Историк - Стас Северский

Запись № 11

Горящим кнутом я выправил курс, но Ангст не покорилась мне — упала замертво, окутанная клубами едкого дыма опаленной шерсти, увлекая за собой и задыхающегося Скальда…

— Ангрифф! Будь ты проклят, Зверь!

Я осмотрелся, ища его, прижимая бесчувственно холодную руку к теряющемуся пульсу бойца… Но я не вижу его…

Оставив бойца под едва тлеющим защитным полем, я отправился искать зверя. Рыщу в снегах в поисках его следа, но не нахожу ничего — ни царапин от когтей… ничего… Наст чист… Ангрифф скрывается от меня, возвращая мне все ожоги огненного бича этой мерзлой мукой… Он гасит мою силу, с которой меркнет и жизнь… Я падаю в снег, стараясь подняться, но могу только ползти вперед, в белую мглу, в безмолвие снежной пустыни… Вольный ветер пролетает надо мной, не задевая, не замечая меня… Только низкая поземка нападает на меня, засыпая глаза ледяной пылью, заставляя глотать холод, остужающий кровь на потрескавшихся губах…

— Ангрифф… Ты отомстил мне за мою месть… Дай мне прощенье, взяв мое… Ангрифф! Я не просил прощенья у системы! Я не просил простить меня моих людей! Но я прошу тебя!

Горящий глаз блеснул перед глазами… Я ухватился за косматую шерсть, взбираясь на спину зверя, падая на его шею… Он не сопротивляется мне — только с трудом тащит меня вперед, обратно… А боль запертым огнем бьется в висках…

Я не отпустил клок шерсти зверя, когда упал в снег, но он и не думал уходить — он застыл на месте с низко опущенной головой и потухшими глазами… К платформе ближе он не подошел, и мне пришлось протащить ее, взявшись за режущие руки тросы… Он позволил впрячь себя и побрел со мной бок о бок…

Мы не остановились и тогда, когда высоко в небе, над стылым ветром, пролетел разведчик Хантэрхайма, бросая мне под ноги тень птицы… Он еще не ищет — только облетает территории… Но скоро он будет искать, а я — скрываться… Как зверь от охотника…

Запись № 12

Ангрифф без сил рухнул у погасшего костра, возле остывшего в вечном холоде охотника — возле оставленного нами один на один с морозным сном мертвого охотника… Я, едва держась на ногах, разжег в жестянке огонек, топя жир скингера… Обработал ожоги Ханса и уложил его, спящего в сумрачном забытьи, на, снятые с изъеденного стужей тела Сигурда, шкуры… Что я сделал в этой злой лихорадке, в этом бреду, в дурмане пролитой крови?.. Я упился кровью до пьяна!.. И теперь у меня нет охотников, нет скингеров!.. Я один — с одним зверем — с одним Ангриффом… С ним мы ушли в буран, горя силой, с ним — вернулись, застуженные бессилием… Я вынудил его убить моих охотников… Я убил его скингеров, стараясь убить его… А теперь… А что теперь?.. Моя сила сиянием изошла из черных ран в снежную пустыню… Снежной пустыне отдано все — отдано мной… И моя сила, и сила этого могучего зверя… и силы моих охотников… и силы этого несчастного бойца… Я один! Один в снежной пустоте! Один — без силы духа белого безмолвия, приходящего с бурей… Только «черные вороны» слетаются ко мне… Они выклюют мне глаза, ослепшие в бескрайних снегах…

Я сел у стены между бойцом и зверем, безвольно уронив голову на поднятые колени…

— Олаф… Не оставляй меня одного…

— Не оставлю. Не надо бояться, Ханс…

— Только мертвые ничего не боятся…

— Верно… Мертвым не страшно ни жить, ни умереть…

— Ты не мертв, Олаф…

— Нет, не мертв… Я искал мести, ища смерти… Но погубил только других… Не так, как воин, и не так, как зверь, — как ледяная пустыня, не разбирающая, кто друг, а кто враг… Я стал Зверем — духом снежной пустыни, приходящим с бурей… Я сгорел и замерз среди вечных льдов и огней… Я не знаю, что будет со мной теперь, когда я очнулся… Но я не отдам тебя ни льду, ни пламени, Ханс… Я помогу времени стянуть рубцами эти ожоги жара и холода… Я научу тебя всему, что знаю…

— Ты обещаешь, Олаф?..

— Я дам тебе слово. Мы будем охотиться вместе — и бить зверя, и ставить силки…

— Отпусти Ангриффа…

— Он волен идти, куда вздумает… Он уйдет, Ханс, когда залечит раны… А сейчас я нужен ему… И я отдам ему силы взамен сил, которые он отдал мне…

— Ты дашь слово?

— Верь мне — взамен моей веры. И мое слово будет нерушимо.

