Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А - Айн Рэнд

Дагни посмотрела вслед самолету. Увидела, как он уменьшается в размерах, удаляется, унося с собой шум мотора. Он все еще набирал высоту, напоминая длинный серебряный крест; потом свернул вдоль горизонта, постепенно приближаясь к земле; затем, казалось, он застыл на месте и лишь уменьшался. Дагни наблюдала за ним, как за исчезающей звездой; из крестика он превратился в точку, потом — в сверкающую искру, о которой она уже не могла сказать, что четко ее различает. Увидев, что такими искрами усеяно все небо, она поняла, что самолет скрылся.

ГЛАВА III. АНТИАЛЧНОСТЬ

— Для чего я здесь? — спросил доктор Роберт Стэдлер. — Зачем меня пригласили? Требую объяснений. Я не привык ни с того ни с сего мчаться через полконтинента.

Доктор Флойд Феррис улыбнулся:

— Для меня тем более ценно ваше присутствие, доктор Стэдлер.

Было непонятно, благодарность звучит в его тоне или злорадство.

Солнце светило вовсю, и доктор Стэдлер почувствовал, как по виску ползет струйка пота. Он не мог продолжать свою гневную отповедь, носившую сугубо личный характер, среди толпы, обтекавшей трибуны со всех сторон, — отповедь, которую хотел и не мог дать все три последних дня. Ему пришло на ум, что именно поэтому доктор Феррис откладывал их встречу до сих пор, но он отмахнулся от этой мысли, как от назойливого насекомого, жужжавшего у его потного виска.

— Почему я не мог связаться с вами? — испытанное оружие сарказма на этот раз оказалось менее действенным, чем когда-либо, но ничем другим он попросту не владел. — Почему вы сочли возможным отправить мне послание на официальном бланке в стиле, больше похожем на армейский… — он хотел сказать «приказ», но передумал —…на строевую команду, а не переписку двух ученых?

— Это дело государственной важности, — спокойно ответил доктор Феррис.

— Вы понимаете, что я очень занят, и это означает для меня перерыв в работе?

— Ну, понимаю, — уклончиво ответил доктор Феррис.

— Понимаете, что я мог отказаться приехать?

— Нет, не могли, — негромко сказал Феррис.

— Почему я не получил никаких объяснений? Почему вы не приехали за мной сами, а прислали двух молодых наглецов с неприятной, полунаучной-полужаргонной манерой изъясняться?

— У меня была куча дел, — вежливо ответил доктор Феррис.

— В таком случае не соизволите ли объяснить, что вы делаете посреди этой пустыни в штате Айова, и что, собственно говоря, делаю здесь я?

Доктор Стэдлер с презрением указал на затянутый пылью горизонт пыльной прерии и на три деревянные трибуны — те были только что построены, и древесина, казалось, тоже потела: под солнцем блестели капли смолы.

— Мы будем свидетелями исторического события, доктор Стэдлер. Оно станет поворотной точкой на пути науки, цивилизации, общественного благосостояния и политической стабильности. — Голос доктора Ферриса звучал как у клерка отдела информации, бубнящего зазубренный текст. — Началом новой эры.

— Какого события? Какой эры?

— Как вы увидите, право быть свидетелями этого знаменательного события получили самые выдающиеся граждане, наша интеллектуальная элита. Мы не могли не включить в этот список вас (так ведь?) и, разумеется, уверены, что можем полагаться на ваше понимание и сотрудничество.

Стэдлер никак не мог заставить себя взглянуть в глаза доктору Феррису. Трибуны быстро заполнялись людьми, и доктор Феррис постоянно прерывал речь, чтобы приветственно помахать ничем не примечательным на первый взгляд людям; Роберт Стэдлер видел их впервые, но они были выдающимися личностями, судя по тому, с какой почтительностью махал им доктор Феррис. Казалось, они все знают Ферриса и ищут его, словно он являлся распорядителем — или звездой — этого мероприятия.

— Привет, Спад! — окликнул доктор Феррис осанистого, седовласого человека в парадном генеральском мундире.

Доктор Стэдлер повысил голос:

— Послушайте, может, потрудитесь объяснить мне, не отвлекаясь, что здесь, черт возьми, происходит.

— Да все очень просто. Это почти финал. Простите, доктор Стэдлер, я на минутку, — торопливо произнес Феррис, ринувшись вперед, будто вышколенный лакей при звонке колокольчика, к группе людей, похожих на стареющих забулдыг; обернулся лишь на мгновение, чтобы успеть бросить слово, которое, видимо, счел исчерпывающим объяснением: — Пресса!

