Пелагия и красный петух - Борис Акунин

Матвей Бенционович покраснел, боясь взглянуть на Пелагию. А та переспросила:

— «Намешали»? Вы хотите сказать, профессор, что это состав искусственного изготовления?

Бердичевскому стало за себя стыдно — о глупостях тревожится, а тут такое.

— Вне всякого сомнения, — сказал профессор. — В природе этакого компота не встречается. Здесь мастер поработал. Да не из наших — в Заволжске и лабораторий таких не имеется.

Прокурор похолодел, когда осознал весь смысл этого заявления. Изменилась в лице и Пелагия. Матвей Бенционович в этот миг любил ее так, что в носу сделалось щекотно. Сказали бы ему сейчас: вот субъект, который замыслил погубить дорогое тебе существо, и статский советник кинулся бы на злоумышленника, схватил бы его за горло и… Здесь у Бердичевского, человека мирного и отца семейства, потемнело в глазах и приключилось затруднение в дыхании. Он прежде и не подозревал в себе такого неистовства.

Незамедлительно, прямо среди ночи, в архиерейском доме был созван чрезвычайный совет.

Матвей Бенционович был бледен и решителен. Внешне сохранял спокойствие, только чаще обычного хватался за нос.

— Теперь очевидно, что это не маниак-одиночка, а целая банда. Таким образом, главной становится версия «варшавских». У этой публики расквитаться за своего считается делом чести. Если уж вбили себе в голову, что их подельника погубила сестра Пелагия, то не успокоятся, пока ее не убьют. Я оставлю все прочие дела, поеду хоть в Варшаву, хоть в Москву, хоть в Житомир, но разыщу мерзавцев. Однако сколько продлится расследование, неизвестно. А между тем, нашей дорогой сестре угрожает смертельная опасность, и мы даже не можем предполагать, с какой стороны последует удар в следующий раз. Тут, владыко, надежда только на вас…

Преосвященный, которого подняли с постели, был в халате и войлочных туфлях. Дрожащие от волнения пальцы дергали и рвали нательный крест.

— Ее уберечь — это первое, — сказал Митрофаний хриплым голосом. — Только о том и думаю. Ушлю подальше, в какую-нибудь тихую обитель. И чтоб никто ничего. А тебя даже не спрошу! — прикрикнул он на духовную дочь, ожидая от нее сопротивления.

Но монахиня промолчала. Видно, хитроумная каверза с гвоздем не на шутку ее напугала. Бердичевскому сделалось так жалко бедняжку, что он часто-часто заморгал, да и владыка насупился, закряхтел.

— В Знаменском монастыре, что на Ангаре-реке, игуменья моя воспитанница, я тебе про нее рассказывал. Место удаленное, тихое, — загнул преосвященный один палец, а за ним и второй. — Еще на реке Уссури хороший скит есть. Чужих за десять верст видно. Тамошний старец мне друг. Сам тебя отвезу — хоть на Ангару, хоть на Уссури, куда пожелаешь.

— Нет! — в один голос воскликнули прокурор и монашка.

— Вам нельзя, — пояснил Бердичевский. — Слишком заметны. А уже ясно, что они за нами следят, глаз не спускают. Нужно потихоньку, скрытно.

Пелагия присовокупила:

— Лучше всего одной.

— И хорошо бы, конечно, не в монашеском облачении, а переодеться, — предложил Бердичевский, хоть и был уверен, что идею отвергнут.

Митрофаний и черница на это переглянулись, ничего не сказали.

— Я клятву давала, — нерешительно молвила Пелагия, чем привела Бердичевского в недоумение (о существовании госпожи Лисицыной прокурору известно не было).

— По такому случаю от обещания тебя разрешаю. Временно. Доберешься Лисицыной до Сибири, а там переоблачишься. Ну, говори, куда хочешь?

— Чем в Сибирь, я бы уж лучше в Палестину, — заявила вдруг сестра. — Всегда мечтала о паломничестве в Святую Землю.

Неожиданная мысль мужчинам понравилась.

— В самом деле! — вскричал Матвей Бенционович. — За границу всего безопасней.

— И познавательно, — кивнул владыка. — Я тоже всю жизнь мечтал, да времени недоставало. А ведь член Палестинского общества. Поезжай, дочка. В скиту тебе томно будет, я твой непоседливый нрав знаю. А там попутешествуешь, новых впечатлений наберешь. Не заметишь, как и время пройдет. Я же отпишу и отцу архимандриту в миссию, и игуменье в Горненский монастырь. Постранствуй в Палестине паломницей, поживи в обители, пока Матвей злодеев ловит.

И епископ сразу сел к столу, писать рекомендательные письма — на особой бумаге, с архиерейским вензелем.

