На пути Орды - Андрей Горюнов

Остальные согласно зацокали, щедро усиливая недовольство начальника, как бы негодуя вместе с ним…

Но не было ни пламени, ни дымка.

– Зажечь!!! – свирепо рявкнула на них шапка.

Подойдя к двери собственной квартиры, Михалыч остановился и прислушался. В квартире на разные голоса беседовал сам с собой телевизор жены, с повизгиванием бормотал какой-то рэп музыкальный центр дочери.

Осторожно открыв дверь своим ключом, Михалыч проследовал на кухню.

На плите стояли три сковороды, содержащие неглубокий слой темного пережженного масла с островками пришкварившихся ко дну сковороды остаток макарон. «Ну, бабы! – мелькнуло в голове. – Это только мои могут вдвоем жарить зачем-то макароны на трех сковородах!»

В мойке высился ворох немытой посуды, придавленный сверху четвертой сковородкой, столь же немытой, как и первые три.

Михалыч открыл посудный шкаф: чистой посуды в нем не обнаружилось. Зато в холодильнике нашлись сразу три небольшие банки. Первая содержала засохшую, на донышке, аджику, вторая – заскорузлую и потемневшую от неумолимого бега времени горчицу, а третья была почти полна недавно купленной томат-пастой, покрытой свежей, белоснежной плесенью. Эта самая, третья, банка была наиболее легка для отмывания, поэтому именно ее Михалыч и подставил под струю горячей воды в мойке, забрызгав красными брызгами не только грязную посуду, но и всю газовую плиту с тремя сковородками.

Отмыв банку и разместив ее временно в шкафчике на месте отсутствующей чистой посуды, Михалыч взялся за кухонный стол.

После женского обеда на столе лежала разломанная коробка из-под вафельного торта, окруженная неравномерным слоем крошек вчерашнего бисквита и мелких обломков сегодняшних вафель.

Открыв мусорный отсек под мойкой, Боков обнаружил там помойное ведро, наполненное с верхом жареными макаронами, базирующимися на прочном фундаменте вчерашнего и позавчерашнего мусора, – фундаменте, профессионально утрамбованном в три притопа правой толчковой ногой.

Смахнув со стола крошки в коробку из-под торта, Михалыч вытряхнул их за окно, а саму коробку водрузил на плите – на трех сковородках – точно так же, как в свое время Господь водрузил Землю на трех китах.

Теперь на стол можно было поставить пустую банку из-под томат-пасты, отрезать горбушку черного хлеба, посыпать ее солью, достать из внутреннего кармана кителя плоскую четвертинку «спутник агитатора», свернуть «агитатору» голову и вылить все его содержимое в банку.

«За здравие или за упокой?» – мелькнуло в голове. Вопрос не имел ответа. Михалыч решил, мысленно хватая проблему за самую суть, что главное сейчас – выпить за Аверьянова, а там, наверху, разберутся, в какой ящик отправить его искренний, идущий от сердца порыв.

Выпив, он сразу услышал, – на фоне криков телевизора из гостиной и визга рэпа из комнаты дочери, – услышал тихий стук, от которого его бросило в пот.

Казалось, где-то далеко-далеко десяток плотников одновременно забивали гвозди в крышку аверьяновского гроба, однако забивали быстро, хаотично и дробно, – как башмачники подбивают подошвы.

Михалыч прислушался: звук шел из-за окна.

«Кто ж там так колотит?» – подумал полковник и высунулся из окна по пояс, глянув с интересом вниз.

Вороны, усеявшие капот его «опеля», сразу перестали стучать и с той же степенью интереса глянули, склоняя головы набок, на него – снизу вверх…

«Вот жизнь, как она есть: загадки решаются, люди уходят… – мелькнуло в мозгу. – Зря я грешил на Аверьянова! Эх, старлей! Угнать-то угнал, а стучать не стучал!… Да что теперь, поздно. Ушел, Николай, ты от нас, от обидчиков! Теперь плачь не плачь: железо недолго сменить, а сыну отца не вернешь…»

– Кого сегодня поминаем? – спросила Катя, войдя на кухню и кивнув на пустую банку из-под томат-пасты с лежащей рядом недоеденной горбушкой черного.

– Уж лучше молчи… – только и смог сказать Михалыч.

– А что мне молчать-то? – удивилась Катя.

– Ах, так? – рассвирепел Михалыч. – Тогда вот так: немедленно буди мать, и начинай с ней борщ варить, который обещали сегодня сделать!

– Ты что, блин, ночью? Спятил?

– Ты как разговариваешь с отцом? Блин, говоришь?! Лейтенанты хамят, прапорщики хамят! Осталось дождаться, когда солдаты хамить начнут.

– Это уже скоро.

– …Дочь хамит! Не дам над собой издеваться! Знаешь, как в Тарасе Бульбе у Гоголя: «Чем тебя породил, тем тебя и убью!»

