Разведка боем - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только-только слух прошел, а рукописи уже повалили. И заявления о приёме на работу тоже. Ольга — главный редактор, Надежда — исполнительный директор. На вопрос, чем занимается исполнительный директор, она отвечает — всем. Читали в газетах — «приговор приведён в исполнение»? Вот оно то самое и есть.
Антон же побыл со мной три первых тура, и улетел назад, в Чернозёмск. Но еще подлетит, вернётся. Ближе к финишу. Ему тоже учиться нужно. Хотя иногда и говорит, что если учёба мешает шахматам… Но это он только говорит. Тренеру без высшего образования нельзя. То есть можно, но тогда он останется тренером среднего уровня. Не в житейском смысле, а по букве положения о тренерских квалификациях. Тренеру высшего уровня непременно нужен диплом о высшем образовании, и педагогический институт как раз подходит. И вообще, ученье самоценно, оно свет в конце тоннеля тягот и лишений.
Я бочком-бочком — в буфет. Играем мы во Дворце Культуры имени Дзержинского. В славном городе трёх революции это вполне себе шахматное место. И буфет у товарищей милиционеров хороший. Омаров не подают, не Лас-Вегас, но наша простая советская еда на уровне. Я даже потихоньку стал возвращать потерянный вес. Костюмы висят чуть-чуть не так свободно. Хотя и болтаются, да.
Ко мне подсел Бирюков, собкор «Комсомолки» в Ленинграде.
— Вы читали сегодняшний «Спорт», Миша?
— Я ужинаю, — я указал вилкой на тарелку. Этим журналистам воли давать нельзя. Не понимают, что совершенно недопустимо брать интервью и вообще лезть с разговорами во время принятия пищи. Талю он бы мешать не посмел. А со мной ведет запанибратски. Пытается вести. Он пытается, а я питаюсь. Так себе каламбур, но я голоден, а голодной пташке важнее букашки, а не каламбуры.
Пришлось Бирюкову ждать.
Я ел не торопясь. Тщательно пережевывал пищу, помогая обществу. Нет, в самом деле: есть нужно без спешки. Не цейтнот. Это любой шахматист знает. Особенно сейчас, после игры, постепенно освобождаясь от напряжения поединка.
Наконец, я допил чай, и поднялся, собираясь уходить.
— Можно… Вы позволите, Михаил Владленович, задать вам пару вопросов? — вновь приблизился Бирюков.
С прессой ссориться не стоит. Но стоит держать дистанцию. Никакого амикошонства не позволять. И тогда, когда и если ты снизойдешь до прессы, она тебя не полюбит, но зауважает. Уважение главнее любви.
— Давайте пройдём в холл, чтобы не мешать остальным, — сказал я.
Мы прошли. Сели на диван в уголке, под непременную пальму. Любят у нас что-нибудь вечнозелёное в кадке выставить в холл, вестибюль или в ресторанный зал.
— Михаил Владленович, вы читали письмо Петросяна в сегодняшнем номере «Советского Спорта»?
— Нет. В игровой день я читаю прессу только по окончании партии.
— Тогда позвольте предысторию. В начале месяца Виктор Корчной дал интервью корреспонденту югославского агентства «Танюг» Божидару Кажичу. В этом интервью Корчной заявил, что считает себя шахматистом, не уступающим Карпову.
А сегодня Тигран Петросян дал отповедь Корчному, в которой говорит, что стыдно принижать достижения Карпова. Каково ваше мнение на этот счет?
— Смотрите, Евгений. Вот Корчной дает интервью Кажичу, — я начал загибать пальцы. — Вот Кажич пишет что-то в какую-то югославскую газету. Вот Тигран Вартанович читает эту газету и пишет отзыв. Вот вы пересказываете мне этот отзыв. Вот я понял ваш пересказ, как понял. Получается — я показал руку — пять передаточных звеньев. Вы играли в испорченный телефон? Я да, в детстве. И потому скажу, что не комментирую услышанное, прошедшее через несколько человек. Опираться можно только на первоисточник. В данном случае — на прямые слова Корчного. Которых я не слышал, и которые, скажу честно, не очень меня интересуют. Замечу лишь…
— Что? — встрепенулся журналист.
— Что восхищён Тиграном Вартановичем: он и сербохорватский язык, оказывается, знает, и газеты югославские читает, и ещё нам пересказывать время находит… Хотя можно было бы и не пересказывать. Зачем? С какой целью?
Бирюков писал в блокноте быстро, но не стенографическими знаками, а сокращая и коверкая слова. Ну, ну…
— А как считаете вы, кто сильнее, Карпов или Корчной?
— Тут нечего считать. Нужно только посмотреть на табло. Межзональные турниры и матчи претендентов проводятся как раз для выявления сильнейшего. Анатолий Карпов победил Виктора Корчного в честном и справедливом поединке. Как до этого победил Льва Полугаевского и Бориса Спасского. Он — сильнейший. Иные толкования не имеют смысла.
— Но слова Корчного…
— Повторю: я слов Корчного не слышал, и обсуждать их не желаю. Если у вас больше нет вопросов…
— Благодарю, у меня всё, — Бирюков поднялся. Я тоже. На прощание мы пожали руки, мол, всё хорошо, никаких сердитых чувств, и разошлись: Евгений побежал к телефону, диктовать материал в редакцию, чтобы тот попал в завтрашний номер.
А мне спешить было некуда.
Партия моя завершилась быстро, я успел поесть, дать интервью, а на часах лишь без пятнадцати семь.
В Лас-Вегасе в семь вечера только-только начинается ночная жизнь. В Чернозёмске я дома. А здесь? Ленинград зимой — город не самый уютный. Поздно светает, рано темнеет. Промозглый ветер, снежок с Балтики, плохо расчищенные тротуары, и слабая иллюминация. По сравнению с Лас-Вегасом просто никакая. Конечно, в Лас-Вегасе тон задает низкопробная реклама, но эта реклама несёт свет. Наша советская реклама скромна, как Золушка до встречи с Феей, «Пейте томатный сок», «Храните деньги в сберегательной кассе» и «Летайте самолетами Аэрофлота». Деньги я и без того храню в сберкассе, а томатный сок… нет, успею заскочить в гастроном, где этот сок нальют за гривенник из конуса в гранёный стакан, да ещё соли можно бесплатно набухать, но не хочется. Сегодня не хочется, а так что ж, так я томатный сок люблю.
Прошёл полутемной Харьковской до полусветлого Невского. В кино? И в кино не хочется. В цирк?
В цирк!
Можно и пешком дойти, но представление уже идет. По счастью попалось такси. Десять минут —
