Оккупация - Андрей Щупов

— Ну, чего? Идем или как?

— Пошли! — Пескарь первым приблизился к киоску, оглянувшись на Марата, указал пальцем на колпак фонаря. — Считай до двадцати и кроши его в куски! Мы в это время как раз и начнем.

Марат боязливо кивнул. Он плохо сейчас соображал, но чувствовал, что этим приказом Пескарь и его пытается привязать к делу. Дескать, не сами начали, а по сигналу дружбана. А дружбана этого Маратом кличут, его и надо в случае чего в обезьянник сажать…

— Все, пацаны, не бздеть! — Пескарь отважно толкнул стеклянную дверь, вошел внутрь. Пряча доску за спиной, Колюня последовал за ним.

Помещение было тесным, за стеклом густо и в навал лежал разнородный товар — от леденцов и шоколадок до пузатых пластиковых бутылей с пивом и квасом. Под потолком светила парочка запыленных ламп и вились неуклюжие комары.

Пескарь приблизился к застекленной витрине, глазом стрельнул в сторону продавца. Увиденное привело его в доброе расположение духа. За кассой сидел старикан — сухонький, седоволосый, не внушающий особых опасений. Почему-то более всего успокоил Пескаря его нос. Такие носы — с синими и красными прожилками, истертые домашними платками — богатырям принадлежать никак не могут. Вот и получалось, что за прилавком сидит мужик — и вроде как не совсем мужик. По крайней мере, баб Пескарь опасался значительно больше. И гвоздануть могут какой-нибудь монтировкой, и визг поднять до небес. Кроме того, после знакомства с Динкой он как-то начал стесняться бить женщин. То есть, конечно, бил, если сопротивлялись или не отдавали сумочек, но радости, как прежде не ощущал. По этому поводу над ним даже подшучивал кое-кто из пацанов. Тот же Коля-Колюня, например. Уж он-то, перед бабами реально не робел. В случае необходимости лупил в полную силу. Ну, а раз за кассой старик, то с них, как говорится, и взятки гладки. Мужики — на то и мужики, чтобы подставлять морды. А уж старый там или не старый, это еще нужно разобраться. Тот же Марат, к примеру, от своей химии уже через год-другой копыта откинет, а они с Колюней — через два или три. Спрашивается, в чем же разница между ними и этим старым хрычом, который, как пить дать, протянет еще лет десять, а то и двадцать. В натуре, несправедливо! Вот и поправим мать-природу…

Снаружи пару раз стукнул камень, но фонарь так и не погас. Должно быть, Марат, придурок такой, никак не мог попасть в лампу. Да и хрен с ним! Не больно-то мешает. Пескарь вынул из кармана нож и тяжелой эбонитовой рукоятью долбанул по стеклу.

— Бабки, отец! Все, какие есть! Отдашь по-хорошему, не тронем.

Вторя его словам, Кольчик звезданул своей доской по витрине, расколов ее на части. На пол посыпались детские конфеты, упаковки с перцем и пряностями.

— Зачем же стекло бить? — не испугался старик. — Где я новое возьму? А по ночам холодно, дует…

— О, тварь! Еще на базар разводит! — обозленный Колюня, разумеется, не знал, чем вызвано спокойствие старика. Между тем продавец попросту тянул резину. Подобных наездов в своей жизни он повидал немало, и первое, чем интересовался, устраиваясь на работу, это наличием секретной кнопки или педали под прилавком. Немудреная сигнализация не раз спасала ему жизнь, и при малейшей опасности старик без стеснения вызывал подмогу. Разумеется, не обходилось без казусов и ложных вызовов, но дома у старика жили дочь с мужем, три очаровательных внучонка и старенький пес Кобальт. Именно поэтому с некоторых пор он отчетливо понял, что совершенно не хочет ни умирать, ни уходить на пенсию. Жить стоило, пока в нем нуждалась хоть одна живая душа. Вот и теперь, послав вызов в ближайшее отделение милиции, старик попросту тянул время…

— Деньги, козел! Оглох, что ли! — Колюня полез через прилавок, брюками зацепился за кромку разбитой витрины, порезавшись, стал громко ругаться.

