Млечный путь № 3 2017 - Песах Амнуэль

нас могут быть очень неприятными. Я даже вздрагиваю в этом уютном, теплом и красивом кафе, недешевом и не слишком доступном, а у нее здесь, похоже, свой столик, и официант ее знает и обслуживает нас с исключительной вежливостью. Она все-таки очнулась на минутку и предложила мне пообедать, если пирожное не перебило мне аппетит. Я не стала ей говорить, что никакие пирожные не могут мне помешать пообедать, и вот теперь ем нечто изумительно вкусное из глиняного горшочка, что-то нежное, с грибами и сливками, куриные кнели, грибы, сливочный соус... Никогда не ела такой вкуснотищи!

– Я даже уйти от мужа не смогла, когда жить с ним стало просто невозможно. Они прогнали меня назад к нему, потому что не собирались сажать себе на шею ни меня, ни моего ребенка. Не своего внука-правнука будущего, а моего ребенка, как будто он был чужой им. Когда я уехала, поступила в институт, стала жить самостоятельно, меня тут же из списка семьи вычеркнули. Ни деньгами не помогали, ни посылками – ничем. Нас во всем общежитии таких человек пять было, остальные четверо были сиротами. Все посылки получали, угощали, а я никого ничем угостить не могла, да и сама впроголодь жила. Отец мой биологический был женат, у него было двое новых детей, он тоже не мог мне помочь, разве что по мелочи. Он все время говорил, что я у него самая удачная. Это была правда: те двое вечно требовали вмешательства в их жизнь. То нужны были деньги на репетиторов, чтобы в университет поступить, то связи для устройства на работу. То они своих любовников-любовниц домой притаскивали и трахались с ними за стеной родительской спальни, даже не заперев дверь, так что ничего не подозревавший папаша натыкался на сцену из «Декамерона», зайдя в комнату с невинной целью взять книгу из шкафа... Потом одна родила от никчемного сопляка и разошлась с ним через полтора года, и ей было куда от него уйти, не то что мне. Другой, получив квартиру, разошелся с женой, оставил квартиру ей, и опять оба свалились на головы немолодых и нездоровых родителей. А я жила себе в общежитии, училась там, куда смогла попасть без репетиторов, никто не знал, что я ела и ела ли вообще, никто не был в курсе моих переживаний и сексуальных событий в моей жизни. Я два года была любовницей женатого взрослого человека – под носом у мамы, между прочим, – и никто не знал об этом, а ведь я, бывало, весь день проводила в его постели и даже ночевала у него иногда. Никакие мои драмы и печали не ложились грузом переживаний за меня ни на маму, ни на отца. Конечно, я была удачным ребенком! Меня словно и не было, но было кому сказать, что плохая, мол, ты дочь, нелюбящая и невнимательная...

Я ведь почему вас пригласила – вы, думаю, удивились этому приглашению? Я праздную сегодня, но одной грустно, а вы такая спокойная, рядом с вами просто, и поэтому я решилась пригласить вас. Дома меня не поймут, а вы человек посторонний, как попутчик в поезде.

Да, я праздную. У меня мама умерла неделю назад. Та ее давняя болезнь дала рецидив, лечиться она не стала, все тянула, не шла к врачу. Я ее и так уговаривала, и этак, и пугать пыталась, и умоляла – бесполезно. Пока она не упала, не смогла я ее в больницу затащить. Всего два месяца и болела... Я к ней в больницу каждый день ездила – все два месяца. Вы знаете, она была рада меня видеть. Заметно было, что она ждала и всегда испытывала облегчение, увидев меня. Брат давно живет далеко и никак ей не помогает, а ведь она говорила когда-то, когда мне лет шестнадцать всего было, что у нее в старости надежда только на него, а от меня разве что алиментов только и добьешься по суду. Она семь лет рядом со мной прожила, он и не интересовался ею. Вот теперь ее не стало. Бабушка еще раньше умерла, а отец еще раньше бабушки. Никого не осталось. Уже неделю я одна на всем свете. Сначала не было времени праздники устраивать – похороны, поминки, документы разные... Сегодня выходной, все равно конторы не работают, вот я и решила... У меня такая радость! Я с нею всю эту неделю живу, сдержать себя не могу. Столько лет мне было обидно, что мама не любит меня, так было горько жить, с самого детства. Но это кончилось, слава богу, все прошло. Потому что перед смертью мама полюбила меня.

Эльвира ВАШКЕВИЧ

ЧЕСТНАЯ ЖЕНЩИНА

Галина всегда была честной женщиной, никого не обманывала, соблюдала все законы и правила. Никогда в жизни она не бросила бумажку на тротуар, всегда несла до ближайшей урны, а если урны не было, то так и приносила домой, но не бросала на улице, ведь это запрещено. Она была спокойна и вежлива, ее симпатичное лицо всегда улыбалось, и ласковые голубые глаза смотрели открыто и ясно.

Но соседи плевали ей вслед, а хулиганистые мальчишки бросали в ее спину комки грязи, а иногда и небольшие камни, обломки кирпича. От нее шарахались, как от прокаженной, и ни одна завзятая сплетница не останавливалась поболтать с ней.

– Тварь! – неслось со всех сторон, когда Галина выходила на улицу. – Тварь-тварь-тварь! – Казалось, что даже молоденькие липки, не так давно посаженные вдоль тротуаров, повторяли это слово.

Однажды на весеннем субботнике, когда все жители окрестных домов высаживали цветы на клумбы, она посадила розу. Саженец был очень дорогой, Галине с трудом удалось уговорить ученую даму из Ботанического сада продать эту розу, и она гордилась добычей, собираясь порадовать соседей небывалой красотой. Саженец был большой, с хорошим комом земли, и на нем уже видны были плотно сжатые бутоны.

– Эта роза может вырасти до двух метров в высоту, – объясняла ботаническая дама Галине, поправляя очки на тонком и длинном, явно очень ученом, носу. – Морозоустойчивый сорт, специально выводили для наших широт. Даже на зиму укрывать не нужно.

На субботник Галина отправилась с саженцем, тщательно уложенным в ведро. Роза была бережно замотана во влажные тряпки и только и дожидалась, когда же ее высадят на почетное место клумбы.

Как обычно на Галину никто не обращал внимания. Другие жильцы домов скребли граблями старые опрелые листья, вскапывали