Медвежий ключ - Андрей Буровский

А зверь опять шагнул к нему, встал параллельно лежащему, и сунул морду к самому плечу. На Федора опять накатила волна жутчайшего зловония. Зверь ритмично пофыркивал, и Федор невольно стал прислушиваться к звукам, замер… Но тут медведь подсунул морду к нему под спину и плечо, двинул головой, поднимая Тихого в воздух. Нога рванулась, тело навалилось на нее, и от боли Федор потерял сознание.

Очнулся Федор в полной темноте; его мягко покачивало, аккуратно несло куда-то, и почему-то стискивало горло: наверное потому, что голова оказалась низко опущена к груди, а тело Федора занимало странное положение — и не стоя, и не сидя. Федор пытался поднять голову, и не смог — что-то мешало движению, и это «что-то» сгребло со спины, ниже затылка, его одежду от ватника до рубашки. Федор чувствовал, как одежда стала ему словно тесной. Охотник быстро понял, что его несут куда-то, держа за шиворот, как носят детенышей кошки, собаки… да, и медведи тоже носят!

Федора нес все тот же зверь… по крайней мере, Федор не мог себе представить, чтобы один медведь освободил его из-под бревна и начал переворачивать и брать, а совсем другой понес бы дальше. Широко, размашисто шагал зверь; в его походке было то, что часто чувствуется в движении человека, и почти никогда — в походке зверя: целеустремленность, знание не только ближних, но и отдаленных во времени целей. Медведь шагал, как мог бы шагать сам Федор в свою избушку — зная, где будет через час или через два, что надо делать по дороге, и чему придет время потом.

И в то же время зверь нес Федора бережно, высоко задирая голову — чтобы меньше задевать им о кустарники, траву, переносить поверх лежащих бревен… Федор удивлялся, что не слышит прежнего зловония, пока не сообразил — он же принюхался! Но… зачем? Чего ради так возится зверь?!

Душный ужас охватил Федора Тихого: неужели зверь его несет, чтобы учить на нем медвежат охотиться?! Но нет, это полная чепуха: самцы медведя не заботятся о малышах, а будь это самка — детеныши были бы с ней. Но… зачем?!

Стояла вторая половина ночи. Часы Федора светились в темноте — не весь циферблат, а только цифры и стрелки; так, чтобы сам он мог смотреть на часы в любой темноте, а никто больше не заметил бы свечения. Часы остановились в половине двенадцатого, но Федор знал время уже по своему самочувствию. Ни один человек не чувствует себя в два или в три часа ночи так же, как до полуночи, и дело тут только в опыте, в наблюдении над собой. Да к тому же временами между сучьев мелькали созвездия. Краем глаза, вывернувшись, Тихий все же успевал заметить кое-что и сделать выводы.

Судя по всему, медведь отшагал с Федором в пасти по крайней мере верст двадцать, если не больше. Как будто, они двигались вверх. Охотник подумал, что кажется, здесь деревья ниже, чем на его охотничьей делянке. Если так, то они поднимаются, и уже поднялись достаточно высоко в горы. Опять же — зачем это зверю?!

Вот в лицо пахнул ветерок; даже в свете звезд стало хорошо видно прогалину на десятки метров во все стороны. Когти медведя заскрипели по галькам и камню. И опять они двигались по лесу; по низкому леску высокогорья. Тело затекло, очень хотелось сменить позу, но вывернуться иначе Федору никак не удавалось. А медведь все шагал и шагал.

Еще раза два Федор не то чтобы терял сознание… а скорее впадал в забытье от усталости, жажды, от боли. Все-таки уже почти сутки, как на него упало это бревно. Стало светлее, и в лесу начали петь птицы. Еще немного — и между лапами деревьев, в просветах между стволами, появилось розоватое сияние, а свист и щебет стали куда громче.

Опять хрустели камни под когтями его избавителя, но тут, на этой прогалине, так и не появилось ощущения открытого пространства. Не веял в лицо ветер, не было обзора на десятки метров в любую сторону. Как раз ни ветерка не было тут, между могучих деревьев. Строгие кедры неподвижно окружали озерцо… Даже не озерцо, а так, промоина, длиной от силы метров двенадцать и шириной метра четыре. Странно, но даже птицы в этом месте молчали; ветер, колышащий лапы кедров, не вздыхал и не шуршал, бесшумно замирал между деревьев. Молчание нарушал только ручеек. Веселый ключик выбивался между камней у подножия скалы. Федору эта скала показалась похожей на огромного медведя, сидящего по-собачьи, на заду… Позже он узнал — чтобы иллюзия сохранялась, нужно было смотреть с определенного расстояния. Пробежав несколько метров, ручеек впадал в озерцо, и вытекал из него с другой стороны, опять принимался журчать, прыгая по камням.

