Преломление. Витражи нашей памяти - Сергей Петрович Воробьев

— Рад приветствовать советских людей на нашей гостеприимной земле, — почти без акцента произнёс он, скромно улыбаясь.

Мы растерялись.

— Откуда такое произношение? Вы что, жили в Союзе?

— Конечно, — охотно вступил в разговор сенегалец, — я учился в Ленинграде, в институте Лесгафта. Знаете?

— Как же не знать. Сами из славного города на Неве.

— Земляки! — обрадовался «земляк» из Сенегала, похлопав Николая Ивановича по плечу. — Это надо отметить. Раздавим «мерзавца»[3] на троих? А? Шучу, конечно! Кто-то здесь про пивко намекнул. Так это без проблем. Пошли, покажу отличное место. — И он повёл нас в «отличное место» ускоряющимся шагом, постепенно перешедшим в лёгкий бег трусцой.

Мы бежали гуськом по утоптанным земляным улицам в кварталы с убогими домишками, давно не знавшими ремонта и даже элементарного ухода.

— Здесь дешевле, — пояснил провожатый, видя наше недоумение.

Небольшая группа из трёх человек еле поспевала за ним. Особенно доставалось Николаю Ивановичу, человеку в годах и далеко не спортивному.

— На хрен мне ваше пиво, если через пятьдесят метров я получу инфаркт, — причитал он, постепенно снижая темп и явно отставая.

— Не боись, прорвёмся! — обнадёживал его наш ведущий, прибавляя шаг.

Временами форвард сбавлял темп и мы сбивались в кучу. Тогда он на ходу рассказывал нам об этапах своей ленинградской биографии во время учёбы в институте физической культуры имени Лесгафта. Потом «земляк» бросался в сторону во внезапно возникший проулок и тащил нас, как иголка тянет нитку в прокол тугой ткани.

Складывалось впечатление, что он ходил какими-то замысловатыми зигзагами, и мы в конце концов полностью потеряли ориентировку в пространстве и слепо следовали за нашим добровольным вожатым, уже искренне боясь потерять его, так как выйти из этого однообразного лабиринта улиц и плотно стоящих домов под тростниковыми крышами казалось совершенно невозможным.

Худой долговязый сенегалец в цветастых шортах, не выдерживая темпа, тоже стал отставать от нас и где-то за нашими спинами, тяжело дыша в затылок Николаю Ивановичу, истошно орал, держа высоко над головой свой блестящий перстень:

— One thousand! Only one thousand for pure gold![4]

— He слушайте его, — пояснял на ходу «земляк», — здесь все врут. Ни одного правдивого человека на весь Сенегал. Говорить правду я научился только у вас. И за это очень благодарен советским людям. Знаю я этих продавцов золота. Они у вашего же брата-моряка по дешёвке скупают бронзу, которая в Союзе почти ничего не стоит, а потом делают из неё всякие украшения. Надраят свои штуковины до блеска и продают дуракам, выдавая за благородный металл.

Наш добровольный гид владел русским так, что даже Николай Иванович удивлялся отдельным оборотам типа «раздавить мерзавца», «пивка для рывка» или «не боись — прорвёмся», которые тот употреблял всегда к месту. А когда мы узнали, что он был свидетелем приводнения аварийного ТУ-104[5] на воды реки Невы, то прониклись к нему если не абсолютным доверием, то уважением, как к очевидцу имевшей место героической истории. Этим он сильно подкупил нас. И не совсем приятные впечатления от бедных кварталов Дакара, по которым кружили вот уже минут двадцать, стали постепенно отходить на второй план.

Наконец-то мы углубились в грязный тенистый двор, где под сенью пыльной пальмы и окружавшего её высокого плетёного забора притулилась забегаловка. Назвать это место баром или кафе значило не только погрешить против истины, но и оскорбить европейского обывателя, привыкшего к другим стандартам. В тёмной забегаловке толкался не менее тёмный народец. Все повернули головы в нашу сторону, глядя на нас с нескрываемым плотоядным интересом. Так смотрят на ритуальных животных, приготовленных к закланию.

За грязной, липкой стойкой бара, засиженной мухами, стоял здоровенный гориллоподобный бармен в серой от пота майке, подчёркивающей выпирающую буграми мускулатуру. Он стоял к нам боком, протирая похожим на его же майку полотенцем пивной бокал из волнистого стекла. На фоне его ловких движений ещё более бросались в глаза мясистая, в тугих складках шея, небритая щетина и напускное равнодушие. Бармен непрерывно что-то жевал, отчего мышцы его лица вздувались желваками, а уши методично ходили в возвратно-поступательном движении. Бицепс руки, согнутой в локте, был похож на туго накачанный футбольный мяч.

Когда наш вожатый из института Лесгафта о чём-то спросил его, бармен повернул к нам своё лицо, и мы увидели на его левом глазу жуткое бельмо. Казалось, что именно это бельмо и смотрело на нас своей мутной шаровидной прожелтью. При этом правый, здоровый, глаз как будто ничего не видел. Бармен перебросился несколькими фразами с нашим новым знакомым, медленно кивнув головой и опустив тяжёлое веко на правый глаз. Левый, похожий на лунный глобус, всё так же мертвенно гипнотизировал нас так, что я ощутил неприятный холодок. По телу побежали мурашки. Уже потом, когда мы делились впечатлениями, все согласились, что чувствовали нечто похожее.

— Это мой старый знакомый по спортивному клубу, — пояснил наш гид, — он бывший боксёр. Никогда не знал поражений. Посылал всех в нокаут в первом же раунде, что не нравилось публике. И в одном из боёв кто-то метко выстрелил ему пулькой из пневматического пистолета прямо в глаз. Боксёр так рассвирепел, что тут же коротким хуком уложил на ринг соперника, а следом и судью. За что его и дисквалифицировали. Сейчас он нальёт нам пивка.

Гид жестом пригласил нас за ближайший столик, застеленный клеёнкой цвета давно не стиранного камуфляжного хаки.

— Если честно, то пить уже неохота, — пробурчал Гена Желтяков, наш старший электрик.

— И даже наоборот, — добавил Николай Иванович, — отлить не мешало бы.

— А нет ли тут ещё более злачных мест? Как у нас в Ленинграде, — с сарказмом спросил я.

— Как в Ленинграде точно нет. Там меня часто угощали ваши земляки. Это я хорошо помню и хочу отплатить тем же — угостить вас. Сегодня получил зарплату, — и он похлопал себя по заднему карману туго обтягивающих его джинсов, — но, к сожалению, только очень крупными купюрами. У него, — объяснил гид, скосив глаза на гориллоподобного бармена, — даже сдачи нет. Придётся одолжить у вас немного мелочи, а потом, когда разменяю, всё отдам. Идёт?

«Земляк» так завораживающе улыбнулся, что мы тут же согласились, но с единственным условием — в любом другом месте, только не в этом. И опять стали делать круги и петли по незнакомым кварталам Дакара. При заходе на очередной круг наш вожатый рассказал, что после окончания Лесгафта он приехал к себе в Сенегал и работал сначала массажистом в спортивном клубе, а потом тренером. Сейчас он главный