«Засланные казачки». Самозванцы из будущего - Герман Романов

– Во всяком случае, лучше быть побитым, чем убитым! Так что гневить судьбу незачем!

Широкоплечий и усатый казак с пустыми погонами в один просвет на плечах, чуть хохотнул, однако взгляд был настороженным, нехороший такой, словно прощупывающий, как у следователя, что ему «шил» статью за хулиганство.

Пасюк на секунду задумался, и тут его осенило – а ведь младший по званию должен представляться первым – вот чего ждет этот уверенный в себе офицер. Сейчас он сможет сделать скидку на его «побитости», но ведь так можно запросто попасться.

Нужно было срочно выдумывать себе новую биографию, иначе «залет» неминуем – представляться иркутским казаком сродни самоубийству, как и забайкальским или енисейским – соседей слишком хорошо знают, а потому велик риск запалиться.

– Подъесаул Кубанского казачьего войска Пасюк, Александр Александрович. Честь имею!

Он чуть кивнул, беря пример с кинофильмов про Гражданскую войну, но без излишней демонстрации – все равно «закосить» под кадрового офицера ему не удастся, не по корове седло, понятное дело. И добавил уже от чистого сердца:

– Примите нашу искреннюю благодарность за спасение! Я уже думал, что все…

– Кубанец?!

С есаула можно было красочную картину писать, навроде «не ждали», ибо лицо его приняло неописуемо удивленное выражение. Но офицер оказался явно бывалый, так что очень быстро оправился от изумления и весьма подозрительно посмотрел на обмундирование Пасюка, изрядно пострадавшее от физического воздействия чекистов.

– Позвольте, но ведь ваша форма…

– К сожалению, деваться было некуда – пришлось брать то, что было у чехов в вагоне. Ссадили меня «братушки», мать их за ногу и гузном об плетень, на Иннокентьевской, дабы под расстрел в Иркутске не подвести, как нашего адмирала. Единственное, что они еще доброго сделали для меня, не без корысти, гниды плоские, шоб им гроши мои поперек горла встали, что с бурятами договорились. Бог знает, как эти азиаты там оказались! Неизвестно каким ветром надутые – но за десять империалов доехал на их коняшке до Тунки да по дороге в сарае еще попутчиком обзавелся. Буран страшный пережидали, там и познакомились.

Александр кивнул в сторону Родиона, которого два бородатых казака заботливо приводили в божеский вид немного в стороне, тщательно обтирая тело снегом.

Пасюк говорил уверенно, памятуя, что наглость второе счастье. Главное, чтобы брехня была правдоподобной, и ее не могли быстро проверить. И сейчас он стремился изложить свою версию как можно громче – не дурак же конченый Родя, должен сообразить, что они могут быстро из огня да в полымя попасть запросто.

Но, судя по тому, как в его сторону навострил уши замерший Артемов, можно было надеяться, что тот сейчас лихорадочно придумывает себе правдоподобную легенду.

– Обманули нас и чехи, и эти узкоглазые, когда говорили, что красных здесь нет. Я хотел отсюда в Монголию махануть, а там до Читы добраться, к атаману Семенову. Оттуда до Китая, и пароходом к себе – надеюсь, что кубанцы краснюков отобьют, и к родным куреням не пустят!

Александр сам себе удивлялся, как это у него все так складно выходит. Даже восхитился собой искренне – нет, каков он все же молодец, вдохновенно врет, даже не краснеет. Но теперь нужно сделать короткую паузу и перевести стрелки на есаула, дабы тот начал говорить и чтоб настороженность хотя бы ослабилась.

– Еще раз примите мою благодарность! Вы вовремя здесь оказались, а то я уже думал, отвезут нас в Иркутск, и прогуляемся мы с юным попутчиком до губернской «чрезвычайки», что, скажем, не очень привлекательное занятие! А тут вы так вовремя…

Александр устало вздохнул и в изнеможении, Пасюк действительно устал, тут бутафорить не приходилось ни на капельку, тяжело уселся на поставленную полозьями на снег кошевку.

– Иркутского казачьего полка есаул Шубин. Андрей Иванович, – офицер правильно понял его недосказанную фразу и только сейчас ответно представился.

Вот только взгляд продолжал оставаться нехорошим, и Александр решил не давать атаману передышки – пусть лучше от него самого ответ примет и не размышляет сейчас о нестыковках.

И нужно время выиграть, дабы детально проработать свою новую биографию. А значит, дать ему такой ответ, что не вызовет никаких новых расспросов и будет проглочен без остатка.

– Вы думаете, как я с берегов Кубани очутился в Сибири, Андрей Иванович? Нет ничего проще. Ответ лежит вот в этом самом свертке, где упаковали мое снаряжение местные чекисты. Весьма занимательный ответ, что сразу расставит все точки над «i», смею вас заверить!

