Секрет Высоцкого - Валерий Золотухин

– Это что же такое?! Это все, что я в В. ненавижу… все это так сконцентрировалось в этой графомании. Что же это такое, как же можно это кому-то показывать?..

Вовке уж коль не нравится… то он возмущается, как дите, что у него отобрали игрушку… время отобрали на чтение, да еще ждут слов.

20.08.1974

Мне передали сценарий «Одиножды один», уже в который раз. Полока просит сыграть у него Толяна, на которого пробовался Высоцкий, и очень изящно, но Комитет не утвердил его. Теперь ко мне: и Мережко[120], и Полока, и вдруг Первое объединение… Но почему я должен вдруг это делать? Ведь поздно уже. У меня нет ни времени, ни сил, ни охоты!

Ох, мы поездим! Ох, поколесим! –

В Париж мечтая, а в Челны намылясь –

И будет наш театр кочевым

И уличным (к тому мы и стремились).

Владимир ВысоцкийТЕАТРАЛЬНО-ТЮРЕМНЫЙ ЭТЮД НА ТАГАНСКИЕ ТЕМЫ

Легавым быть – готов был умереть я,Отгрохать юбилеи – на тот свет,—Но выяснилось: вовсе не рубеж – десятилетье,Не юбилей, а просто десять лет.

И все-таки боржома мне налей —За юбилей! – такие даты редки.Ну ладно, хорошо – не юбилей,А, скажем, две нормальных пятилетки.

Так с чем мы подошли к неюбилею?За что мы выпьем и поговорим?За то, что все вопросы и в «Конях», и в «Пелагее» —Ответы на историю с «Живым».

Не пик и не зенит, не апогей —Но я пою от имени всех зэков:Побольше нам Живых и Пелагей —Ну, словом, больше Добрых человеков!

Нам почести особые воздали:Вот деньги раньше срока за квартал.В газету заглянул – а там полным-полно регалий,Я это между строчек прочитал.

Вот только про награды не найду,Нет сообщений про гастроль в загранке —Сидим в «определяющем» году,Как, впрочем, и в «решающем», в Таганке.

Тюрьму сломали – мусор на помойку —Но будет где головку прислонить:Затеяли на площади годков на десять стройку —Чтоб равновесье вновь восстановить.

Ох, мы поездим, ох, поколесим,В Париж мечтая, а в Челны намылясь,—И будет наш театр кочевымИ уличным – к тому мы и стремились.

Как хорошо – мы здесь сидим без кляпа,И есть чем пить, жевать и речь вести.А эти десять лет – не путь тюремного этапа:Они – этап нелегкого пути.

Пьем за того, кто превозмог и смог,Нас в юбилей привел, как полководец,—За пахана – мы с ним тянули срок,Наш первый убедительный червонец.

Еще мы пьем за спевку, смычку, спайкуС друзьями с давних пор, с таганских нар —За то, что на банкетах вы делили с нами пайку,Не получив за пьесу гонорар.

Редеют ваши стройные ряды —Писателей, которых уважаешь,—Но, говорят, от этого мужаешь! —За дóлги ваши праведны труды —Земной поклон, Абрамов и Можаич!

От наших «лиц» остался профиль детский,Но первенец не сбит, как птица влет, —Привет тебе, Андрей – Андрей Андреич Вознесенский,И пусть второго Бог тебе пошлет!

Ах, Зина, жаль не склеилась семьяУ нас там, в Сезуане, – время мало.И жаль мне, что Гертруда – мать моя,А что не мать мне – Василиса – Алла!

Ах, Ваня, Ваня Бортник – тихий сапа,Как я горжусь, что я с тобой на «ты»!Как жаль, спектакль не видел Паша,Павел – римский папа,—Он у тебя б набрался доброты.

Таганка, славься, смейся, плачь, кричи,Живи и в наслажденье, и в страданье!Пусть лягут рядом наши кирпичиКраеугольным камнем в новом зданье![121]

05.09.1974

Вот уже третий день в Вильнюсе. А приехали на «ВМW», на «Высоцком», с Дыховичным. И ехали здорово, быстро, со скоростью средней 100, а так на спидометре держалось почти всю дорогу 140—120, а?! И какой же, получается, еврей не любит быстрой езды. Заночевали в Минске, в гостинице. Съели диких уток, подстреленных самим Полянским на охоте, членом Политбюро[122]. Поэтому они были вкусными втройне. Нет, хорошо ехали.

В гостинице вроде как сначала не было мест, но потом, как Высоцкий документ предъявил, и я подошел, «что-то он не похож на Золотухина», снял кепку, «ну вот теперь другое дело», нашелся номер трехместный, с улыбкой.

На следующий день при труппе сцепился с Дупаком. Ждали Шаповалова, Смирнова…

– Надо начинать репетицию, а не ждать.

– Вот когда вы будете режиссером, встанете сюда и будете вести репетицию…

– Придет время – встану. Семьдесят человек ждут неизвестно чего… Тем более у Шаповалова есть замены в зонгах, а Смирнов не с самого начала…

Меня защитил и поддержал Высоцкий. С нами уже трудно спорить.

А Высоцкого не пустили в ночной бар. «Тем более вы в таком виде» – а вид у него самый европейский, и вылезает он из машины «ВМW». Но галстук он никогда не носил, не имеет его, стало быть, ресторан в этой стране ему не светит, хотя он и Высоцкий и пр. Ну и посмеялись мы. «Достаточно, – говорит, – того, что я вылезу из машины «ВМW», мне в машину самовар принесут…»

Не успели мы вернуться оплеванными к машине, новый подарочек – сперли зеркало с машины. Вырвали с мясом. И будто мы сразу в чем-то виноваты, и машину жалко… как живую… Будто из тела вырвали…

Сейчас идет «Добрый». У Высоцкого берут интервью.

В. Высоцкий и В. Золотухин в спектакле «Добрый человек из Сезуана». Этот легендарный спектакль по пьесе Б. Брехта, с которого началась история Театра на Таганке под руководством Ю. Любимова, исследовал корни добра и зла в человеческой душе.

10.09.1974

Вчера мы летали с Володей в Ленинград, перед отлетом зашли в театр к шефу, только что прибывшему. На аэродроме мы разминулись с ним.

– Здравствуй, Володя. А это суперзвезда за тобой идет?

– Почему супер? Он просто – звезда.

– Ну, как поживает «Дурь»[123] – не твоя дурь, твоя дурь, я знаю, как поживает, а нилинская «Дурь»?

Вечером вернулись поздно и беседовали с шефом. Все об Англии, о репертуаре, а о моем деле только в конце, и пока ничего конкретного. Меня беспокоит «Мать». Без замены мне кранты. Да не может быть и речи об этом, улечу и все.

18.09.1974. Рига

Вести ужасные. Володя сбежал из больницы, вшивку делать не стал. Шеф намучился с ним в самолете…

Володя такое мне про меня наговорил, про мою прозу… Сравнивал мои некоторые страницы (даже писать стыдно) с Достоевским…