Лист на холсте, или Улиточьи рожки (СИ) - Кальк Салма

— Я, как духовный наставник Винченцо, назначал ему наказания исходя из того, что я знаю, — вступил в разговор кардинал. — Он подвергался и одиночному заключению, и ряду других… наказаний. Однако пользы это не принесло, и я готов поверить в то, что мой племянник неисправим. Меня очень удивило, что он посмел посягать на госпожу де Шатийон, но факты — вещь неодолимая. Хотите посмотреть запись с камер в её кабинете?

— Конечно, хочу, — сказал Мауро ди Мариано.

Отец Варфоломей молча запустил на экране требуемый файл. Элоиза смотрела с любопытством — интересно же, как это было, она сама о том дне своей жизни вообще мало что помнила. Уж слишком он оказался эмоциональным.

Вот, зашёл, стал говорить ерунду. Она пытается выставить его словами — не удаётся. Выходит из-за стола, идёт к двери, он по дороге останавливает её и хватает за руки, она предлагает ему одуматься, он одуматься не желает… и вдруг отшатывается от неё к стене и валится там на пол. И хрипит, и держит себя за шею. Она же не двигается с места — только рука вытянута в его сторону.

А потом дверь отворяется, заходят Марни и Лодовико, она опускается прямо на пол, и Марни поднимает её и усаживает в кресло, а Лодовико обходит лежащую на полу тушу и звонит — вероятно, Бруно.

Они досмотрели до появления Бруно с ассистентами и увоза хрипящей туши в медицинское крыло.

— И скажу я вам, господин ди Мариано, на его шее не было других отпечатков пальцев, кроме его собственных, — добавил Бруно к просмотренному.

— И… что это было, как вы полагаете? — спросил названный господин. — Кто отбросил отца Анджерри к стене?

— Полагаю, госпоже де Шатийон было бы очень трудно это сделать. Вес Анджерри почти вдвое больше, чем у неё. К тому же, вы обратили внимание, как он её держал? Я полагаю, что у неё должны были проступить гематомы на запястьях.

— Госпожа де Шатийон, что скажете? — вкрадчиво обратился к ней Мауро ди Мариано.

— Были, — подтвердила она. — Монсеньор свидетель. Я три дня их лечила.

Не три дня, а, скажем, три минуты, но почему бы не существовать такому чудодейственному средству?

— Подтверждаю, — Марни тоже был немногословен.

— Ещё бы он не подтверждал, — Анджерри открыл рот впервые за всё время, сказал — как выплюнул. — Он же её любовник!

— А ты, Винченцо, им что, свечку держал? — как ни в чём не бывало, спросил Шарль.

— Нет, но… — начал было тот.

— Вот и молчи, — кардинал обрезал его на полуслове неожиданно жестко. — Госпожа де Шатийон, я, помнится, уже спрашивал вас — не желаете ли вы предъявить обвинения Винченцо Анджерри?

— Если вопрос не удастся решить другими способами, то я сделаю это, — ответила Элоиза.

— Тогда скажите, господин доктор, как вы объясняете характер повреждений отца Анджерри? — поинтересовался Мауро ди Мариано.

— Резкий скачок кровяного давления. При таких габаритах и общем состоянии здоровья это не редкость. Кроме того, неудовлетворённые, гм, намерения тоже могли поспособствовать. А за шею он сам хватался, все на записи видели. Я не раз рекомендовал ему умеренность… во всём, но он никогда моих рекомендаций не слушал и не исполнял, — пожал плечами Бруно.

— А я добавлю следующее, — вкрадчиво произнёс Марни. — Может быть, вы не знаете, но госпожа де Шатийон отлично стреляет, и у неё есть оружие, равно как и все разрешительные документы к нему. Если бы она взялась убивать в состоянии аффекта, то сделала бы это быстро и наверняка, не находите?

Господин ди Мариано молчал.

— В таком случае, давайте подведём итог тому, что мы уже знаем, — сказал Шарль. — Винченцо Анджерри неоднократно предпринимал попытки насилия в отношении моих сотрудниц. Каждый раз он претерпевал наказание, но ни одно из них не заставило его пересмотреть свой образ жизни. Когда он возвращался сюда, то всякий раз бывал предупреждён, что — до первой проблемы. И никогда это его не останавливало. Однако в последний раз он вдруг решил создавать проблемы другим путём — помогать в продаже на сторону наших рабочих материалов. Даже и представить не могу, для чего это ему понадобилось, но если он останется в моём ведении — наказание будет суровым, и обратно я его больше не приму.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Хорошо, а если он перейдёт в моё ведение? — Мауро ди Мариано вновь был противно вкрадчив.

— Вам нужен ненадёжный священник, который, к тому же, запятнан грязными историями с женщинами? — спросил кардинал.

— Это ещё нужно доказать. Мы будем настаивать на том, что это клевета.

— А как вам обвинение в убийстве? — спросил Шарль.