Пасюк хохотнул, абсолютно искренне, и, припомнив позавчерашние события, со смешком пояснил:

– Они сей предмет испытали позавчера ночью в своем штабе в Шимках. Презабавное было зрелище, смею вас заверить! Голышом из дома выпрыгивали, слезок пролили много. И им еще повезло, что не слишком страшный ингредиент опробовали по своей дурости, а то искомый результат для них был бы намного плачевней. Так что прошу обращаться с этим свертком поосторожнее, чревато, понимаете ли…

– Вы хотите сказать…

– Сейчас сами убедитесь!

Александр решил не откладывать дело в долгий ящик и ошарашить есаула. А потому сам быстро размотал баул, опечатанный чекистом в Тунке, – там были две шашки, блеснули металлом знаки и медаль, потертая кобура с газовым револьвером, телефон с разряженной батареей и массивный портсигар, набитый сигаретами. Ибо пустые пачки, как и все бумаги из карманов, что оказались не так уж и нужными, жизнь ведь она намного дороже всяких выписок из приказов, Пасюк пустил на растопку костра из кизяка.

– Вот, полюбуйтесь, Андрей Иванович!

Родион Артемов

– Лихо тебя разделали, вашбродь!

Седобородый казак, ровесник Пасюка, а то и чуть старше, годящийся Родиону в отцы, бережно придерживая под руку, усадил Артемова в сани. Тот еле стоял на ногах от всего пережитого, его до сих пор трясло, будто от лютого холода – впервые он заглянул в глаза смерти, и ее страшный оскал психологически сломал его волю.

«Надо будет Сан Санычу еще литр водки поставить, второй раз меня спасает!»

Мысль, еще о той жизни, настолько потрясла его, что он не смог сдержать нервный хохот, лишь уткнулся носом себе в колени, и нельзя было понять, смеется он или плачет.

Однако казак решил, что прапорщик плачет, и принялся его своеобразно утешать, хлопнув ладонью по спине.

– Это ничего, нестрашно. Первая кровь, она завсегда видна – грех-то большой на душу брать приходится. Позавчера, вашбродь, первого в своей жизни убил-то?

– Ага, – сквозь всхлип кивнул головой Родион и постарался взять себя в руки. – Одного на штык взял, прямо в пасть острием ткнул – к стенке, как жука, приколол. Второму шею свернул ударом, как куренку. А третьему в зубы прикладом дал, тот сразу с копыт сверзился. Вот он лежит – в меня целился с винтовки сейчас, застрелить хотел, сволота красная. Вот только подъесаул раньше успел…

– Бедовый у тебя командир! Пятерых с винтовки на моих глазах шлепнул – ни одного промаха. И троих в голову. Призовой стрелок, не иначе. Накось, – казак сунул ему в руки кисет и небольшой клочок газетной бумаги, аккуратно оторванной, ровненький такой квадратик.

«Ишь, предусмотрительный какой, заранее бумажки нарезал. И внимательный – разглядел, что Сан Саныч пятерых из винтовки застрелил. Я лично ни хрена так и не разглядел, одну суматоху и мельтешение в глазах. Или это опыт у них такой?» – Родион кашлянул и с тоскою в глазах посмотрел на казака – ему захотелось выругаться прямо тому в глаза.

Достало это прошлое до самых печенок, а тут еще бородатый станичник со своею заботою!

– Ты закури, вашбродь, вижу, что табачком балуешься.

– Курю, – согласился Артемов – от слов ему действительно захотелось перекурить это поганое дело, связанное с попаданием в прошлое. Вот только снова тянуть самосад он не желал, а потому вспомнил о подарке чекиста за сыгранный им ночью концерт пролетарской песни и, запустив руку в карман шинели, вытащил металлическую коробку, на которой были изображены гуляющие под зонтиками две дамы.

Открыл ее, извлек из-под бумаги длинную душистую папиросу и вопросительно посмотрел на казака. Тот хмыкнул.

– Как ты можешь дамские папиросы курить, вашбродь?! Слабые ведь, не то, что самосад китайский, ох и свиреп, до нутра все щеткой продирает. Его по чуток тянуть нужно, пока в привычку войдет. Может, отведаешь нашего угощения?

– Нет! – отчаянно взвыл Родион, имевший на этом деле самый печальный опыт, и даже утер рукавом губы под неодобрительный взгляд. Желание покурить у него напрочь отшибло, будто никогда и не появлялось. Он поискал взглядом Пасюка. Тот стоял рядом с каким-то есаулом, и до него донеслись обрывки разговора.

«Что он несет? Какие чехи, какой эшелон? С чего это Саныч меня по дороге в Тунку встретил, будто только здесь со мною познакомился? Он что, с ума опять потихоньку сходить начал?»