Вечное Солнце Припяти - Александр Юрин

Сама станция, обнесённая манипуляторами башенных кранов, больше похожа на оперируемого пациента. Мне даже кажется, что я вижу его больное сердце… Его пытаются реанимировать, но ничего не выходит: пациент скорее мертв, чем жив… В этом случае нужно просто зашить грудную клетку и попытаться обо всём забыть.

Самое сложное, рассказать «родственникам» всё как есть…

Точнее — было.

Смотрю на север. Где-то там Припять — до неё уже рукой подать, хотя и не видно. Мешают высокие деревья — жалкие останки легендарного Рыжего леса. За ними — железнодорожные пути, пресловутый «Западный радиационный след», последний охраняемый периметр… Что дальше?

Понятия не имею…

Какое-то время просто смотрю на поблескивающее серебро утреннего неба. От бесконечной бирюзы темнеет в глазах — я с трудом сохраняю равновесие. Бросаю прощальный взор на объект «Дуга». Затем спускаюсь вниз и возвращаюсь в ангар.

Волков греется на корточках у огня. На «буржуйке» уже две порции перловки. Я принюхиваюсь. Сквозь душный дым всё же различаю благоухание разогретого завтрака. Чувствую, как текут слюнки.

Волков смеётся:

— Ты как собака Павлова сейчас… Точь-в-точь.

Я усмехаюсь в ответ. Одной ногой пододвигаю кособокий табурет.

— Ты тут всегда ночуешь?

— Да. Здесь очень удобно, если откинуть сопутствующий «комфорт»… Ну, ты меня понимаешь…

— Понимаю.

— Это не моё место. Тут останавливаются все нелегалы «Зоны». Это, так сказать, последний форпост на пути в Припять… Как правило, спят часов до двух ночи. Потом идут вдоль дороги, через мост, потом вниз, по путям… Там проще всего на улицу Леси Украинки выйти… На вот, пока не остыло.

Волков берёт одну порцию, втыкает в неё ложку, протягивает мне.

В моём сознании то и дело повторяется рекламный слоган: «Даже ложка стоит!..»

Я благодарно принимаю ароматную пищу. С трудом сдерживаю эмоции — этот запах я не ощущал со времён службы в СА… Упаковка обжигает пальцы, но я всё равно какое-то время держу её в руках — просто так. Потом ставлю на колени, пытаюсь сквозь кожу и ткань «Тайвэка» впитать приятное тепло. Машинально спрашиваю первое же, что приходит на ум:

— Эта Леся Украинка… Чем она знаменита?

Волков вздрагивает. Смотрит на меня как на имбицилла.

— Я думал, вас там, в институтах, учат истории…

— Вообще, учат. Но не так же углублённо. Я имею в виду, что некоторые личности преподносятся мимолётно, как сопутствующий фон, чтобы было легче поверить, что то или иное событие действительно было… Так проще понять и осознать прошлое — когда в нём существует жизнь, населённая реальными историческими персонажами.

— Это точно. Я хоть и не учился в подобных заведениях, но верю тебе на слово… Её настоящее имя — Лариса Косач. Дочь писательницы и юриста… Последний, надо сказать, тоже баловался сочинительством и живописью. Я именно поэтому и удивлён, что она тебе неизвестна… Вроде они все писатели были.

— Да. Как-то я мимо всего этого прошёл…

— Ну так вот… Родилась, кажется, в тысяча восемьсот семьдесят первом… Уже в пять лет начала сочинять музыку, позже — писать стишки… В общем, вундеркинд, если по-нашему называть. Правда, сделать музыкальную карьеру не вышло. Не сложилось… Она там чем-то серьёзно переболела… Кажется, туберкулёз кости. Ей операции делали очень сложные… Покалечили руку. Как-то так… Но писать она могла. В двенадцать лет даже начала печататься!.. Попутно продолжала лечиться. Но всё бес толку… Потом ещё почки отказали. Умерла в тысяча девятьсот тринадцатом, кажется в Грузии… Похоронена в Киеве.

Волков умолкает. Принимается за перловку. Я внимательно слежу за выражением его лица… Что это? Он что-то чувствует. Я тоже чувствую — меня разрывает любопытство! Я даже забываю, что голоден.

— Тебе нравится её поэзия?

Волков давится кашей. Тут же нацепляет на уши маску безразличия.

— Вовсе нет… Я даже ничего из неё не читал.

Странно…

— Тогда откуда такие углублённые познания о её биографии?

Волков молчит. Думает. Чтобы сбить меня с толку отправляет за щеку вторую ложку. Притворяется, что горячо. Скалится. Медленно жуёт.

Я понимаю, что бесполезно из него что-то вытягивать: если не захочет сам, всё равно не расскажет.

Волков всё же отвечает:

— Я ведь жил в Припяти. В маленьких городках, подобных ей, люди обычно знают, именами каких людей названы проспекты и улицы. Это в мегаполисах, бессчётные линии, стриты, авеню… Плюс стандартный набор, тип Ленина, Есенина, Мира и прочего…

— Ну да, что-то я снова не сообразил… Точнее не додумал. Похоже всё дело в свежем воздухе. Он как-то одурманивает.

