Маньяк по вызову - Елена Яковлева

— В том-то все и дело, — судорожно всхлипнула Нинон. — Ну скажите, зачем понадобилось убивать Сеню? Ведь безобидный же был парень!

— Вижу, вы уже обо всем знаете. Ну, конечно, следователь у вас ведь тоже наверняка побывал. Что до Сени, то он действительно был неплохой парень, проворный такой, услужливый, — кивнул Широкорядов. — Правда, в его безобидности я не очень-то уверен. Все-таки он был каким-никаким, а коммерсантом, а коммерция в условиях нашего дикого рынка — дело рискованное. Конкуренты там всякие, «крыши» и прочее…

— Что вы хотите этим сказать? — въедливо осведомилась я, почти как мой бывший возлюбленный, он же следователь по особо важным делам.

Поэт-песенник преспокойненько опустился на уютный диванчик, на котором я вчера приходила в себя после переживаний, связанных с железнодорожной аварией, и закинул ногу на ногу.

— Этим я хочу сказать, что ни одной минуты не верю в маньяка-убийцу.

— Как это? — опешила Нинон. — Что же тогда, все эти преступления нам приснились, что ли?

— Нет, не приснились, — возразил поэт-песенник, — только они никак не связаны между собой. В смысле, все они совершены разными людьми, и их совпадение во времени и пространстве не более чем случайность. И в этом коренное отличие наших ужасов от увлекательных романов Агаты Кристи. Очевидно, так же думает и московский следователь, этот бедняга, который совсем с ног сбился. М-да, вот уж кому не позавидуешь. Кстати, после меня он отправился к этому неприятному типу с недостроенной дачи, у которого вагончик со строителями сгорел, а уезжая, зачем-то прихватил его с собой.

Нинон медленно, как сомнамбула, спустилась по лестнице и остановилась в двух шагах от Широкорядова:

— Они задержали Овчарова?

— Этого я не утверждаю, — уклончиво ответил поэт-песенник, — я всего лишь видел, как его усадили в машину, а машина отбыла в сторону Москвы.

— Ты что-нибудь понимаешь? — Нинон покосилась на меня.

— Я тебе что, ясновидящая Ванга, что ли? — огрызнулась я, озабоченная лишь тем, чтобы Нинон, не дай бог, не передумала съезжать с дачи.

Между тем Широкорядов как-то странно повел носом и принюхался:

— Чем это у вас тут пахнет?

Нинон тоже шумно втянула воздух в ноздри и растерянно пробормотала:

— Правда, пахнет, чем-то кислым…

— Наверняка труп в подвале разлагается, — мрачно пошутила я, однако что-то такое в моей голове забрезжило. Вино! Боже, мы опять забыли про смородину!

Узнав про наши с Нинон эксперименты в области виноделия, поэт-песенник пришел в страшное возбуждение и пожелал самолично ознакомиться с промежуточным продуктом. Мы повели его в подвал, где мошек стало в два раза больше, чем накануне. Про запах я молчу.

— Да, винокурня у вас знатная, — крякнул Широкорядов и осведомился: — А спирт-то есть?

— Где-то был, — безразлично отозвалась Нинон, водя отсутствующим взором по стеллажам, заставленным банками, в основном пустыми. Хозяйка из Нинон ничуть не лучше, чем из меня.

— Тогда нужно отжать мездру и закрепить. — Между прочим, поэт-песенник мыслил в том же направлении, что и я. — И тогда долгими зимними вечерами вы будете потягивать смородиновую настоечку.

— До того ли сейчас… — горестно вздохнула Нинон, однако на кухню сбегала и принесла трехлитровую банку спирта, почти полную. — Вот, — протянула она банку Широкорядову, — этот спирт мне тоже Сеня привез, я просила пол-литра для растирки и всякого такого, а он банку достал: берите, говорит, спирт хороший, недорого. Я ему: зачем мне так много, а он: не прокиснет.

Нинон снова жалостно шмыгнула носом, а поэт-песенник самоотверженно взялся за доводку нашей настойки до нужной кондиции. Причем достаточно квалифицированно. Я наблюдала за его действиями с профессиональным интересом, а Нинон еще пару раз летала на кухню то за одним, то за другим.

Когда дело было сделано, а спирта в банке убавилось наполовину, поэт-песенник задумчиво посмотрел на оставшуюся часть:

— А этим можно Сеню помянуть… — И с его легкой руки, вместо того чтобы продолжить сборы в Москву, мы с Нинон стали собирать на стол прямо на кухне. Нинон метала из холодильника продовольственные запасы, сделанные, кстати, при самом непосредственном участии покойного Сени, я орудовала ножом, по-быстрому сооружая бутерброды. А поэт-песенник прямо из банки разливал спирт по рюмкам.

Первую мы выпили молча. Не успели закусить, а Широкорядов уже наполнил рюмки во второй раз.