Я разгоню «черных воронов» Хантэрхайма, отдав им мой страх, взяв у них мою свободу. Я заберу «стрелы» охотников Хантэрхайма. Я обменяю зверей на технику, отпустив скингеров в белое молчание и взяв у белой мглы машины. И если передо мной не склонятся ветры северной пустыни, склонятся ели и сосны Валсхайма — леса Штрауба! Передо мной! Перед воином, дышащим свободой!

Нет, не везет моей невесте в благих начинаниях. Неправильно она себе профессию выбрала. Это мне, историку, все интересно и все пригодно в этих отчетах людей, а ей, врачу… Врач — это ведь призвание тех, кто хочет спасать, а не убивать. А для людей, кажется, важнее нанесение ран, а не исцеление. По крайней мере, для этих людей… В общем, это понятно — они ж в первую очередь — бойцы и охотники. А врачи у них отдельно. Это у нас разделения такого строгого нет, а у людей… Они создаются или бойцами, или рабочими, или учеными, а общее между ними только одно — они все — военные. У нас не так — у нас полный разброд и никакого порядка в этом плане… Мы рождаемся просто котами и долго думаем, какие мы, для чего мы пригодны, кроме охоты на крыс… И иногда мы что-нибудь такое придумаем… Что-нибудь вроде — посвятить себя наукам (это, конечно в промежутках между охотами на крыс). А что нам еще делать, когда люди вбили нам в головы такой высокий интеллект, ставя на нас — вернее, на наших великих предках — эксперименты по усовершенствованию разума? Нам теперь скучно просто на крыс охотиться… К тому же нам никак нельзя от них отстать — от нашей добычи… А то вон они какие умные — крысы… Обсуждают новые знания — еще и с таким серьезным видом…

Нет, нам никак нельзя им уступать. А то они нас совсем бояться перестанут. Правда, они, к моему сожалению, нас и сейчас не слишком боятся. Конечно, — вон их сколько… целые армии крыс… Нам, в общем, это на руку — мы голодными не останемся. Но только, когда крыс соберется до черта, как Айнер выражается, страшно становится нам, а не им… Хорошо хоть здесь, в руинах Центрального управления службы безопасности системы, где крыс обычно собирается как раз до черта, мы перестаем делиться на охотников и жертв, становясь — исследователями. Договор у нас такой — вот как. Друг без друга нам, просто, ничего не изучить и ничего не извлечь из опыта людей — у них ведь все так сложно устроено, вся эта их техника, хранящая их память…

Вот только в нашем договоре есть тревожащая меня тонкость — он перестает действовать, как только мы переступаем порог развалин этого здания… Я знаю, что мы бы с голоду умерли, если бы этот договор не переставал действовать за порогом… Но действовать он перестает не только для нас, а так же и для крыс… Радует во всем этом только одно — крысы очень идейные… Они уверены, что все находится в одной общей и целой системе, не нуждающейся в их сложных умыслах, — и они, и их хищники… Из этих соображений крысы нас специально изводить не станут… Это точно — по крайней мере, пока нас не станет до черта, как их… А тогда — не уверен, что они нас теснить умышленно не решат… Они заявляют, что нам не придется особо задумываться, соперничая из-за численности, — что нашу численность все равно отрегулируют силы, хоть и подвластные нашему разуму, неподвластные нашему воздействию. У них выходит, что обращаться к таким сложным способам борьбы, как осмысленное противостояние, — просто смысла нет. Они считают, что всегда будут силы, неподвластные нашему воздействию, как бы мы ни вдавались в исследования, познавая их… Понять мы поймем, а сделать — ничего не сделаем…

Я с ними не совсем согласен. Мне кажется, что не все силы подвластные разуму. Даже люди не до всего дошли… Они действовали, не зная, а полагая, что знают, что делают. Они всегда так делали и у них всегда получалось только хуже… От этого они и вымерли… Зато теперь, благодаря им, мы знаем, что так, как они, делать не надо… Вот так.

Мне страшно от мыслей, что есть силы, превосходящие мои… Но я, особенно тогда, когда вдался в эти исследования, вынужден был признать, что они есть, что с этим крысы — правы. Мы — никуда не попрешь — объекты, подчиненные пространству и времени… Да, точно. Мы все — выходцы из пространства и времени — изучай не изучай, без них — нас просто нет. Мы как бы сделаны из них — из этих, еще загадочных, штук… Вот и выходит, что эти штуки — главнее… Не они же из нас сделаны… Вернее, они сделаны из нас только отчасти, а мы из них — целиком… Вот так. Сам удивляюсь, каким я умным стал… Теперь Айнеру никак меня глупым не назвать… Он, конечно, назовет (он же человек — еще и боец, еще и офицер), но я ему теперь не поверю. Вот как.