Она хотела выйти из игры…

Я ощущал целую гамму чувств – волнение, неудобство и недоверие.

– Но она могла уйти. Мы бы нашли ей работу в компании.

– Нет, нет. Сознательно она также не могла пойти на это. Вы восхищались ее отвагой, хотя и опасались за ее жизнь. Она боялась, что любой подобный ход вы воспримете как трусость, и она потеряет вас – а это единственное имело для нее значение. Вы.

– Как странно! Я бы не стал…

– Возможно, – согласился он. – Но человеческий мозг нечто большее, чем компьютер, поэтому и существуют психиатры. Мы эмоциональные индивидуалисты, не склонные к иррациональному мышлению. Что делает нас, людей, великими и самыми ничтожными одновременно.

– Не укладывается в голове, – признался я.

– А! Любовь! – вздохнул он. – Самое безумное чувство. Оно почти искоренено в цивилизованных мирах и чертовски редко встречается здесь, на Цербере. Но дайте ей малейший шанс, и, несмотря ни на что, она поднимает голову. Пожалуйста, Занг, я вижу, что вам не очень по душе церберианская культура. Но посмотрите: вслед за дальними границами миры Вардена – все как один – позволяют многое. Мы все еще мечтаем, фантазируем, хотя реальность не оправдала надежд. Если вы покопаетесь в себе, то согласитесь со мной.