— Это верно… Только не такой он тут и свежий, как кажется на первый взгляд… Как и не является правдой то, что я только что сказал…

— В смысле?

— В прямом. Просто на улице Леси Украинки… жил мой лучший друг.

— Это тот самый, про которого ты уже упоминал? Которому было дано неведение?..

Волков просто кивает и отправляет за щёку третью ложку. По тому, как он жуёт, понятно, что данная дискуссия закрыта.

Вздыхаю и спрашиваю, чего же такого страшного представляла в те годы «Дуга».

Волков тут же оживляется — он рад, что я самостоятельно отстал от неугодной ему темы.

— Среди людей ходили слухи, будто станция — это военный психотропный излучатель, действие которого испытывается на жителях Припяти и близлежащих сёл…

— Вон оно как… Если честно, не думал, что подобные страхи были доступны советскому мышлению… Вот я как-то за собой ничего такого не припоминаю.

— Выходит, что были. Тем более здесь. Сам посуди… Объект засекречен. Он рядом, но недоступен. Плюс ко всему такая махина над лесом возвышается! Так что хочешь-не хочешь, станешь себя накручивать! А что касаемо детей, тут и вовсе, эмоциям не было предела. Помнится, из «Сказочного» туда толпами бегали…

— Из «Сказочного»?

— Да. Это пионерлагерь на Уже, рядом с Иловницей. Приезжие мальчишки просто с ума сходили!.. В очередь выстраивались, чтобы хоть одним глазком взглянуть на «излучатель»! Дети, что с них взять…

— Это уж точно.

Волков как-то странно меняется в выражении лица — похоже, снова с чем-то борется.

Я осторожно надавливаю:

— И ты бегал?

Он вздрагивает. Отрицательно качает головой.

— Нет. Не успел… — Он снова сопит, как и всегда, когда нервничает. — Плюс ещё один занимательный момент.

— Что за момент?

— Её можно было услышать. — Волков откладывает пустую упаковку, улыбается, трёт салфеткой ложку, следит за моей реакцией.

Я с трудом сдерживаю любопытство. Постепенно понимаю, что меня снова уводят от чего-то сокровенного… Тем не менее, стараюсь не выдать собственного недоверия — пытаюсь понять смысл предложенной Волковым игры.

— Слышать? Как это?

— Там всё дело в частоте… Точно не знаю. Станцию можно было услышать в радиоэфире. Она стучала.

— Стучала?

— Да, что-то вроде того… На Западе её прозвали «Russian Woodpecker».

— «Русский дятел»?

— Ну да. Ты же знаешь этих америкосов. Всё обделают на свой лад.

— Наверное, ты прав. — Я откладываю недоеденную кашу. Она слишком сухая. Хочется пить. — «Дугу» закрыли из-за аварии?

Волков кивает. Машинально протягивает мне кружку воды. Я благодарно киваю. Волков начинает собираться. Попутно договаривает:

— Тогда, да… Сейчас же время загоризонтальных станций слежения умерло. Современные ПРО намного эффективнее. Так что гнездо «Русского дятла» разорили бы, даже не случись катастрофы… В нём больше не было надобности.

Я киваю. Отчего-то снова становится грустно. Былое величие Союза и впрямь кажется эфемерным… Да, оно огромно, да поражает воображение, однако видеть всю это мощь вот такой: покинутой и законсервированной на тысячелетия — как-то дико! Ведь когда-то она и впрямь могла предупредить огромный Союз о надвигающемся апокалипсисе. Злобный атом, притаившийся в недрах крылатой ракеты, ничем не отличается от того хищного зверя, что слизнул Копачи… Он такой же непокорный, строящий собственное мировоззрение на основе ядерного распада. Его можно лишь уничтожить! Договариваться просто глупо, потому что это и впрямь сатанинское отродье, способное на любую подлость!..

Стоп! Я понимаю, что мне не нравится пауза перед последней фразой Волкова… «В нём больше не было надобности…» Что это? Констатация факта или что-то ещё?.. Не будь паузы, я бы не обратил на это внимания… А так… Волков чего-то не договаривает. Он шутит, даёт намёки, пытается сблизиться — прощупывает. Но для чего? Что ему от меня нужно? Ведь он никого до этого не водил… Спросить в открытую? Нет, не стоит. Посмотрим, что будет дальше… Главное, держать ухо востро.

Я поднимаюсь и тоже начинаю собираться.

Выходим спустя пятнадцать минут. Идём вдоль трассы. Волков постоянно оглядывается. Явно нервничает. Как выходит на деле — не зря. Спустя пять мину, по трассе проносится серенький микроавтобус. Застываем среди деревьев. Молчим, лишь переглядываемся. Волков жуёт губы. Замечает, что данный участок разумнее всего преодолевать по темноте.