Предосторожности были продуманы до мелочей.

Утром Пелагию увезли на карете «скорой помощи» — многие это видели. Прибежавшим в госпиталь ученицам объявили, что начальница совсем плоха и пускать к ней никого не велено. А ночью монахиня выскользнула через черный ход, и Бердичевский отвез ее за пятнадцать верст от города, на маленькую пристань.

Там ожидал катер. На нем конспираторы отплыли еще на пять верст и остановились посреди Реки.

Полчаса спустя показался сияющий огнями пароход, который спускался от Заволжска вниз по течению. Катер замигал лампой, и капитан, заранее предупрежденный секретной депешей, остановил машину — тихо, без кричания в рупор и гудков, чтоб не будить спящих пассажиров.

Матвей Бенционович помог Пелагии подняться по трапу. Впервые видел ее не монашкой, а дамой — в дорожном платье, в шляпке с вуалью.

Все время, от самой больницы, из-за этого наряда сбивался на непозволительные фантазии. Повторял про себя: «Женщина, она просто женщина». В душе прокурора трепетали сумасшедшие надежды.

Пелагия же была рассеянна, мысли ее витали где-то далеко.

Когда ступили на палубу, у Бердичевского вдруг сжалось сердце. Ему послышался чей-то голос, печально сказавший: «Прощайся. Ты никогда ее больше не увидишь».

— Не уезжайте… — понес сбивчивую чушь запаниковавший прокурор. — Я места себе… — И встрепенулся, осененный спасительной, как ему показалось, идеей. — Знаете что, а может все-таки на Ангару? Владыке нельзя, так вас бы я сопроводил. А потом уже возьмусь за расследование. А?

Представил, как они будут вдвоем ехать через всю Сибирь. Сглотнул.

— Нет, я в Палестину, — все так же рассеянно пробормотала путешественница. И вполголоса, про себя, прибавила. — Только бы успеть. Ведь убьют…

Про «успеть» Матвей Бенционович не очень понял, но концовка его отрезвила. И устыдила.

Жизнь дорогого существа в опасности. И его долг — не шпацировать с дамой сердца по сибирским просторам, а разыскать злодеев, и как можно скорей.

— Клянусь вам, я отыщу бандитов, — тихо сказал статский советник.

— Верю, что найдете, — ласково ответила Пелагия, но как-то опять без большой заинтересованности. — Только, думается мне, не бандиты это, и похищенные деньги тут ни при чем… Ну, да вы сами разберетесь.

Капитан, лично встречавший экстренную пассажирку, поторопил:

— Сударыня, нас сносит течением, а тут справа мели. Нужно запускать машину.

Пользуясь тем, что Пелагия не в рясе, а в платье, Бердичевский поцеловал ей руку — в полоску кожи над кружевной перчаткой.

Она коснулась его лба губами, перекрестила, и прокурор, посекундно оглядываясь, стал спускаться по трапу.

Тонкий силуэт сначала подернулся сумраком, а потом и вовсе растаял в темноте.

Пелагия шла за матросом, который нес чемодан. На палубе было пусто, только под окном салона дремал какой-то любитель ночного воздуха, закутанный в плед до самого носа.

Когда дама в шляпке с вуалью прошла мимо, закутанный шевельнулся, подвигал пальцами.

Раздался сухой, неприятный треск: кррк-кррк.

Часть вторая,

ЗДЕСЬ И ТАМ

VII. НЕ УСПЕТЬ

Таинственная и прекрасная

Мало кому выпадает счастье при первом же взгляде на Святую Землю увидеть ее таинственной и прекрасной, какова она и есть на самом деле.

Полине Андреевне Лисицыной повезло. Порт Яффа, морские врата Палестины, предстал перед ней не желто-серой грудой пыли и камней, а мерцающим елочным шаром — как в детстве, когда подкрадешься ночью к дверям рождественской залы, заглянешь в щелочку, и сначала ничего не видно, а потом вдруг блеснет во тьме что-то круглое, переливчатое, и сердце сожмется в предвкушении чуда.

Так получилось и с Яффой.

Как ни пыхтел пароход, как ни шлепал колесами, но не успел достичь желанного берега до заката. Черное небо слилось с черными водами, и обманувшиеся в ожиданиях пассажиры уныло побрели укладывать вещи. На палубе остались лишь госпожа Лисицына да крестьяне-богомольцы, весь багаж которых состоял из холщовой котомки, медного чайника и паломнического посоха.

И самое малое время спустя двери мрака приоткрылись. Сначала зажегся одинокий огонек, похожий на бледную звезду. Потом он сделался ярче, рядом возник второй, третий, четвертый, и вскоре из-за горизонта на море выкатилось золотистое яблоко города-скалы, все в крапинках тусклого света.