Воцарилась тишина.

И даже Мауро ди Мариано не нашёл с ходу, что ответить.

Правда, он скоро собрался с силами и нашёл слова.

— Я не верю. В женщин ещё можно поверить, зная его. Вечно на каждую юбку голову заворачивает. Но в убийство я не поверю.

— Положим, полной уверенности и у меня нет, — пожал плечами Шарль. — Но если история попадёт в прессу, уже будет не очень важно, что там было на самом деле.

— Как же история попадёт в прессу? — усмехнулся господин Мариано. — Если мы даже сейчас беседуем узким кругом за закрытыми дверями!

- Мой брат владеет телеканалом NS26 и парочкой новостных сайтов, — подключилась Элоиза. — Он будет рад такой сенсации.

— Вашего брата здесь нет.

— Но я знаю обстоятельства дела и расскажу ему, — улыбнулась Элоиза.

— Вы? А почему вы? Вы знаете, кого он убил? — господин Мариано как будто задумался.

— Я предполагаю. Я знаю о факте странной смерти и о связи жертвы вот с ним.

— Эй, вы чего болтаете? — Анджерри понял, что разговор пошёл куда-то не туда и решил подключиться.

— Вы помните Нору Феретти? — спросила Элоиза, глядя на него в упор.

И давила, давила на него, заставляя вспомнить.

— Кого? — забеспокоился он. — Нору? Не знаю я никакой Норы! Кто такая эта Нора? Ой… — с каждой фразой с него слетала вся его бравада, а под конец он вытаращился на неё, как будто вправду перед ним стоял кто-то страшный и спрашивал за грехи.

Видимо, вспомнил.

— Я правильно понимаю, что вы вспомнили? — тихо и грозно спросила Элоиза.

— Но… но… откуда вы знаете? — еле слышно прошептал он. — Я никогда, никому не говорил о ней!

— Я её сестра, — Элоиза выдохнула и расслабилась.

Это ещё не признание, конечно, но уже что-то.

— О чём это она? — грозно спросил Мауро ди Мариано, глядя на Анджерри.

Винченцо втянул голову в плечи.

- Это было давно, и вообще, кому какое дело до той истории!

— Рассказывай, Винченцо, — сурово сказал Шарль. — Лучше — нам сейчас, чем потом полиции. Хотя одно другого не исключает.

— Не надо полицию, меня не за что в полицию! — забормотал Анджерри.

— Это уже не тебе судить, — произнес Шарль.

Элоиза мысленно и очень жёстко приказала Анджерри говорить.

— Ну… это ж давно было, кому оно сейчас надо, скажите? Да никому. Ну померла и померла, и точка. А что, было бы лучше, если бы родила? Да не думаю. У неё ж ни гроша за душой не было, только красивая была, что было — то было. Работала сиделкой в больнице Божьей Матери, снимала крошечную комнату, родители померли давно, а сестра — ну да, была сестра, она говорила — в монастырской школе. Я её увидел как раз в больнице — у них там кто-то из тяжёлых умирал, родные просили подежурить и помолиться, и она там же сидела — присмотреть, перевернуть, врача позвать. Глазищи вот такие, как сливы, и, знаете, спокойная такая, будто каждый день у неё на глазах умирают, а она себе делает, что надо, и ни дрожи тебе, ни отвращения, ничего! Я и засмотрелся. Потом позвал поговорить. Она и пошла, скромная такая, глаз лишний раз не поднимет. Всё про себя рассказала. Ну понравилась она мне, правда. Я не торопился, дал ей привыкнуть ко мне, и, может, был неправ, когда одевался по-мирскому, но мне так было удобно, правда. Уже когда надо было службу провести, я переодевался, конечно, но следил, чтобы её при этом не было. Ну да, мы встречались иногда. И спали, а что? А что, у неё с такой жизнью и мужчины-то не водилось, не сказать чтобы жениха! Я вообще для неё доброе дело сделал. А потом она пришла, довольная, и рассказала, что ждёт ребёнка, и что пора нам пойти и обвенчаться. Куда там, ага, обвенчаться! Я ей объяснил, что это невозможно. И вообще усомнился — а мой ли это ребёнок? Раз со мной встречалась, то мало ли с кем ещё? И тут в неё словно бес вселился, она как начала кричать, и скандалить, и лить слёзы градом! Как подменили девку, ни разу её такой не видел, а в больнице всякое бывает, сами понимаете. Она не желала ничего слышать о том, что брак со мной невозможен, а потом пригрозила, что расскажет всем — мол, такой я дурной священник, раз соблазнил её. Да там было бы, что соблазнять, кожа да кости! Кто бы ей поверил, вообще. Я ей так и сказал. Что пусть лучше найдёт себе поскорее мужика, пока живот ещё на нос не лезет и можно кого-нибудь обмануть. Она опять в крик, угрозы и слёзы, но мне-то что с того? Ясное же дело, что будут слушать меня, а не её!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})