Балтийцы идут на штурм! (c иллюстрациями) - Николай Ховрин

Узнав о нашем решении, в Совете перетрусили. Поздно вечером на «Виолу» прибежал растерянный председатель исполкома вместе с другими эсеро-меньшевистскими руководителями Совета. Они умоляли членов Центробалта немедленно сообщить на корабли, что парад состоится. Но мы на попятную не пошли. Лидеры исполкома покинули «Виолу» в подавленном настроении.

Этот момент явился переломным в наших взаимоотношениях с командованием флота. Впервые Центробалт открыто противодействовал штабу, отменив уже отданный командованием приказ. Командующий вице-адмирал А. С. Максимов не решился возражать. После постановления Центробалта он даже не заикнулся о параде.

Желая хоть как-то обеспечить массовую встречу Керенского, руководители исполкома приказали напечатать в «Известиях Гельсингфорсского Совета» уведомление о том, что в 9 часов 30 минут в город прибывает Керенский. Рано утром газету разнесли по казармам сухопутных войск и по кораблям. Нашлись любопытные, пожелавшие взглянуть на военного и морского министра. Я не был на вокзале, но мне рассказали потом, что на прилегающей к нему площади собралась довольно большая толпа. В основном это были солдаты Гельсингфорсского гарнизона.

[88]

После приветственных речей Керенского повезли в Мариинский дворец на экстренное заседание Совета. Здесь он выступил с длинной речью.

Пообедав, Керенский отправился на «Кречет», в штаб командующего флотом. Часа примерно в четыре к нам на «Виолу» позвонил секретарь министра и предложил членам Центробалта явиться в штаб для встречи с Керенским. Расстояние от «Виолы» до «Кречета» было невелико. Но мы решили принципиально не ходить туда. Секретарю объяснили, что Центробалт не частное лицо, а учреждение, и посему не оно должно идти к министру, а наоборот. Секретарь молча повесил трубку, а мы принялись гадать, придет или не придет к нам Керенский.

Он пришел. Когда появился в кают-компании, лицо его выражало явное недовольство. В то время Керенский еще не достиг зенита своей популярности среди обывателей, но уже чувствовалось, что сознание собственного величия начинает наполнять его. Шагал он стремительно, с высоко поднятой головой. За ним на некотором расстоянии следовали адъютанты. Керенский сел в президиуме, устало облокотился о стол, прикрыл ладонью глаза. Своим видом он показывал, что тяжесть государственных дел велика. Вместе с тем он как бы подчеркивал, что держится с нами без излишней официальности, попросту.

Министр рассеянно выслушал Дыбенко, потом пружинисто, по-молодому вскочил, торопливо заговорил. Перед ним было всего несколько десятков человек. Однако Керенский держался так, будто обращался к огромной аудитории. Его, что называется, понесло. Лишь первые несколько фраз были посвящены нашим делам. Он сказал, что Центробалт должен неукоснительно проводить в жизнь политику Временного правительства, что это административная, а не политическая организация, затем пошли общие рассуждения о текущем моменте, судьбах родины и революции, о высокой миссии России и тому подобное.

Я слушал Керенского впервые. Надо сказать, ораторским искусством он владел неплохо: умело использовал паузы, повышал в нужных местах голос, менял темп речи, прибегал к риторическим вопросам. В нем чувствовался адвокат старой закваски, умеющий владеть вниманием публики.

По форме речь его была что ни на есть революционной. Слова «свобода», «демократия», «отечество», «освобождение» сыпались, как из рога изобилия. Он призывал отстоять от германских полчищ революционные завоевания, укреплять воинскую дисциплину и избегать политических разногласий.

[89]

Короче говоря, воевать до победного конца. О мире не было даже намека.

Наверное, мы дослушали бы до конца  полную пафоса речь министра, если бы я вдруг не взорвался. Меня разозлили некоторые члены  Центробалта — эсеры и меньшевики, которые слушали Керенского так, словно он одаривал их. Мой сосед унтер-офицер Магнитский даже рот раскрыл и весь подался вперед. Я встал и перебил министра:

— Одну минуточку — вопрос есть...

Он прервал фразу на середине и с недоумением посмотрел на меня. А я уже говорил, обращаясь к Дыбенко:

— Товарищ председатель! Я полагаю, что  мы собрались не для  митингования, а для того, чтобы разрешить некоторые практические вопросы. Думаю, что господину министру следовало бы прямо перейти к делу.

Керенский остолбенел, лицо его залилось краской. Молоденькие адъютанты  от такой неожиданности заморгали глазами. Растерялись даже некоторые члены Центробалта. Дыбенко постучал карандашом по столу и, сдвинув темные брови, сказал укоризненно:

— Товарищ Ховрин, ставлю на вид за то, что вы позволяете себе  прерывать министра...

НО по лицу его было видно, что он с трудом удерживается от смеха. Я пожал плечами, сел на место. Керенский наконец пришел в себя, повернулся к адъютанту, резко произнес так, чтобы слышали все:

— Состав Центробалта придется пересмотреть! Запишите...

Действительно, адъютант торопливо сделал какую-то пометку. У Керенского, видимо,  пропала  всякая охота выступать дальше. Он попросил, чтобы его ознакомили с нашими постановлениями, но бумаги просматривал невнимательно. Хитрый Дыбенко почувствовал это, подсунул для утверждения несколько документов, которые не соглашался утвердить командующий флотом. Расстроенный министр подписал их не глядя. Ушел он от нас насупленным.

Здесь считаю своим долгом  заметить, что П. Е. Дыбенко в своей книге «Из недр царского флота к Великому Октябрю», а вслед за ним и другие неправильно утверждали, будто бы Керенский во время посещения Гельсингфорса вместе с подсунутыми  ему бумагами подписал и устав Центробалта. События, о которых пойдет речь дальше, убедительно опровергают это.

Когда сопровождающая Керенского свита удалилась, некоторые члены Центробалта накинулись на меня. Больше

[90]

всех кипятились эсеры. Они восприняли мой поступок почти как личное оскорбление. Ведь и Керенский был членом их партии. В несколько голосов они растолковывали мне нетактичность моего поведения, заявляя, что я недостоин быть в Центробалте.

— Да перестаньте! — сказал я в сердцах. — Ну что особенного случилось? Только то, что ваш министр раньше закончил свою пустую речь и делом занялся? Так это же нам всем на пользу пошло.

Обстановку разрядил Петр Крючков — матрос 1-го отдельного батальона, расположенного в Ревеле.

— Из-за чего распетушились? — сказал он примирительно. — Сами же говорите, что Керенский — народный министр. Раз он народный, то пусть прислушивается к массам. И ему, может, так даже интереснее: не каждый же день его перебивают!