Как обычно все получалось бестолково и не так, как складывалось в голове. Однако Пескарь по опыту знал, что главное в таком деле — напор и скорость. Будешь меньжеваться — прокукуешь все на свете. А потому, не дожидаясь, пока Колюня разберется со своими штанами, он перегнулся через прилавок и ткнул ножом в шею старика.

— Видишь эту железку? А ща я ее воткну тебе по самую рукоять! Деньги, гнида!.. — левый кулак ударил продавца в лицо, и сделка наконец-то состоялась. Испуганно откинувшись назад, старик поспешил отпереть кассу, со скрипом выдвинул ящик с деньгами. Конечно, здесь лежала малая часть выручки, но эти-то говнюки знать об этом никак не могли. Часть крупных ассигнаций старик постоянно откладывал в потайной закуток. Ночная жизнь многому может научить, и люди с опытом никогда не держат денег в одном месте. Именно поэтому уличному грабителю разумно отдать кошелек с парочкой купюр, а таким вот налетчикам безропотно продемонстрировать полупустую кассу. Конечно, будут психовать, могут и врезать пару раз, зато не придется потом отчитываться перед разъяренным хозяином.

— Ты прикинь, Пескарь! Он же, в натуре, нас кидает!

— Что там такое?

— Да тут на всю кассу три-четыре сотни будет… — зачерпнув в пригоршню мелочь, Колюня швырнул ее в лицо продавцу. — Это что, деньги, падаль?!

— Ребятки, побойтесь Бога! Всю выручку уже забрали. Нам ведь на ночь почти ничего не оставляют…

— Чего ты гонишь, отец! Ты же водкой с пивом торгуешь. А ночью покупатель косяком прет. — Пескарь ухватил старика за ворот, все той же эбонитовой рукояткой чувствительно ударил по желтоватому черепу. В голове у продавца, должно быть, пошел звон, глаза обморочно закатились.

— Во, клоун! Представление устраивает… — Колюня пнул старика в живот, добавил доской по шее. Снова замахнулся и остолбенел.

— Э, в натуре! Чего это с ним?

Пескарь всмотрелся в побелевшее лицо старика, в груди у него неприятно екнуло.

— Ты что, урод, наделал! — просипел он. — Ты же его замочил!..

Всю жизнь Пескарь считал себя честным пацаном — с легким сердцем грабил и воровал, мог и покалечить под пьяную лавочку, но мочилова он не любил. Этот же лох со своей доской, похоже, порешил божьего одуванчика с концами. Чертов гвоздь, торчащий из доски, полоснул по шее столь умело, что разорвал и горло и артерию. Широко раскрывая рот, старик с хрипом пытался дышать, кашляя и захлебываясь собственной кровью. Тело его оседало на пол, багровые пузыри вздулись на губах и под носом.

— Ну? Чего вы тут?

Это зашел с улицы Марат. Шагнув вперед, он увидел истекающего кровью старика и тут же перетрухал.

Пока он икал с перепугу, Пескарь лихорадочно обдумывал ситуацию. Надлежащего опыта у него не было, а потому он основательно растерялся.

— Ну? С бабками-то как быть? — вырвал его из задумчивости Колюня.

— Ясное дело, как. — Пескарь раздраженно мотнул головой. — Выгребай кассу, зря, что ли, все затевали?

Зазвенела мелочь, зашуршали купюры. Колюня торопливо рассовывал добычу по карманам. Вконец осоловевший Марат продолжал икать у стенки. Покончив с кассой, Колюня неловко полез обратно.

— Отпечатки! — вспомнил неожиданно Пескарь. — Стереть надо все к чертям собачьим.

— А что мы трогали-то? — удивился Колюня. — Вроде и не лапали ничего.

Пескарь про себя позавидовал его хладнокровию. Как будто и не он сейчас замочил человека. Впрочем, какое там — человека. Уж пожил свое, хватит. Как говорится, дай теперь другим пожить…

— Тогда уходим! — Пескарь кивнул в сторону Марата. — Поднимай этого обормота и деру отсюда!..

