Мистер Монк идет в пожарную часть - Ли Голдберг

Он сварил спагетти, высыпал в дуршлаг, а затем по одной доставал их оттуда и раскладывал на тарелки, чтобы убедиться, что они равной длины и у нас точно по сорок шесть штук на порцию.

Когда мы сели за стол, Монк разложил наш обед на три отдельные тарелки каждому: на первой лапша, на второй соус и на третьей по четыре фрикадельки.

Нам едва хватило места за обеденным столом.

— А разве лапша, соус и фрикадельки не должны быть смешаны на одной тарелке? — в недоумении спросила Джули.

Монк рассмеялся и покачал мне головой:

— Дети — разве они не прелесть?!

Потом взял вилку, намотал на нее спагетти, насадил кусок фрикадельки, окунул в соус и положил в рот.

— Мммм, — блаженно простонал он. — Вот что значит домашняя пища!

После обеда мы расслабились, каждый по-своему. Джули пошла в гостиную смотреть телевизор. Я потягивала вино, листая номер Вэнити Фэир. Монк мыл посуду.

Я люблю читать Вэнити Фэир, но собираюсь отказаться от подписки. Приходится пролистать пятьдесят страниц рекламы, пока доберешься до оглавления, куча открыток из него разлетается по всему дому, а пахнет он как дешевая проститутка. Не то чтобы я нюхала проституток, дешевых или дорогих, но подозреваю, от них так же несет духами.

— Еще не вечер, — сказал Монк. — Давай развлечемся?

Я подумала, что мне это послышалось под действием вина и духов.

— Вы только что сказали «развлечемся»?

— Позвони миссис Трофамнер, попроси ее прийти приглядеть за Джули. — Монк снял фартук и бросил его через плечо в знак бесшабашной решительности. — Мы идем клубиться. И я имею в виду вечеринку, а не облака.

Я отложила журнал. Не могу представить себе, почему Монк хочет пойти туда, где орет музыка и корчащиеся люди трутся друг об друга потными телесами.

— Вы хотите пойти потанцевать?

— Я хочу пойти в Флаккс поговорить с Лиззи Драпер, любовницей Брина, — ответил Монк.

— Уверены, что не хотите просто снова посмотреть на ее огромные кнопки?

— Думаю, я смогу отвернуться от нее, — сказал Монк.

— Вы верите, что Лиззи поможет нам прижучить ее супербогатого любовника? — спросила я.

— Попытка — не пытка, — заключил он.

Зная, что происходит на самом деле, я выдала:

— Вы отчаянно пытаетесь попробовать все, что поможет избежать завтрашнего копания в горах мусора.

Он страдальчески посмотрел на меня.

— Черт, да!

Интерьер Флаккса был индустриально выдержанным — много открытых балок, воздуховодов, водопроводные трубы с листами матового алюминия, гофрированным металлом и зазубренной сталью. Крутящийся шар под потолком, отражая серебристой поверхностью разноцветные огни, создавал своего рода ретро-психоделический эффект.

Много двадцатилетних парней и девушек, стараясь изо всех сил казаться недовольными и неприветливыми, бездельничали на очень мягких, ярких диванах огромного размера. Они приехали сюда из своих офисов и жилищ, успешные, но в одежде, открывающей их декольте, пирсинг и тату, чтобы все видели, какие они плохие мальчики и девочки. Они сбегали сюда от скучной работы, давая себе полную волю; это было ясно по тому, как некоторые танцевали и энергично использовали диваны.

Монк пытался отвести взгляд от работяг и любителей стриптиза, куда там! Если он отворачивался от танцпола, видел диваны. Если отворачивался от диванов, видел плоские мониторы на стене, показывающие музыкальные клипы: скромные, эротические и лесбийские. Для меня это не слишком шокирующе. Лесбийская сексуальность стала стильным и модным маркетинговым инструментом, чтобы продавать товары от нижнего белья до дезодорантов. Впоследствии, она потеряла шокирующую ценность и острый эротизм. По крайней мере, для меня. Но не для Монка.

Музыка была громкой и ударной, сотрясающей тело и уши. Мне это нравилось, и я обнаружила, что покачиваюсь в такт, а Монк морщился, будто каждый удар причинял ему боль.

— Это плохое, очень плохое место, — хныкал он.

— А мне кажется довольно культурным, — сказала я.

— Да? Посмотри на это! — он указал на чашу по центру одного из столов.

— На что?

— Смешанные орехи! — вскрикнул он, подразумевая серьезную опасность.

— Ну и что?

— Кешью, грецкие орехи, арахис и миндаль — все в одной миске. Это преступление против природы!

— Мы можем позвонить в Сьерра-клуб при выходе отсюда.

