Миссия на Маврикий - Патрик О'Брайан

— Ну что ж, это должно греть тебе душу. Ты ведь часто сетовал на свое подчиненное положение.

— Так и есть, для меня это слово звучит зовом боевой трубы. Но в то же время, признаюсь в этом только тебе, Стивен, имея в руках такое предприятие, предприятие, в котором ты всецело зависишь от других, понимаешь, сколь тяжел адмиральский хлеб.

— Под «другими» ты имеешь в виду других командиров? Да, они — существенный фактор, это совершенно ясно. Прошу тебя, будь со мной абсолютно откровенен в этом вопросе, здесь не должно быть умолчаний.

Джек и Стивен ходили вместе на многих судах, но они никогда не обсуждали офицеров: Стивен Мэтьюрин, будучи корабельным хирургом, принадлежал кают-компании, хотя и был другом капитана, и тема эта никогда не поднималась ими. Сейчас ситуация изменилась: Стивен теперь являлся коллегой Джека и его политическим советником, с другими же командирами эскадры он никаких отношений не имел.

— Давай начнем с адмирала. И, Джек, пока мы работаем друг с другом открыто, мы должны и говорить все в открытую. Я знаю твои предубеждения к некоторым вещам, и я их уважаю, но, поверь мне, братец, сейчас для них не время. Итак, ожидаешь ли ты полной поддержки от мистера Берти?

— Он веселый малый, — заметил Джек, — и он настолько любезен и предупредителен со мной, насколько я только мог бы желать, он сразу утвердил мое назначение Джонсона, самое приятное, что он мог для меня сделать. До тех пор, пока все будет в порядке, я не сомневаюсь, он будет поддерживать нас во всем. Кроме всего прочего, это и в его интересах. Но его репутация по службе… На Ямайке его прозвали «сэр Джайлс Оверрич», как того парня в пьесе, ты знаешь. И он таки переиграл бедного Джеймса. Хороший офицер, заметь, хоть и не видит сквозь кирпичную стену лучше других.

Джек немного поколебался и закончил:

— Но если я ошибусь, я не удивлюсь своему смещению. Равно если я стану между ним и лакомым куском. Впрочем, при нынешнем положении дел последнее вряд ли возможно.

— Однако, ты невысокого мнения и о его голове и о его сердце.

— Ну нет, так далеко я не захожу. У нас разные мнения о том, что есть порядок на корабле, конечно… Нет, я скажу тебе одну вещь, из-за которой я не могу на него полагаться. Этот русский шлюп. Он, конечно, был бы тем еще подарочком для любого. Адмирал очень хочет избавиться от него, но отпустить русских — нет, такую ответственность он на себя брать не хочет! Но и объявлять русских пленниками он тоже не торопится — ведь среди прочего их придется кормить — за его счет, если правительство не утвердит его решение. И вот он заставляет русского командира дать слово не бежать, а с другой стороны — просто выживает Головнина в море, отказывая ему в провианте. Денег у Головнина нет, и местные купцы отказываются принимать чеки, подписанные в Петербурге. Идея в том, что, в конце концов, Головнин нарушит слово и исчезнет ненастной ночью, когда задует норд-вест. Для иностранца его слово ничего не значит, говорит адмирал со смехом и интересуется, почему тот не сбежал еще полгода назад — он, де, ждет — не дождется, когда русских снимут с его шеи. Он говорит об этом, как о само собой разумеющемся, без всяких колебаний — такой умный способ прикрыть себя. У меня душа в пятки уходит при мысли о таком начальнике.

— Да, я замечал, что некоторые в преклонном возрасте совершенно теряют чувство чести, — задумчиво проговорил Стивен, — и позволяют себе куда как странные действия. Что еще гнетет тебя? Корбетт, полагаю? Это тот случай, когда цербер сгрыз изнутри человека.

— Так и есть, он просто работорговец. Обращаю твое внимание, мне нечего сказать против его отваги, он доказывал ее много раз. Но по моим заметкам его судно на самом деле в отвратительном состоянии. Изрядное старье, к тому же всего лишь двенадцатифунтовки. И при всем этом нам без него не обойтись.

— А что ты скажешь о командире «Сириуса»?

— Пим? — лицо Джека просветлело. — Ох, как бы я желал иметь еще троих Пимов и столько же «Сириусов»! Он, может, и не сияющий феникс, но он из того сорта людей, который мне нравится — три Пима — и у тебя будет настоящее братство. Имея трех Пимов мне никого не надо принуждать действовать так, как нужно. Или, на крайний случай, три Элайота, хотя он не задержался с нами. Больше — это был бы уже перебор. Кажется, он собирается уволиться по здоровью, как только сможет. Если это так, мне придется до предела ублажать Корбетта и Клонферта. Потому что без хорошего взаимопонимания на эскадре ей лучше вообще не высовываться из порта. Уж как мне добиться этого с Клонфертом — понятия не имею! Ясно, что без крайней нужды я не собираюсь вставать ему поперек клюзов, но ведь с этим чертовым делом с его женой я уже практически так и поступил. Он ужасно возмущен, отказался от моего приглашения — слыханное ли дело! Независимо от прошлых стычек — так их и не было! Странный это случай, Стивен. Когда мы говорили о нем недавно, я не хотел говорить, что сомневаюсь в его поведении — ужасная штука сказать такое о человеке. Но ведь я действительно сомневался, и не я один! Однако, может быть, я был не настолько мудр, как полагал, хотя он и смотрится, как ярмарочный хлыщ, да и его корабль тоже. Но ведь он неплохо продвинулся на Средиземном с адмиралом Смитом.

— Это оттуда он привез свою звезду? Что-то мне не попадался на глаза приказ о награждении.

— Да, туркам требовались офицеры, но на них смотрели как на диковинку и мало кто из офицеров просился на их службу, собственно, лишь Смит да Клонферт. Но он неплохо показал себя — несколько вполне достойных рейдов и смелых прорывов числятся за ним уже и в этих водах. Он их неплохо знает, да и лоцман он прирожденный. Осадка у «Оттера» мизерная, меньше, чем даже у «Нереиды», поэтому он может свободно ходить среди рифов, а если верить адмиралу Берти — он может потягаться с Кохрейном в игре на нервах противника.

— Да, я уже наслышан о его предприимчивости и о возможности его корабля подходить к самому берегу. Несомненно, мне придется с ним общаться время от времени при высадках и уходах с побережья. Но ты говорил о наших шансах. Какими они тебе кажутся в настоящее время?

— Если просто смотреть по соотношению кораблей и орудий и только с точки зрения чисто морских баталий — все скорее против нас. А если еще учесть, что мы будем за две тысячи миль от наших баз, а они — в своих водах, протяни руку и возьми все, что требуется, ну, можно сказать, что отношение сил — где-то три к пяти. В Канале или в Средиземном я бы посчитал их равными, поскольку в тех водах мы все время в море, а они киснут в портах. Но тут их тяжелые фрегаты в плаваниях уже чуть не год — куча времени для подготовки сплаванного экипажа умелыми офицерами, а французские офицеры не из худших. Но все это гипотезы — слишком много в уравнении неизвестных. Я, скажем, не знаю ничего об их капитанах — а ведь от них зависит все. Увидев их в море хоть раз, я бы мог установить соотношение наших сил гораздо точнее.