Он уже распахивал входную дверь, когда внезапная слабость заставила подломиться его колени. Беспричинные слезы сами собой хлынули из глаз, и, выпустив с нижней губы младенческую ниточку слюны, Пескарь опустился на бетонные ступени. В затылок немедленно ткнулся слюнявый рот Колюни. Сердце дрогнуло от незнакомого спазма, и стало вдруг невыносимо жалко. Себя, Динку, знакомых пацанов и даже этого чахлого, оставшегося в киоске старика. Марат с Колюней, остановившись за его спиной, тоже плакали. Никто не понимал, что происходит, и даже появление Динки в компании незнакомого мужчины не произвело на Пескаря никакого впечатления. Глядя на приближающуюся подругу, он размазывал по лицу слезы и рыдал, как не рыдал, наверное, в самом глубоком детстве…

Глава 9

Перво-наперво он занялся пожилым киоскером. Как ни крути, а молодые придурки действительно его убили. То есть, могли бы убить, не случись здесь внезапного появления Дымова. Старик был еще жив, но кровь из разорванной артерии хлестала так обильно, что было ясно: жизнь покидает этого человека, а точнее вытекает из него все с той же кровью. А потому, послав молокососов в эпилептический нокаут, Вадим вплотную подступил к старику. Хорошо, что собственное метатело после купания в пруду было налито силой и упругостью. Энергия в подобных делах решала все. Осторожно тронув пальцами шею умирающего, Вадим послал в ладони горячие энергопотоки. Сложнее было сконцентрироваться на разорванных тканях, однако и в этих операциях за последние годы он основательно поднаторел. В том же лагере не раз и не два спасал зарезанных заключенных. И порой это было даже посложнее, чем лечить рак или туберкулез. По сути, он выполнял работу профессионального хирурга, «сваривая» между собой крупные и мелкие сосуды, выжигая гноеродную ткань, сращивая мышцы и кожу. Работа была не столько сложной, сколько утомительной, требующей величайшей сосредоточенности. Спасибо, что помогали сами пациенты. Не ведая того, они подсказывали ему правильные решения, миниатюрными лимбами указывая на те или иные повреждения. Фактически они сами пытались выполнять процедуру спасения и в отличие от него прекрасно знали, что в первую очередь спасать и как. Другое дело, что собственных сил у них не хватало и без посторонней помощи ни подновить изуродованный хрящ, ни «расплавить» болезненную спайку они не могли. В каком-то смысле это можно было назвать контактом третьего рода. Вадим общался даже не с самим пациентом, а с его тонкой материей — той самой, о которой даже премудрые буддисты выражались туманно и витиевато. Он вторгался в святая святых, в царство Шамбалы, где все было зыбко и неуловимо. Наверное, именно на этом уровне подтверждалась версия о божественной сути вещей. Во всяком случае, для Дымова становилось ясно, что все видимое — лишь часть реальной материи. За водной стихией, огненной плазмой и каменными строениями тянулись совершенно одинаковые меташлейфы. Звездными лучами они уходили в невидимое подпространство, в глубину давно убежавшего времени. Законы физики здесь удивительным образом преображались, и, вооружившись соответствующей аппаратурой, можно было наблюдать, как в одной и той же математической точке электрон соседствуют с протоном, а блуждающая античастица, приходя из вчерашнего дня, убегает в завтрашний. Даже мысли одного и того же человека парадоксальным образом соприкасались с абсолютно разными мирами. У Вадима не было еще времени заняться этой темой серьезно, но кое-какие выводы он успел все-таки про себя сделать. Наверное, не самые главные, однако он не спешил и не жадничал. Кто знает, возможно, ему и не положено было вторгаться в этот загадочный мир. Та же Шамбала таила в себе нечто, что управляло всей Вселенной, через мириады каналов корректируя программы большой и маленькой жизни. Неудивительно, что соприкасаться с ней Вадим несколько опасался, наперед зная, что подступы к Богу охраняются с предельной надежностью.