С Красным Крестом - Луи Буссенар

Подобная защита не могла долго продолжаться. Упавшего врага заменили десять других. Один из них схватил Барку за ногу. Барка хотел оттолкнуть черное тело, потерял равновесие и упал. Его сейчас же облепили враги, цепляясь за его платье, за плечи.

Храбрый тюркос очутился в плену. Чувствуя себя не в силах сопротивляться, он в последний раз испустил гортанный крик и тихо проговорил:

– Твой слуга не мог сделать ничего больше… Прости его, сида.

Но и Фрикетта уже была лишена свободы, после отчаянной защиты ногами, руками и ногтями. Теперь ее держали за руки так, что она не могла пошевельнуться, меж тем как говасы обвивали веревкой Барку, отбивавшегося, брыкавшегося и кусавшегося.

Справившись с пленными, неприятель двинулся прочь, унося своих раненых и убитых. Фрикетту посадили на зебу, и четыре говаса пошли рядом с ней. Барку же, которому не доверяли, и не без причины, понесли на носилках.

Все это произошло в несколько минут. Ошеломленной Фрикетте не верилось, что она попала в руки жестоких врагов.

Всю ночь шли по ужасным дорогам. Наконец, прибыли к довольно большому селению, где появление говасов было встречено криками радости.

Фрикетту и Барку заперли в большую хижину, а зебу, сняв с него вьюк, привязали к столбу.

Занимался день. Фрикетта была свободна, то есть не связана. Но этим и ограничивалась ее свобода. Ей было запрещено выходить из хижины, двери которой охраняли свирепые негры. И молодая девушка, несмотря на свою испытанную храбрость, говорила с опасением:

– Что они сделают с нами?

Барка произнес слово, означающее у магометан судьбу:

– Мектуб! – Так суждено.

После этого он погрузился в презрительное молчание и ждал событий.

Всякая попытка к бегству была невозможной, только чудо могло их спасти.

Когда совершенно рассвело, толпа негров наполнила хижину, и один из них, кое-как коверкавший французский язык, грубо обратился с вопросом к пленникам.

Барка пожал плечами и отвернулся. У переводчика на шее висело медное распятие – или в качестве амулета, похищенного у христианина, или знак того, что он сам христианин.

При виде креста у Фрикетты мелькнул луч надежды, и она сказала:

– Ты спрашиваешь, кто я и что делаю в твоей стране. Я француженка и ухаживаю за больными и ранеными.

Человек перевел фразу и спросил дальше:

– Стало быть, ты наш враг?

– Ты христианин? – спросила молодая девушка, ловко уклоняясь от ответа.

– Да.

– Зачем же ты обижаешь меня, если я одной веры с тобой?

Переводчик вовсе не смутился.

– Ты совсем не той веры, что я, – отвечал он, – я христианин-протестант, ты христианка-папистка, француженка. Тебя надо убить.

Перед таким нелепым мнением Фрикетте только осталось пожать плечами. Этот жест, все презрительное значение которого негодяй понял, привел его в бешенство. Он приблизился к молодой девушке с поднятыми кулаками, крича:

– Проклятая француженка!.. Смеяться вздумала надо мной!.. Подожди!.. Увидишь!

Он хотел ударить Фрикетту по лицу. В ней вспыхнула вся ее энергия. Стены хижины состояли из крепких, жестких прутьев камыша, похожего на бамбук. Фрикетта вырвала одну из этих палок и, даже не думая, что это может стоить ей жизни, полоснула прутом по лицу негодяя.

Говас зарычал от бешенства и боли, но уже не смел ударить.

– Гадина! – проговорила Фрикетта. – Вздумал меня ударить! Вот тебе еще!

Удар за ударом сыпались по лицу негра, на котором выступила кровь. Чернокожий сначала завыл, потом затрясся.

Эта хрупкая и кроткая на вид женщина, по виду неспособная обижать кого бы то ни было, возмущенная насилием, защищалась, как мужчина. Негр похож на китайца: если вы станете уступать ему, он сделается дерзким; покажите ему палку, и он становится уступчивым.

Переводчик, получивший такой урок, отступил.

Фрикетта, держа прут в руке, смело смотрела на врагов, а Барка, восхищенный ее поступком, тихо шептал ей:

– Хорошо!.. Хорошо, сида!.. Ты такая храбрая, как моя полковница.

А Фрикетта, все еще взволнованная, говорила:

– Проповедуйте после этого равенство. Хорош этот черный брат!

По приказанию высокого старика, пораженного проказой, – по-видимому, начальника, – переводчик снова обратился к молодой девушке и ее спутнику.

Он сказал, что принадлежит к партизанскому отряду, ведущему войну на свой страх, подстерегающему отставших и больных, чтобы отнять у них имущество, а самих вешать. Старик прибавил с улыбкой, исказившей его лицо:

– И вас завтра повесят на большом манговом дереве… да, повесят вместе с другими… Увидите сегодня дерево и повешенных на нем французов!

Фрикетта содрогнулась при этих ужасных словах. Способ казни возмущал ее.

– Повесят! Меня!.. Увидим… А ты, Барка, дашь себя повесить?

Кабил указал на свои связанные веревками руки и ничего не сказал, а только фыркнул, как рассерженная кошка.

– Как только мы останемся одни, я разрежу твои веревки, и мы лучше умрем защищаясь, чем дадим себя повесить. Ведь так, Барка!

– Да, сида… Хорошо умереть от пули… скверно быть повешенным.

ГЛАВА X

Дерево повешенных. – Ужасный вид. – Барка в последний раз обедает. – Фрикетта намеревается лишить себя жизни. – Воспоминание. – Удачная мысль. – Призывается на помощь химия. – Странный свет. – Огненная группа. – Бегство.

Несмотря на весь свой страх, Барка и Фрикетта были очень голодны. Говасы, желая сохранить в них силы, чтобы вполне насладиться видом их мучений, дали им поесть.

Им принесли большое блюдо риса с вареной курицей. Фрикетта и ее денщик солидно подкрепились и принялись обсуждать план побега, который казался все более и более невероятным. Но Фрикетта и кабил никогда не отчаивались.

Время бежало быстро, как часы, отделяющие осужденного от роковой минуты. Пленники все думали и не находили выхода. О применении силы нечего было и думать. Малейшая попытка повлекла бы за собой немедленную смерть. Оставалась надежда на хитрость. Но какую хитрость можно было выдумать?

Около полудня, когда солнце палило немилосердно, за пленниками пришли. Человек пятьдесят черных разбойников окружили их и повели.

Фрикетта разрезала веревки Барки. Чернокожие не связали его снова, отлично понимая, что какое бы то ни было сопротивление невозможно.

Во главе толпы шло человек шесть музыкантов, раздиравших уши звуками своих варварских инструментов.

– Не особенно красив наш похоронный марш! – иронически заметила Фрикетта. – Право, для нас лишнее мучение.

Барка, между тем, бормотал:

– Ах, если б здесь был взвод моих старых товарищей.

Оба они шли твердой смелой поступью среди этой свирепой толпы, возбужденной мыслью о предстоящей казни.