У Нинон глаза по-прежнему были на мокром месте, но алкоголь ее несколько подбодрил. Я грустно посматривала на часы, прикидывая, на какой электричке мы сможем уехать, если сможем вообще, потому что Нинон больше уже не выказывала таких намерений.

А тут еще и поэт-песенник подлил масла в огонь (кто его просил?):

— Лично я никуда уезжать не собираюсь. Чего это я должен бежать из собственного дома? Здорово будет, когда мы все сделаем отсюда ноги и бросим дачи на произвол судьбы. Ну нет, я так не согласен.

Я решила обратить его выступление в свою пользу:

— Ну, раз вы остаетесь, может, заодно и за дачей Нинон присмотрите?

— Да пожалуйста, только я ведь не буду сидеть, как пес на цепи, и ночью я сплю довольно крепко. Слушайте, милые барышни, зачем вам уезжать? Оставайтесь! Когда еще представится такая замечательная возможность пощекотать нервишки!

— Оригинально же вы смотрите на вещи, — покачала я головой.

— И вообще, — невозмутимо продолжал этот краснобай, — ни мне, ни вам ничего не грозит.

— Как вы можете быть таким уверенным? — взорвалась я, уже подогретая спиртом: еще не хватало, чтобы он уговорил Нинон остаться.

— Элементарно, — Широкорядов опрокинул третью рюмашку, — просто я все рассчитал.

Мы с Нинон молча на него воззрились, а он разглагольствовал на полную катушку:

— Мне лично все ясно. Эти убийства мне понятны, так же как и следователю. Что-то мне подсказывает, что мы мыслим с ним в одном направлении.

Я глупо хохотнула:

— Понятны? Тогда вы знаете, кто убил жену банкира?

— Конечно. — Поэт-песенник поднял рюмку со спиртом и зачем-то посмотрел ее на свет. — Да и вы знаете, все знают. Остроглазову прикончил шабашник-молдаванин, по пьяной лавке, скорее всего с целью грабежа.

— А кто же поджег строительный вагончик? — не унималась я.

— А вот здесь изначально не правильная посылка, — погрозил мне пальцем Широкорядов. — Между прочим, странно такое слышать от трезвомыслящей девушки вроде вас. — На что он намекал, неужели на мою идиотскую риторику на тему поэзии? — Кто сказал, что вагончик подожгли? Насколько я понимаю, это еще не доказано. Погоревшие ребята, царство им небесное, были очень даже не прочь заложить за воротник, а по пьяной лавке все возможно, как вы понимаете. Но даже если поджог был… О чем нужно думать? Нужно думать о том, кому он был выгоден в первую очередь!

— Ну и кому? — икнула Нинон и стыдливо прикрыла рот ладонью. Лично мне было ясно, куда клонил поэт-песенник.

А он не стал долго интриговать недогадливую Нинон:

— Разумеется, их хозяину. Во-первых, они могли что-нибудь не поделить, во-вторых, не исключено, что ему не хотелось расставаться с дензнаками.

Черт, да он просто читал мои мысли!

— А Сеня? — Нинон опередила меня.

— А с Сеней, не исключено, еще проще. Я уже говорил: коммерция, коммерция…

Умопостроения Широкорядова выглядели если не бесспорно, то по крайней мере логично. Мы с Нинон были вынуждены взять тайм-аут. И все-таки я нашла слабое звено в его стройной на первый взгляд теории:

— А как же тогда та первая, неизвестная жертва, которую нашли неподалеку от платформы?

Поэт-песенник сразу погрустнел и признался:

— Вот здесь у меня пока нет объяснения, но я уверен, что это тоже не более чем совпадение.

— То-то и оно, — подытожила я и скомандовала, глядя на пустеющую прямо на глазах банку со спиртом (здоровы же пить отечественные поэты-песенники!): — Все, сворачиваем скатерть-самобранку, пока еще в состоянии передвигаться.

— Ну вот, так хорошо сидели, — разочарованно произнес Широкорядов, — так нет, обязательно надо все испортить.

Я оставила его жалобы без ответа и целиком и полностью переключилась на свою подружку, которая, похоже, совсем позабыла, что еще полчаса назад ломала руки и причитала подобно чеховским сестрам: «В Москву, в Москву!»

— Эй, Нинон, нам пора.

— Куда? — Нинон посмотрела на меня совершенно осоловелыми глазами. Неужто ее так пробрало?

— Как куда? Мы же собирались в Москву возвращаться. Ты что, забыла?

— Да? — Близорукие глаза Нинон затуманились. Точно, развезло! Впрочем, чему тут удивляться. Кто же пьет спирт с утра и на голодный желудок?

Я схватила со стола бутерброд с красной икрой и стала совать его Нинон со словами: «Закусывай, закусывай», а Нинон отбивалась: «У меня кусок в горло не лезет!»