Давно хотела тебе сказать (сборник) - Элис Манро

Это была лодка, точнее, часть лодки. Старая весельная лодка – один борт отломан почти целиком, доска, раньше служившая скамейкой, болтается без опоры. Лодка запуталась среди ветвей и лежала, задрав кверху нос, вроде как на боку – вот только бока у нее не было.

В головы им, без всяких обсуждений, одновременно пришла одна и та же мысль.

– Парни! Эй, парни!

– Мы вам лодку нашли!

– Бросайте свой дурацкий плот, идите сюда, посмотрите на лодку!

Сильнее всего удивило их то, что мальчишки действительно пришли – по полосе суши, чуть не бегом, чуть не кувырком вниз по склону, настолько им было интересно.

– Где, где?

– Да где же, не вижу я никакой лодки!

А потом Еву и Кэрол очень удивило то, что, когда мальчишки увидели, что за лодку они имели в виду, что это просто гнилая развалюха, застрявшая в ивовых ветках, у них и мысли не мелькнуло, что их попросту надули и разыграли. Обижаться они даже не подумали, находка так их обрадовала, будто это и правда была новенькая целая лодка. Мальчишки уже были босиком, они ведь бродили по воде, вылавливая доски, поэтому, не сбавляя ходу, с берега заплюхали к лодке, окружили ее и стали разглядывать, не обращая никакого, даже самого презрительного, внимания на Еву и Кэрол, которые так и болтались на своем бревне. Тем пришлось их окликнуть.

– И как вы ее вытаскивать собираетесь?

– Да она все равно не поплывет.

– Ты что, думаешь, она поплывет?

– Потонет. Буль-буль-буль, и вы на дне.

Мальчишки не ответили, они были слишком заняты: ходили вокруг лодки, тянули ее, прикидывали, как бы ее высвободить, не слишком повредив. Фрэнк, самый грамотный, речистый и безрукий из них, затеял называть лодку «он», как будто это корабль, – выпендреж, на который Ева и Кэрол ответили презрительными гримасами.

– В двух местах застрял. Аккуратнее, днище ему не прошибите. Экий тяжеленный, а так ведь не подумаешь.

Забрался в лодку и высвободил ее Клейтон, а Бад, рослый жирный парень, взвалил ее на спину и спустил на воду – теперь ее можно было полу на плаву, полуволоком доставить к берегу. На это ушло некоторое время. Ева и Кэрол бросили бревно и вброд вернулись на берег. Забрали свои туфли, носки и велосипеды. Возвращаться назад прежней дорогой было совсем не обязательно, однако они вернулись. Стояли на гребне холма, опираясь на велосипеды. Домой не уходили, но и не садились, и не таращились в открытую. Стояли, вроде как повернувшись лицом друг к дружке, однако то и дело поглядывали вниз, на воду и на мальчишек, пыхтевших вокруг лодки, – так, будто остановились на минутку из чистого любопытства, да вот и застряли тут дольше, чем думали, чтобы узнать, чем кончится эта безнадежная затея.

Часов в девять, когда уже почти стемнело – стемнело для тех, кто сидел дома, а снаружи еще не совсем, – все они вошли в город и своего рода процессией прошествовали по Майо-стрит. Фрэнк, Бад и Клейтон несли перевернутую лодку, а Ева и Кэрол шли сзади, катя велосипеды. Головы мальчишек почти скрылись во тьме лодочного нутра, где пахло разбухшим деревом и холодной болотной водой. Девчонки же смотрели вперед и видели в зеркальцах на руле уличные огни – ожерелье огней, взбиравшееся по Майо-стрит, доходившее до самой водонапорной башни. Они свернули на Бернс-стрит, к дому Клейтона – ближайшему из всех их домов. Еве и Кэрол он был не по дороге, и все же они не отставали. Мальчишки, видимо, слишком были заняты переноской, чтобы их шугануть. Кое-какая ребятня помладше еще копошилась на улице – играли в «классы» на тротуаре, хотя видно было уже совсем плохо. В это время года свободный от снега тротуар был еще в новинку и в радость. Ребятня сторонилась и с невольным уважением провожала глазами проплывавшую мимо лодку; потом они выкрикивали вслед вопросы – хотели знать, откуда лодка взялась и что с ней теперь собираются делать. Им никто не отвечал. Ева и Кэрол, как и мальчишки, даже и не думали открывать рот и вообще удостаивать их взглядом.

Все впятером они вошли к Клейтону во двор. Мальчишки переместили вес, явно собираясь сгружать лодку.

– Лучше оттащите ее на задний двор, где никто не увидит, – посоветовала Кэрол.

То были первые слова, произнесенные с тех пор, как они вступили в город.

Мальчишки ничего не ответили, однако двинулись дальше по утоптанной дорожке между домом Клейтона и покосившимся дощатым забором. Сбросили лодку на заднем дворе.