– Простатит сначала вылечи, – раздался голос Катиной мамы из спальни.

– Ш-ш-што-о-о-о? – закипел Михалыч.

– Мама, вставай! – закричала Катя, видно, всерьез испугавшись отца. – Слышишь?! Он уже стал как свекла и борщом кипит!

– Да… Встаю-встаю-встаю… – зашевелилась, заскрипела кроватью Катина мама.

– Сейчас опять поджигать нас будут, – объявил Аверьянов, наблюдая за действиями противника.

Рука к кобуре, вытяжной ремешок. Пистолет привычно выскочил из кобуры. Обойма на месте. Снять предохранитель. Передернуть затвор. С привычным легким шелчком первый патрон ушел из обоймы в патронник…

…Большой горящий греческим огнем шар вращался на веревке из верблюжьей шерсти, как камень в праще… Поджигатель, крутя огненный шар над своей головой, устремился к крепости. Его прикрывали лучники, готовые сбить со стены любого защитника, вставшего в полный рост с луком в руках… Поджигателю нечего было бояться.

Поджигатель не знал, что старшему лейтенанту Николаю Аверьянову вовсе не обязательно было вставать в полный рост для стрельбы. Наоборот: ему было гораздо удобней стрелять с колена, надежно уперев кисть руки с пистолетом в том самом месте, где заостренные бревна, отходя друг от друга, начинали образовывать свои острия…

Почти не целясь, он выпустил обойму и тут же перезарядил.

Один за другим лучники прикрытия получили по пуле в правое плечо. В первый момент их кинуло назад, затем руки повисли как плети, и тут же всех скрючила страшная боль.

– Сустав плечевой у шамана не слепишь, – пояснил он обалдевшей Олене. – В больницу только – не открутиться. А там уж хомуты-то ждут. И без вариантов.

– Я ничего не понимаю, Коля, – зашептала Олена испуганно. – Чем я могу тебе помочь?

– Ничем, – кивнул ей Коля. – Мне помогать не надо, сам управлюсь. Сиди, смотри. И все.

Поджигатель продолжал нестись. Он слышал выстрелы, но не придал им никакого значения. Оглядываться ему было незачем, – над тыном Берестихи никто не появлялся. Чтобы метнуть свой огненный шар наверняка, смелый поджигатель понесся вдоль тына, примериваясь… Неожиданно его лицо столкнулось с белым едким и страшно пахнущим облаком пены из огнетушителя. Он уже не видел, что огненный шар, даже не успев зашипеть, стал похож на огромный, в конскую голову снежок…

От ужаса, рези в глазах он выронил веревку, на которой крутил над головой огненный шар. Схватился за лицо.

Два раза что-то хлопнуло над ним – где-то сверху и в стороне… В тот же момент поджигатель перестал чувствовать свои руки. Руки вдруг онемели, упав. Секунда – и резкая боль в плечах скрутила все его тело…

– А вот теперь… – Коля встал в полный рост и методично, как в тире, стал выпускать патрон за патроном…

Из всего разъезда остался невредимым лишь один – красная шапка… Он первый, поняв что-то, обратил коня к лесу…

– Вот мне не по душе такое… Толкнуть людей… И смыться. Я гадов не люблю. …Ну, Аверьянов, подумай и стреляй! …Ну все, подумал… – Целясь с двух рук, Коля вдруг повернулся к Олене: – Как считаешь, Олена, легко в него промахнуться?

– Да тут никто не попадет. Стрела не долетит!

– Промахнуться легко… – согласился Коля, прицелившись снова… Грохнул выстрел. – Говорил – промахнусь! – С досады он даже мотнул головой.

– Ты убил его, Коля, – удивленно ахнула Олена.

– Я промахнулся! – с чувством повторил Аверьянов. – Я же в плечо целился… – Не выдержав взгляда девичьих глаз, Коля виновато вздохнул и добавил: – Да черт с ними, с капитанскими погонами! Я тоже человек, ведь верно?!

Филин, лучший слесарь полка, издалека заметив приближающегося к нему Алексея Аверьянова, взял со своего верстака какую-то фотокарточку и убрал ее в ящик стола.

– Здравствуйте, Филлип Филипович.

– Привет. С чем пожаловал?

– Вы не поможете мне в выходные на отцовской «Оке» коробку передач поменять? В одиночку это трудно сделать.

– Не вопрос.

– Я заплачу сколько надо.

– Да я и так сделаю. Из уважения.

– Из уважения? – удивился Алешка. – Это как?

– Ну…

Только тут Алеша увидел стоящий возле верстака Филина небольшой, метровый, обелиск из нержавейки, увенчанный пластмассовой алой звездой.

На лицевой грани обелиска был уже отфрезерован овал для фото. Под овалом выгравирована надпись: Аверьянов Николай Николаевич. Дат рождения-смерти еще не было.