Путешествия П. А. Кропоткина - Сергей Анисимов

комаров и мошек. Лошади выстраивались головами к костру и

отдыхали. Отдышавшись, они начинали кормиться хвощом и

папоротником.

Людям приходилось труднее.. Они сначала хлопотали у

лошадей— развьючивали их, укладывали и укрывали вьюки на случай

дождя; возились у костра, прилаживали котел над ним; разбивали

палатки. Но вот и для людей наступал блаженный час отдыха.

В большом ведре вскипал чай, в котле был готов кулеш из крупы

и сушеного мяса...

Как бы трудно ни приходилось днем в пути, молодость брала

свое. Отдохнув, насытившись и согревшись у костра, все начинали

шутить, принимались сушить обувь и одежду, которые иной раз

были насквозь мокрыми при переходах через речки или под

дождем. Тут же часто затягивали песню. Обычно запевал Кропоткин.

С первых же дней пути составился небольшой, но стройный хор.

Пропадала усталость, и начинались бесконечные рассказы и

воспоминания.

Кропоткин строго следил, чтобы все во-время расходились по

палаткам и ложились: всем надо было восстановить силы,

необходимые в пути. И лагерь сразу стихал. Все засыпали, едва успевая

склонить голову к подушке седла, которое служило изголовьем.

Под бок подкладывался войлок от потника, а под него настилались

ветки.

Один Кропоткин не сразу ложился спать. Он приводил в

порядок собранные за день горные породы, укладывал их, наклеивал

ярлыки, писал дневник.

Наступало утро, и лагерь оживал. Солнце еще не успевало

подняться над высокими склонами гор, а в пади, где ночевал караван

и где еще лежала густая тень, опять разводили едва тлевший к

утру костер, варили кашу, кипятили чай. Надо было наесться на

целый день.

Внимательно и заботливо вьючили лошадей, чтобы в пути они

не натерли себе бока, седлали верховых коней и выступали.

Почти каждое утро повторялось одно и то же. Начинали путь

по склону пади, где ночевали, шли вверх, чтобы взобраться на

гольцы и выше полосы леса итти по ним, а потом снова спуститься

в новую падь, а за ней опять лезть на гольцы и снова спускаться

с них.

На подъемах конюхи не раз начинали ворчать: «Ну вот, опять

полезли прошение господу богу подавать!»

При спусках было не легче, и у кого-нибудь невольно

срывалось: «Вот, снова полезли в преисподнюю!»

Лошади с ногами, наболевшими от острых камней, едва

плелись, шатаясь из стороны в сторону. Несмотря на побои седока или

погонщика, они забивались в тальниковую чащу, лишь бы только

дать отдых на минуту наболевшим ногам.

Спутники Кропоткина сдружились в пути и терпеливо

переносили все тяжести путешествия. Было немало таких дней, когда во

время перехода все силы тратились на передвижение и

исследователям не удавалось собирать научный материал.

Как и предполагал Кропоткин, наиболее трудной оказалась

первая часть пути. Уверенность в успехе путешествия не оставляла

Кропоткина. Он с каждым днем все больше убеждался в

правильности избранного направления — движение с севера на юг, в места,

где нельзя было остаться без пищи.

Очень помогала карта на бересте. Она оказалась совершенно

верной; значит, экспедиция выйдет по ней к берегу реки Муи, где

будет корм для лошадей и хорошая охота на зверей. И там весь

караван отдохнет и запасется новыми силами для дальнейшего

движения. Теперь трудно даже представить себе весь риск путешествия

Кропоткина. Только его опыт, точный расчет, выдержка, уменье

воодушевлять и внушать доверие к себе привели экспедицию к

благополучному концу.

Еще в самом начале путешествия, измучившись в топях на

одном из протоков, по которым шел караван, конюхи так приуныли,

что задумали бросить караван и вернуться. Они уговорились

дойти до реки Витима, там сколотить плот и спуститься ночью на

нем к селу Витимскому на Лене. Но потом их взяло сомнение, что

без Кропоткина, пожалуй, они могут пропасть, а он-то непременно

выведет их по своему пути. Кропоткину они признались в этом

позже, когда благополучно добрались до Читы.