– Между прочим, лодка покраденная, – сказала Ева, главным образом чтобы произвести впечатление. – Она же чья-то. А вы ее покрали.

– Тогда это вы ее покрали, – возразил Бад, тяжело дыша. – Вы ее первые увидели.

– А вы ее взяли.

– Тогда это мы все. Если кому за это что будет, тогда уж всем.

– Ты про это кому-нибудь скажешь? – спросила Кэрол, когда они с Евой ехали домой по улицам, где между фонарями было темно, а от зимы остались выбоины.

– Тебе решать. Ты не скажешь, так и я не скажу.

– Если ты не скажешь, я тоже.

Они ехали медленно, с чувством, что поступились чем-то, но вполне довольные.

В дощатом заборе, окружавшем двор за домом Клейтона, тут и там торчали столбы, которые поддерживали, вернее, пытались поддерживать забор в вертикальном положении; вот на этих столбах Ева и Кэрол и просидели несколько вечеров – чинно, хотя и без особого удобства. А иногда они просто стояли, прислонившись к забору, пока мальчишки латали лодку. В первый-второй вечер соседские ребятишки, привлеченные стуком молотков, пытались просочиться во двор и выяснить, что там происходит, но Ева и Кэрол преграждали им путь.

– Тебя сюда кто-нибудь звал?

– Сюда во двор только нам можно.

Вечера делались все длиннее, воздух прогревался. На тротуарах начали прыгать через скакалку. В дальнем конце улицы шеренгой стояли клены, в их коре были сделаны надрезы. Сок в ведерках собраться не успевал – ребятишки его сразу выпивали. Хозяева деревьев, старик и старуха, которые надеялись наварить кленового сиропа, выбегали из дома с криками «кыш», как будто отпугивали ворон. Каждую весну дело кончалось тем, что старик выходил на крыльцо и стрелял в воздух из ружья – только тогда воровство прекращалось.

Тем, кто ремонтировал лодку, было не до сока, хотя в прошлом году все они его дружно тибрили.

Доски, необходимые для починки, собирали тут и там, по всем задворкам. В это время года повсюду что-то валялось – ветки и палки, размокшие перчатки, ложки, выплеснутые вместе с водой, крышки от кастрюль, которые зимой выставили на снег остывать, всевозможный мусор, который осел к земле и долежал до весны. Инструменты добывали из подвала Клейтона, – видимо, они сохранились с тех пор, когда еще жив был его отец, – и хотя совета спросить было не у кого, мальчишки худо-бедно сообразили, как строят или перестраивают лодки. Фрэнк притащил чертежи из книг и журнала «Популярная механика». Клейтон посмотрел на чертежи, послушал инструкции, которые вслух зачитывал Фрэнк, а потом стал действовать по собственному разумению. Бад ловко управлялся с пилой. Ева и Кэрол следили за процессом с забора, отпускали разные замечания и придумывали, как назвать лодку. Названия они предлагали такие: «Водяная лилия», «Морской конек», «Королева Разлива» и «Кэро-Ева», в собственную честь, потому что ведь это они нашли лодку. Мальчишки не говорили, какое из этих названий кажется им подходящим, – может, и никакое.

Днище нужно было просмолить. Клейтон вылил смолу в котелок, разогрел на кухонной плите, притащил на задний двор и начал медленно, со свойственной ему дотошностью промазывать перевернутую лодку, сидя на ней верхом. Двое других мальчишек распиливали доску, чтобы сделать скамейку. Клейтон смолил, а смола остывала и наконец загустела так, что не вытянешь кисть. Клейтон повернулся к Еве, поднял котелок и сказал:

– Пошла бы да разогрела на плите.

Ева взяла котелок, поднялась на заднее крыльцо. В кухне после улицы показалось совсем темно, но света, похоже, все-таки хватало, потому что мать Клейтона стояла над гладильной доской и ворочала утюгом. Так она зарабатывала на жизнь – стирала и гладила белье.

– Простите, можно я поставлю котелок со смолой на плиту? – спросила Ева, которую приучили вежливо говорить со старшими, даже если это прачка; кроме того, ей почему-то очень хотелось произвести на маму Клейтона хорошее впечатление.

– Тогда сперва нужно бы огонь подвеселить, – сказала мама Клейтона; судя по голосу, она сомневалась, справится ли Ева с таким делом. Но Евины глаза уже привыкли к полутьме, она ухватом отодвинула крышку, взяла кочергу и разворошила угли. Старательно помешивала смолу, пока та расходилась. Она была горда поручением. Гордость осталась и после. Засыпая, она представила себе Клейтона: он сидит на лодке верхом, промазывая ее смолой – сосредоточенно, бережно, отрешенно. Она вспомнила, как он заговорил с ней из этой своей отрешенности, таким обыкновенным, миролюбивым, домашним голосом.