Доктор Стэдлер сел на деревянную скамью, испытывая полное отвращение при одной мысли, что придется с кем-то общаться. Три трибуны располагались полукругом, словно ярусы небольшого цирка, мест там было примерно на триста человек; они казались построенными для зрителей какого-то спектакля, но были обращены в пустоту ровной, тянущейся до горизонта прерии с видневшимися вдали темными пятнами фермерских домов.

Перед одной трибуной, видимо, предназначенной для прессы, стояли микрофоны. Перед другой — для государственных служащих — было что-то вроде портативного коммутатора; на нем поблескивало несколько рычажков из полированного металла. На импровизированной автостоянке несколько блестящих, новых роскошных машин представляли собой довольно впечатляющее зрелище. Однако здание на пригорке в нескольких тысячах футов вызывало у Роберта Стэдлера смутное беспокойство. Это была небольшая, приземистая постройка непонятного назначения с толстыми каменными стенами, без окон, с несколькими забранными толстыми решетками бойницами и непомерно большим куполом, словно бы вдавливающим дом в землю. Из основания купола торчало несколько стоков неправильной формы, похожих на грубо слепленные из глины трубы; они казались чуждыми промышленному веку и любому мыслимому назначению. Вид у дома был зловещий, как у разбухшего ядовитого гриба; он был явно современной постройки, но неаккуратные, нелепые очертания делали его похожим на обнаруженную в глубине джунглей постройку аборигенов, предназначенную для каких-то тайных дикарских ритуалов.

Доктор Стэдлер раздраженно вздохнул: ему надоели тайны. Слова «секретно» и «совершенно секретно» содержались в приглашении, требующем его приезда с неуказанной целью в Айову через два дня после получения. Чтобы сопровождать его, в институт явились двое молодых людей, назвавших себя физиками; на его звонки в Вашингтон доктор Феррис не отвечал. Молодые люди разговаривали — во время утомительного путешествия на правительственном самолете, потом малоприятной поездки в правительственном автомобиле — о науке, чрезвычайных обстоятельствах, социальной стабильности и необходимости соблюдать секретность, и в конце концов он стал понимать еще меньше, чем вначале; только обратил внимание, что в их болтовне постоянно звучали два слова, которые были и в тексте приглашения, два слова, становящихся зловещими, когда их смысл неясен: требования его «лояльности» и «сотрудничества».

Молодые люди усадили его на скамью в первом ряду трибуны и исчезли, словно складная деталь механизма, оставив его с неожиданно появившимся доктором Феррисом. Теперь, когда он взирал на сцену, наблюдал за спонтанными, нервными жестами доктора Ферриса в окружении журналистов, у него создалось впечатление, что работает хорошо отлаженная машина провокаций, создавая панику, беспорядок и ощущение полного идиотизма.

Доктор Стэдлер почувствовал внезапную вспышку страха, которая, как гром среди ясного неба, призывала бежать отсюда прочь, спрятаться, скрыться. Но он постарался взять себя в руки. Стэдлер буквально кожей ощущал, что самая мрачная сущность всего этого кошмарного (как минимум макабрического) спектакля таится не здесь, а в странном, похожем на гриб доме. Видимо, та же неведомая сила заставила его приехать сюда.

Он решил, что развивать тему бесполезно — самому хуже будет; мысль эта пришла не в словах, а в чем-то крайне раздражающем, обжигающим, как кислота. Слова же, шевельнувшиеся в его сознании, когда он согласился приехать, походили на колдовское заклятье, произносимое неземными существами, да и то лишь при крайней необходимости: «Чтоб вам, людям, пусто было!»

Роберт Стэдлер отметил, что трибуна, отведенная тем, кого Феррис назвал интеллектуальной элитой, больше, чем для чиновников. На миг ощутил укол чисто плебейской гордости за то, что его усадили в первом ряду. Пристыженно оглянулся на ярусы позади. То, что он увидел, походило на легкий, сумеречный шок: это случайное, серое, неприглядное сборище вовсе не казалось ему похожим на интеллектуальную элиту. Он увидел воинственно настроенных мужчин и безвкусно одетых женщин, увидел жалкие, злобные, недоверчивые лица, отмеченные клеймом, несовместимым с самим понятием интеллекта — клеймом неуверенности. Он не заметил никого, достойного того, чтобы остановить на нем взгляд.

И задался вопросом, по каким критериям были отобраны эти люди.