— Это и так довольно плохо, но класть их в миску для людей, для общего пользования… — он вздрогнул. — Подумай, сколько рук было в этой миске, чужих рук, которыми лазали… — тут его взгляд упал на парочку, развлекающуюся на диване. — Бог знает где!

Монк быстро отвернулся от шокирующего зрелища и снова посмотрел на миску. Потом ахнул и отшатнулся.

— Что? — спросила я.

Он не смог заставить себя опять посмотреть на то, что вызвало у него раздражение. Все, что он смог сделать — мотнул головой в направлении стола.

— Миска, — сказал он почти шепотом, будто она могла услышать его и обидеться.

— Я знаю, смешанные орехи. Преступление против природы.

Он покачал головой:

— Посмотри еще раз и скажи мне, что мне почудились в ней еще крекеры и крендельки, — произнес он, убеждая сам себя. — Со смешанными орехами.

Я взглянула на миску, заранее зная, что он прав. В ней лежали крекеры и крендельки.

— Это игра света, — соврала я.

Он хотел снова посмотреть на миску, но я не позволила.

— Не мучайте себя. Вспомните, зачем мы сюда пришли. Сосредоточьтесь.

Монк кивнул. — Правильно. Сосредоточиться. Салфетку.

Я вручила ему несколько пакетов салфеток, и мы пошли к бару, который извивался вдоль задней части зала и больше походил на стриптиз-подиум, чем на место, где можно облокотиться и выпить. Блестящие шесты стояли во всех концах изогнутого бара, а мужчины прижимались к стойке, едва не вываливая языки изо ртов, что добавляло эффекта.

Нам удалось найти место в баре, хоть мы и оказались плечом к плечу с другими людьми. Монк извивался и скрестил руки на груди, лишь бы не дотронуться до чего-нибудь или до кого-нибудь.

У меня не было его фобии, но я поступила так же. Парень, сидящий рядом, все время на меня натыкался, его рука оказывалась у меня на груди. Уверена, он делал это специально, пытаясь пробудить животный инстинкт. Еще раз это повторится, и он почувствует мой локоть своей почкой.

Три бармена — все девушки с огромными грудями, в топах и в коротких юбках, танцевали за стойкой туда-сюда, смешивая напитки. Одной из них была Лиззи. По крайней мере, Монк теперь не зациклится на ее кнопках. Таблички с именами на двух других девушках идентифицировали их как ЛаТишу и Синди.

Лиззи остановилась перед нами, покачиваясь в такт:

— А, это снова Вы, — обратилась она к Монку. — Человек-кнопка.

— Мне нужно поговорить с Вами об убийстве Эстер Стоваль, — сказал Монк.

— Я же сказала Вам, — произнесла она. — Я ничего не знаю.

— Вы знаете убийцу, — возразил Монк.

ЛаТиша зазвонила в большой колокол на стене громче играющей музыки, затем внезапно запрыгнула на стойку. Толпа мужчин взревела в одобрении. За исключением Монка.

— Она что, хочет запачкать тут все? — закричал Монк мне в ухо. — Люди здесь едят и пьют!

— Их это не беспокоит, — я указала на мужчин вокруг нас, приветствующих зрелище радостными воплями.

— Да что они понимают! — крикнул Монк. — Они едят смешанные орехи.

Лиззи вскочила на стойку прямо перед нами и стала танцевать вместе с ЛаТишей, махая тазом прямо в лицо Монку.

— Это Лукас Брин, — обратился Монк к ее ногам.

— Разве не видите, я работаю?! — крикнула она.

— Я пытаюсь не видеть, — перекосился он.

Синди бросила Лиззи бутылку текилы с длинным горлышком, та поймала и махнула ею как дубинкой. ЛаТиша тоже поймала бутылку и проделала те же движения. Это был хореографический номер, скорее всего, они его проделывали по дюжине раз каждую ночь.

— Мы знаем, что Вы имеете к нему отношение, — продолжил Монк.

— Если хотите поговорить со мной, залезайте сюда, — предложила Лиззи.

— Что? — не понял Монк.

— Вы меня слышали, — она помахала перед ним еще несколько раз, ее огромные груди покачивалась. Мужчины вокруг нас протискивались вперед, чтобы впихнуть ей доллары за пояс юбки, оттесняя нас от стойки.

— Сделай это снова, — крикнул ей парень. Он был по другую сторону от человека, который продолжал задевать меня.

Она положила ногу на плечо крикуну, наклонилась и плеснула ему текилу на голову. Он поднял лицо и открыл рот, чтобы получить напиток, как птенец в гнезде перед едой.

Столкнувшись с перспективой быть обрызганным текилой, Монк быстро залез на стойку и застыл как вкопанный между Лиззи, танцующей перед ним, и ЛаТишей позади.