Дорога к Витиму была невероятно тяжелой. Непрерывно

приходилось заботиться, чтобы лошади не разбегались по лесу, не

забивались в топь и не бросались в чащу. Кропоткин и Поляков

работали наряду со всеми, но поскольку искусство вьючки лошадей

Кропоткину не совсем удавалось, то он только развьючивал их и

считал своей обязанностью разбивку и сборку палаток. А это было,

пожалуй, самое трудное. Когда останавливались на ночлег, все

были такими усталыми, измученными да иной раз и продрогшими,

что иногда тут же ложились на землю, подложив под голову

жесткое седло.

Кропоткин устраивал всех спать в палатках. И ему и Полякову

в эти дни было уже не до научных исследований. Ни собирать

камни и растения, ни ловить птиц не приходилось.

В самые трудные дни путешествия Кропоткин следил только за

тем, чтобы Мошинский вел топографическую съемку мест, где они

проходили, чтобы в крайнем случае можно было по ней вернуться.

Что бы ни случалось, но все верили, что Кропоткин обязательно

выведет их к жилым местам.

* * *

Как только позволяли условия, Кропоткин вел научные

наблюдения. Вместе с Поляковым он не раз шел на отчаянный риск.

Нельзя не удивляться их мужеству, выдержке и находчивости.

В одном из писем Кропоткин делился с братом впечатлениями

об этом трудном путешествии:

«Витим, устье Тиники, 10 июля 1866 г.

Пишу тебе с берегов Витима; мы уже 9 дней в походе и с

грехом пополам выбрались сюда. Теперь мы идем себе помаленьку и

прошли уже ПО верст, следовательно V" пути. Путешествие наше

незайидное: во-первых, дорогой страшно утомляет безделье, нужно

6—7 часов ехать, и ничего не видишь, нет никакого разнообразия,

не над чем подумать, лес да лес и лес, да грязь, да мох. Наконец

последние дни, видя, что вожак ведет нас не хорошо, лупит

тунгусской оленьей тропой, не разбирая грязи, я, обязанный заботиться

о благополучном исходе экспедиции, должен был поехать с

вожаком выбирать места... Невесело, скучно, безделье, никакого

умственного труда.

Раз как-то рано пришли на привал, а горных пород я не собрал,

писать почти нечего, я мог приняться за Сегена, с полчаса читал

среди разговоров в палатке — какое тут чтение. К тому же разные

мелкие неудовольствия: топограф ворчит что-то, другие тоже, что

работы много и что топограф ничего не делает. Теперь я принялся

сам развьючивать коней, ставить палатку и проч. Все же

облегчение конюхам, да и другие меньше ворчат и немного больше

делают. Поляков зато — утешение, единственный человек наш,

поговорить с ним можно иногда, когда у него дела меньше. Впрочем, ему

дела много, пожалуй больше, чем мне. Вообще все бы это ничего,

я не огорчаюсь нисколько мелкими неприятностями, улаживаю их

и т. д. Скучно, что время даром идет и привыкаешь целые дни

ничего не делать, — не знаю, может быть дальше будет "интереснее,

а то едешь несколько дней, даже, например, обнажений не видишь,

а кругом в тайге ужасное однообразие».

В хорошие дни двигаться было еще не так трудно. Но в

Восточной Сибири ясная погода в горах долго не держится. Не р,едко ду-

ют шквалистые ветры, приносят грозовые облака, которые

проливаются ливнями, или — еще хуже — собираются плотными серыми

тучами, облегают, как ватой, гольцы и пади и сыплют, как из сита,

непрерывным дождем — и днем и ночью.

Первая половина пути до Витима прошла при сравнительно

хорошей погоде. Дожди бывали недолгие. Но скоро свинцовые

тучи закрыли все небо. Полил долгий, непрерывный дождь. Тяжело

и неприятно под дождем, но это еще полбеды. Главная беда в

том, что в такие дожди в горных реках начинаются паводки.

Ручьи и речки, которые раньше, почти не замечая, можно было

переходить по щиколотку или по колено, начинают вздуваться, и

каждая переправа грозит опасностью.

Было трудно разыскивать брод. Лошади погружались по брюхо

или даже сбивались с ног быстрым потоком. Вода перекатывала

огромные валуны, громыхая ими по дну.

Еще хуже и опаснее было, когда разбушевавшийся поток

прорывал на своем пути какую-нибудь преграду и несся высоким