Замкнутый круг - Мария Чепало
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Парень кивал все это время, выражая согласие, хотя было видно, как он расстроился.
— … поэтому, давай, буду ждать тебя в следующий раз, хорошо?
— Ладно, до свидания. Спасибо, что выслушали!
Лика проводила его взглядом, и как только он вышел, обратилась ко мне:
— Безнадежный случай… За два месяца, выучить только три аккорда! Ни слуха, ни голоса… Ему надо много лет потратить на занятия вокалом, чтобы из него слепили что-то более-менее сносное.
Я удивился, как ловко она соврала ему в лицо. Ни одним мускулом не дернула, и даже голос не дрогнул — ее ложь гладко легла в его сознание, как подтаявшее сливочное масло на только что поджаренный кусок хлеба.
Может быть, она все же не так и проста?
Следующие дни были похожи один на другой. Мне еще не приходилось так долго выматывать себя тяжелой работой, но из-за того, что Лика постоянно находилась со мной в одном помещении, приходилось быстро учиться ремонту. Большая часть успеха далась мне благодаря парням. Они ловко исправляли мои косяки, и брали инициативу в разговорах с Плешецкой о ходе дела. Я же все это время боролся с нервами, и они доконали меня до такой степени, что я перестал спать. Если удавалось беспокойно задремать хотя бы на три часа — это уже был огромный успех. В сонном бреду мне мерещился Плешецкий, пересчитывающий мои реберные кости.
Когда я уже не видел выхода из сурового дня сурка, в кафе пришел Терентьев. Он появился громко и неприятно. Вошел, словно в свой собственный дворец, с ходу стал раздавать замечания, но я заметил, что делал он это исключительно из чувства собственной важности. На деле, его не интересовали детали, сделано — и сделано. С Ликой же он общался как с секретаршей, но тем не менее, она сохраняла спокойствие. Видимо, привыкла к такому обращению.
Терентьев разговаривал по телефону, внимательно наблюдая за тем, как мы шкурим неровности шпаклевки на стене.
— Да, я понял. Нет. Они сказали, что перепроверят документы. Конечно, проследят. Я еще раз все посчитаю, не беспокойтесь. Да. Сейчас буду.
Нос его был задран чуть ли не выше глаз. Он ходил по пыльному грязному полу в лакированных туфлях, а голос его отражался эхом, летая из угла в угол. На его фоне я чувствовал себя ничтожеством — в потной футболке, с сальными волосами и покрытым с ног до головы крошками высохшей штукатурки. Казалось, сейчас он заставит меня полировать его дорогущие туфли, а потом уйдет, вытерев об меня ноги.
— Анжелика, мне нужно отлучиться, тут без меня все в порядке?
— Да, езжай! — крикнула она, копаясь где-то за кулисами.
— Сегодня капнет денюжка, я тебе передам за мебель.
— Хорошо! — она выглянула из-за бархатной шторы, утирая со лба проступившие капельки пота: — Надеюсь, все будет нормально…
— Не беспокойся, — Терентьев оголил белоснежные зубы, и пошел к выходу.
— Погоди, я не забрала вещи из твоей машины! — крикнула ему Лика, и побежала вслед.
Она таскала огромные коробки с аппаратурой — штативы, микрофоны, провода — и составляла их на сцене. Краем глаза, я поглядывал на ее голые щиколотки, торчащие из-под голубых джинс, и не понимал, почему это так завораживает. Эти изящные движения, цвет одежды, подчеркивающий тон ее кожи, и сама фигура — все просто идеально. Словно я смотрю на произведение искусства.
Мы закончили готовить очередную стену к покраске и объявили небольшой перекур. Выйдя на улицу, я достал из заднего кармана пачку сигарет и сунул одну в рот, копаясь в шортах в поисках зажигалки. Но она не понадобилась, потому что я услышал знакомые женские голоса, и выронил сигарету. Лика несла последнюю коробку, и уже спускалась по лестнице вниз, как вдруг ее окликнули:
— Лика!? Плешецкая! — кричала Лейла Байрамова. — Привет! Ты что тут делаешь?
— В таком виде! — подхватила Сергеева.
Она медленно развернулась, коробка в ее руках превратилась в огромный балласт, тянущий на дно. Я как никто понимал, что сейчас происходит внутри нее — паника, тревога, желание исчезнуть, провалиться под землю. Лика широко улыбнулась, откинув с лица растрепавшиеся волосы.
— Привет-привет, я тут по делам… — она судорожно перебирала мысли в голове, бегущей строкой отражающиеся в ее небесно-голубых глазах.
— Что у тебя? Кон-ден-саторный микрофон… — читала Сергеева надпись на коробке. — Зачем тебе? — усмехнулась она.
— Да, тут такое дело… Решила вспомнить студенчество… Не зря же у меня диплом по концертному исполнительству… — голос Лики чуть дрогнул, но она держалась. Широкая улыбка не слезала с ее лица, зовя на помощь.
— Я думала ты бросила музыку, — сказала Байрамова. — Артем же говорил, что тебе это образование только для галочки было нужно.
— Нет, я не бросала, — сказала Лика, и я услышал нотки зарождающегося гнева. Подруги тоже уловили напряжение и стали серьезными. — Артем много чего говорит, не подумав…
— И делает, — вставила Байрамова.
— У Вити все еще не сошел отек с носа, — сказала Сергеева. — Ты ему передай, чтобы он хотя бы сделал вид, что ему жаль.
— Я постараюсь, — сказала Лика и спустилась на нижнюю ступеньку, показывая тем самым, что разговор окончен. — Ладно, увидимся как-нибудь.
Подруги кивнули, осматривая помещение без вывески, и ушли, обсуждая произошедшее немыми переглядками.
Когда Лика развернулась, я заметил то самое выражение лица, которое у нее невольно получается. Каменное, безэмоциональное. Означающее, что внутри полыхает пожар.
Ведомый ноющим чувством в солнечном сплетении, я последовал за ней. Нутро твердило оставить все как есть, но ноги сами несли меня. Я застал ее вжавшейся в стену. Она неровно дышала, прижав коробку к груди, глаза ее были на мокром месте и быстро бегали из стороны в сторону. Заметив меня, она не смогла успокоиться, а только еще пуще прежнего занервничала. Я забрал из ее рук коробку, поставив на пол, и прикусил изнутри щеку. Сердце ускорило темп, и я был уверен, что в тот момент, оно стучало в такт ее сердцебиению.
— Лика? — неуверенно уронил я. Спрашивать, все ли у нее в порядке, было бессмысленно, но я не находил других слов.
Она посмотрела на меня потерянным взглядом, похожая на забитую в угол мышь. Лика обхватила себя руками, в попытках успокоиться, а я положил ладонь на ее плечо.
— Все нормально, просто… просто…
Она срывалась на слезы, но все еще с большим трудом удерживала их внутри. Я чувствовал себя бесполезным. Мне хотелось кричать, рвать и метать, потому что я ощущал ее боль. Она давила на меня, кружила голову.
