Переписать сценарий - Сергей Александрович Васильев

среди европейских земледельцев считалось возможным переждать набег в ближайшем лесу, для русских пахарей, живущих за климатической чертой выживания, девиз «Ни шагу назад!» был вопросом выживания если не их самих, то хотя бы многочисленного потомства.

Свидетельство знатного русофоба, маркиза Астольфа де Кюстин, из его путевых записок «Россия в 1839-м году»:

«Русский крестьянин не знает препятствий для выполнения порученного приказания. Вооруженный топором, он превращается в волшебника, и вновь обретает для вас культурные блага в пустыне и лесной чаще.

Он починит вам экипаж, он заменит сломанное колесо срубленным деревом, привязанным одним концом к оси повозки, а другим концом, волочащимся по земле. Если телега ваша окончательно откажется служить, он, в мгновение ока соорудит вам новую из обломков старой.

Если вы захотите переночевать среди леса, он вам в несколько часов сколотит хижину и, устроив вас как можно уютнее и удобнее, завернется в свой тулуп и заснет на пороге импровизированного ночлега, охраняя ваш сон, как верный часовой. Или усядется около шалаша под деревом и, мечтательно глядя ввысь, начнет вас развлекать меланхолическими напевами, так гармонирующими с лучшими движениями вашего сердца, ибо врожденная музыкальность является одним из даров этой избранной расы»…

Не случайно Александр Сергеевич Пушкин в 1834-м году, в разгар крепостничества и народного бесправия, написал своеобразный гимн человеческому достоинству крестьянина: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны… В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день…» («Путешествие из Москвы в Петербург»).

Как мало вяжется этот яркий образ с привычным стереотипом о забитом и угнетенном крестьянине.

Ещё одно обстоятельство, влияющее на менталитет и характер русского крестьянина — огромные просторы, которые образовались не из праздной прихоти, а по жизненной необходимости, будучи одним из условий физического выживания государства. Бесконечные нашествия с Запада, Юга и Востока, разрушавшие дотла русские города, и наполнявшие русскими людьми средиземноморские рынки работорговли, тоже требовали расширения территорий и сильного государства для самозащиты.

«Если безопасность США и Англии была гарантирована океанами и проливами, то наша — может быть гарантирована только воинской повинностью», — писал Иван Лукьянович Солоневич — русский публицист и исторический писатель белорусского происхождения.

Коснувшись такого интимного раздела этногенеза, как происхождения личных волевых качеств солдата-крестьянина, мы не имеем права оставить без внимания такие важные составляющие стойкости русских воинов, как коллективная взаимопомощь и массовый героизм (простите за шаблонную фразу). У любой нации хватает умелых и сильных бойцов, однако сборная таких бойцов — это ещё не армия, точнее — это ещё не армия-победитель. Должно быть ещё что-то, что цементирует рать, являясь коллективным мотиватором и коллективной совестью.

В армии России, состоящей, в основном, из землепашцев, такой фундамент имелся, и был он неотъемлемой частью сурового существования хлеборобов. Понятно, что выжить в беспрецедентно трудных климатических условиях можно было только благодаря определенным компенсационным механизмам — и в национальном характере, и в общественно-политической жизни, который воплотился в сельской общине, которую сами хлеборобы называли — тем же словом, что и Вселенную — «мiр».

Эта, пришедшая из глубины веков, естественная крестьянская система взаимовыручки и коллективизма, не давала превратить человека в одинокую песчинку, унесённую ветром. Мешала разорять, брала на поруки, опекала в старости и младости, страховала, кредитовала, а если было за что, — и наказывала. У неё был даже собственный уголовный суд и своя тюрьма. Выборные шерифы, которыми гордятся американцы, существовали в крестьянской русской общине уже за 1000 лет до образования США. Женщины участвовали в работе крестьянского самоуправления за 1000 лет до возникновения феминизма.

Обществом строили и ремонтировали дороги, мосты, собирали налоги, смотрели за порядком, судили, мирили. И делали это без всякого понукания государства, без ценных советов партии и правительства. Конечно же, такая ситуация с точки зрения любой власти считалась абсолютно нетерпимой.

«Мировой мужик!» — приятный во всех отношениях мужчина — такой эпитет сохранился у нас с тех пор, когда крестьянской жизнью управляли «мировые». Это были избранные «миром» (общиной) — старосты, сотники, десятники, окладчики. В эту категорию входили смотрители училищ и больниц, сборщики податей, лесные и полевые сторожа, писари. Дураков, идиотов, хамов туда предпочитали не брать, дабы потом, при общении с оными, не расстраиваться. А избранные прекрасно понимали, — как сегодня они будут относиться к односельчанам, так завтра, и к ним будет относиться следующий «выборный», выбранный «мировым» сходом.

Община была воплощением представлений крестьянина о правде. Она требовала, была строгой, но, по его мнению, справедливой. Важное сравнение приводит Александр Николаевич Энгельгардт (Русский публицист-народник), упоминая рядом, в одном предложении государя и общину:

«По понятиям мужика, каждый человек думает за себя, о своей личной пользе, каждый человек эгоист, только мiр да царь думают обо всех, только мiр да царь не эгоисты». «Это те две силы, которые давали крестьянину ощущение защищенности. И в народной поговорке они были связаны: „коли всем миром вздохнут, то и до царя слухи дойдут“».

Община была не просто хозяйственным организмом, направленным на решение определенных экономических и политических задач, но и выполняла важную воспитательную функцию. Мужицкий быт прост и часто груб. Община же в России осуществляла своеобразный нравственный контроль, что было чрезвычайно важно для крестьянской страны такого размера. Она учила уважать друг друга. Вот как описывается Энгельгардом ритуал деревенского приветствия: «При встрече крестьяне кланяются друг другу, снимают шапки, называют по имени-отчеству… При встречах мужчины снимают шапки и подают друг другу руки. Женщины кланяются и здороваются».

Впервые внимание к русской общине привлек немецкий исследователь Август фон Гакстгаузен, он же составил ее первое подробное описание, в котором дал ей самую высокую оценку, считая, что Россия уже осуществила «утопические мечты Сен-Симона, причем без атеизма, который питает французскую социалистическую систему». Он ратовал за сохранение и укрепление крестьянской общины, считая, что именно в ней залог будущего благополучия страны.

Даже такой прожжённый западник, как Александр Иванович Герцен, сравнив нравственные нормы в русской общине с увиденным в Европе, склонился в сторону славянофильства. Пытался убедить себя и других в том, что община — это «жизненный нерв