Тени Амиран. Черный рыцарь для неженки - Александра Мурри

я наблюдающий, просто отмечал происходящее.

...Мы больше не плакали. Не смеялись. Не дрались.

Имелся лишь один канал, ниточка, по которой мы остались в состоянии что-либо принимать. Медиаторы.

Детей скрепляли парами. После одиночной «учебы» и параллельно с ней проводили сеансы по двое. Проверялось, экспериментировалось, какие пары более сильные, кто кому больше подходит. Измерялось. Тестировалось. Документировалось.

Рори не помнила этого. Не в том возрасте была, да и защитные механизмы психики поспособствовали забвению.

Эдам же помнил серые и холодные каменные стены помещения, приборы, запертые в отдельном крыле монастыря. Помнил ощущения и их отсутствие... Факты.

Помнил, что ни с кем не уживался. Никому не подходил. И ему никто не подходил. Слишком отмороженный, лед экрана непробиваемой толщины.

— Но потом появилась ты. И мне стало... любопытно, наверное. Я первым нашел тебя. Через страх. Его ниточка привела меня на тот этаж, где ты умудрилась заплутать. Первая эмоция, что я в полной мере ощутил спустя полтора года в монастыре, — твой страх.

Боялась Рори, впервые попав в Амиран, видимо, очень и очень сильно.

Да и сейчас ее уже потряхивало.

— Он не давал мне покоя. Он был настолько всеобъемлющим, что не оставлял места ничему иному. И я решил его убрать. Подвинуть, для начала.

Эмоции будят притяжение, жажду. И дурманят голову.

— Мы не помним прежних, тех, что испытывали до вмешательства Настоятельницы. Но новые, получаемые от медиатора — опьяняют.

Он не говорил воспитателям об образовавшейся связи. Если быть точным, Эдам в то время вообще не говорил. Не хотел.

Начал — с Неженкой.

Рори уговаривала себя молчать. Слушать и не плакать. Дышала через раз. Но пальцы ее в обход разума сначала скомкали, измяли рубашку Эдама, а потом и вовсе скользнули под ткань и сошлись за спиной мужчины. Щекой она прижималась к его груди, ощутила, как от ее касания к обнаженной коже по его телу прошла дрожь. Ее собственное сердце стучало галопом.

— Ты снова попалась мне, Неженка, — он также не размыкал рук на ее теле, носом водил по макушке, за ухом, чередуя нехитрую ласку с поцелуями.

— Теперь ты понимаешь, что не отпущу? Если ты выбираешь меня, то дороги назад у тебя нет.

Хотел напугать? Рори сильнее прижалась к нему.

— Я давно выбрала тебя. И не ищу дороги назад.

Нелепое сравнение, но в голове возник образ снеговика или ледяного чудища, которое оттаивает по капельке, приобретает человеческие черты.

Веселый. Смелый. Страстный. Умный. Ироничный. И добрый. Для нее он — такой.

Ее.

Спокойный. Уравновешенный и умеет держать себя в руках, что в данную минуту играет против Рори.

Аврора рассказывала, что экраны сложно, почти невозможно пробить на чувства. Замороженные — так их называла.

— Помимо экрана, ты получишь от меня контроль. Это работает так — я защищаю, а ты послушна мне.

Наверняка найдутся лазейки.

— Поняла. Согласна. Иди уже ко мне, — Рори потянула его за жесткий ворот, желая, наконец-то, настоящего поцелуя. Прекратить этот изматывающий разговор.

А Эдам вдруг захохотал, громко и счастливо, запрокинув голову. Поднял Рори за талию и закружил по комнате. Рори так же легко засмеялась, глядя в любимые глаза сверху вниз.

Необычный ракурс. Ей нравится. Надо будет попробовать, чтобы она была сверху в положении лежа.

Поняла, о чем думает, и покраснела до ушей.

С Эдамом ей самые неприличные мысли лезли в голову.

— Послушная моя.

— Я еще и понятливая.

— Нетерпеливая.

Все правда, она такая. И не собирается перед ним притворяться иной.

— Нежная, ласковая... Вредная, вкусная...

Поставил на ноги, позволив соскользнуть по своему телу вниз. Провел рукой по ее спине, заставляя выгнуться, прижаться плотнее.

— Такая отзывчивая, Неженка.

Его руки коснулись голой кожи на пояснице, пробравшись под блузку. Проверить, так ли нежна ее кожа, как выглядит. Он дурел от ее запаха, от мягкости. И жадничал.

Отпустив себя, он чувствовал, что теперь всего мало. Ощущения ее в своих руках. Ее отклика.

Сильнее... жестче...

Обхватил ладонями за ягодицы под юбкой и сжал.

— Как ты ходишь в такую погоду в своих юбках...

— Пальто. И колготы... теплые... — голос Рори звучал, будето она марафон бежит.

Колготы...

Эдам хмыкнул.

— Попка холодная.

Неженка совсем уже не задохлик, мышцы не кисель, вполне сильные. Гладкие и округлые.

Физическая потребность подарить удовольствие. Получить от нее все, что она захочет дать. Впитать улыбку с ее губ, ее стон в момент, когда он будет в ней... Остаться для нее единственным, кого она чувствует.

Ее экраном. Ее мужчиной.

Он захотел. Хочет ли она?

— Стань моей.

Не вопрос вовсе. Эдам как есть в этих двух словах.

И все же за ними пряталась его неуверенность, она засела в складке между черных бровей и вырывалась наружу через все усиливающийся нажим его рук.

Он забыл? Сам оградил ее от груза смертей вокруг, теперь она настроена полностью на него.

— Да, — выдохнула Рори, глядя в глаза.

Они уже не холодные. И не колючие.

Жгучие. И горячие.

И Рори остро-сладко, невыносимо. И смотреть невыносимо, и не смотреть — невозможно.

И глаза его уже совсем бешеные, дурные. Жадные. Не упускающие ни одной детали, запечатлевающие увиденное в памяти.

Рори никогда не ощущала себя настолько бесстыдной, как в эти мгновения. Настолько довольной и окрыленной. Оказывается, выражение «стыд потеряла» сулит много-много... много всего приятного.

И стыд потеряла, и страх. И всякую осторожность.

— Хочу вдыхать тебя, чтобы в крови осталась... — тихий глубокий голос Эдама подлил масло в огонь.

Рори и так плавилась, чувствуя себя глиной в умелых руках скульптора. Не могла остановиться. Не могла перестать обнимать Эдама, изучать. Раздевать.

Хорошо, что они остались в спальне. Кровать — вот она.

Бесконтрольное падение вниз, когда летишь, и не знаешь, не имеешь представления, куда и каким будет приземление.

Разобьешься в ничто?

Или сделаешь вираж, воспарив?

Парили они вместе. Соединившись телами — мужчина и женщина, объединив сознания — экран и медиатор.

26

Первые утренние звуки не пенье птиц, не мурлыканье кота и не голос любимого.

Треск и грохот.

Стражи объявились. Хотели по-тихому, получилось как всегда — в темной прихожей, куда не доставал утренний свет из окон, Хаффнер навернулся о скамейку для обуви, а Вовин, зашедший сразу за ним, — о Хаффнера.

Эдам выскочил из спальни как был — голый. Но с пистолетом, направленным на ранних гостей.

— Вы!.. —