Медведь шел вдоль берегов промоины — высоких, каменистых. Между крутым берегом, высотой около метра и кедрами, шла полоса метра в полтора шириной; почему-то здесь не росла даже трава. Только лишайники расцвечивали серо-сизо-коричневыми пятнами камни и насыщенную ими землю. По этой полосе и шагал зверь, до самого места, где ключ впадал в озерцо. Тут к воде оказался удобный спуск, испещренный следами когтей. Без особенного удовольствия увидел Тихий на песке следы и медвежат разного возраста, вплоть до крохотных — он знал, что медведица в сто раз опаснее медведя.

В этом месте зверь зашел в воду, отчего Федор по бедра сразу же оказался в воде, и выпустил его из пасти. Уф-ф! Вода оказалась совсем теплой, дно выстлано мелкой галькой, а глубина небольшая. Другой разговор, что нечего делать в воде и его сапогам, и всему, что есть в рюкзаке. Федор легко смог сесть, и первым делом выкинул на берег рюкзак. Это легко удалось, благо в рюкзаке чуть больше пуда — не вес даже для усталых, больных рук. Эх, так бы вчера и бревно… Ватнику тоже нечего делать в воде. Кинув ватник на берег, Федор впервые подивился сам себе — в двух шагах от него — зверь! Как раз там, куда он кидал вещи!

Медведь по-собачьи сидел на берегу, внимательно смотрел на Федора. Челюсти зверя описывали странные движения. «Это же он устал, чуть челюсти не вывернул, пока меня нес!» — жаром обдало Федора Тихого. А зверь еще и покрутил головой — примерно так, как мог бы крутить человек, у которого сильно устала шея. «Он же все время держал голову выше, напрягал шею изо всех сил!».

Глаза Федора встретились с коричневыми маленькими глазками. Удивительно, но страха совсем не было. Наверное, в положении Федора надо было или сразу сойти с ума — или научиться верить зверю, и не бояться его. В глазах медведя застыло какое-то пытливое и как показалось охотнику, немного жалобное выражение. Зверь вдруг ритмично зафыркал; Федор припомнил, что он так уже фыркал однажды, когда освобождал человека от бревна и поднимал. Теперь он зафыркал, сопровождая это тихим ворчанием. Странным ворчанием — то выше тонами, то ниже. Так он фыркал и ворчал, а потом так же пытливо уставился на Федора. Тот молчал, в упор глядя на животное. И тогда медведь вдруг встал на четыре лапы повернулся, и исчез в лесу, как привидение. Мгновение — и зверя уже нет, Федор остался один.

Что, он и будет так сидеть в воде по пояс? Если ватнику нечего делать в воде, то уж тем более нечего делать в воде сапогам и ватным штанам. Федор стал снимать сапоги, и вдруг невероятно удивился: он чуть не забыл про свою ногу! Ногу, от одного прикосновения к которой он несколько раз терял сознание! Федор так и замер с сапогом в руке: нельзя же так рисковать! Глубина — от силы тридцать сантиметров, но лежа навзничь без сознания, он мог бы утонуть даже и здесь.

Но больно не было… Ну, почти не было. Осторожно-осторожно Федор закатал штанину. Рана, по правде говоря, открылась ужасная. Мало того, что бревно сильно ушибло кость чуть выше лодыжки, еще и порвана мышца — а значит, по крайней мере неделю или две на ногу невозможно будет и ступить. Пока не срастется тело, не опадет все это синее и багровое, нет смысла даже думать про «ходить». И что он будет делать здесь, в совершенно незнакомых местах, без оружия и почти без еды?!

Федор опустил ногу в воду, стал снимать сапог с другой ноги, и аккуратно выкинул на берег. Стараясь не делать резких движений, снял и штаны, выкинул туда же, к остальному. Да и рубашка ни к чему, вода как парное молоко… К тому же рубашка была порвана, заляпана его же собственной кровью. Федор покачал головой, и застирал самые грязные места, бурые расплывчатые пятна.

Федор осмотрел и свою грудь. Да, помяло сильно, во многих местах тело порвано. Тихий лег и стал мыться, убирая с себя кровь и грязь, оставшуюся от ствола. Вода стала рыжей вокруг; хорошо, что все-таки тут было какое-то течение, кровь постепенно относило.

Федор повернул голову и прямо так, не пользуясь даже ладошкой, стал пить. Вода оказалась сильно минерализованной, с необычным, никогда не встречавшимся раньше привкусом. Но жажду она утоляла, эта теплая и странная вода.

Федор не мог бы сказать, как долго он пролежал в этом озере. Наверное, довольно долго, потому что солнце успело встать совсем высоко, а кожа во многих местах сморщилась. Ему даже казалось, что он немного подремал в воде, пристроив голову на мелководье, поближе к берегу. Спалось в воде на редкость хорошо, звон ручейка убаюкивал. Ему опять страшно хотелось пить, и Федор повернулся на бок, долго втягивал в себя дивную горную воду.