Незавидный холостяк - Ашира Хаан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два! Выставила в подъезде на подоконник бесчисленные батареи пустых банок и крышек к ним. Туда же все справочники садовода, лунные посевные календари и стаканчики для проращивания семян. Пусть послужат тем, кому нужнее.
Три! Застиранное постельное белье, полотенца с пятнами, халаты без пуговиц, заштопанные кофты, потерявшие форму носки, ношеное белье – в мусор! Туда же гнутые вилки, сколотые тарелки, чашки со стершимися рисунками, старые кастрюли и покрытые гарью сковородки. Чугунную – оставила.
Четыре! Книги о руководящей роли партии, дешевые детективы и любовные романы, стопки журналов и газет – в топку! То есть буквально в топку: позвонила в дверь соседям и спросила, не нужна ли им растопка на дачу. Нужна. Отлично, пусть забирают.
Пять! Всю годную одежду упаковала в икеевские сумки и позвонила в пару благотворительных организаций, которые с радостью забрали и красивые платья, и новое белье, и платки – и особенно были рады обуви.
Шесть! Вывалила из шкафов стопки одеял и покрывал, отрезы тканей, сурового постельного белья, запасенного в советские годы, запасы ниток и шерсти, лупоглазых пупсов в упаковках и прочие крайне нужные вещи, которые никто не доставал десятилетиями.
И… села на пол среди этого добра, внезапно устав.
Прилив сил, который толкал меня с утра упаковывать, выбрасывать, разбирать и сортировать вещи, как-то угас. Я проголодалась и опять вспомнила, что у меня на самом деле все плохо. Бабушка умерла, жених бросил и в понедельник на работу, где любопытные коллеги будут расспрашивать про свадьбу, жалеть и переглядываться за спиной.
Но я это предвидела, и у меня был план.
Я заказала пиццу с ананасами и большой стакан капучино, устроилась на диване и принялась фотографировать вещи, которые собиралась выставить на «Авито».
Фарфоровые статуэтки, собрания сочинений, которые когда-то дедушка выкупал за макулатуру, старые пластинки, хрустальные салатницы и наборы посуды в бархатных коробках, винтажные духи и всю эту не пригодившуюся мелкую технику.
Мне не столько деньги были нужны, сколько не хотелось выбрасывать вещи, которые могли бы еще кого-нибудь порадовать, поэтому ставила я самую символическую цену. Если кто-то выкупит, чтобы перепродать, – ну что ж… Все равно в итоге достанется человеку, который будет рад этой вещи.
Некоторые покупатели звонили сразу же и были готовы приехать немедленно, пока кто-то другой не забрал их самый ценный в мире электрический самовар. Встречу я назначала во дворе: номер квартиры называть опасалась, а к метро тащиться было лень. И как-то незаметно к вечеру избавилась от изрядного количества хлама. Правда, я еще антресоли не открывала. И верхние шкафы «стенки».
Со статуэткой фарфоровой балерины, примеряющей у зеркала украшение, было особенно тяжело расставаться. В детстве я смотрела на нее через стекло трюмо и не осмеливалась даже попросить подержать, настолько она казалась хрупкой и нереальной.
Мальчик, вытаскивающий занозу, тоже был из любимых – он был покрепче, и я иногда играла в него, когда приходила к бабушке в гости.
Но оставлять их себе… Если начать сомневаться, я так и не смогу отдать ни единого лоскутка ткани. Мумифицируюсь среди драконьих сокровищ, сама превратившись до срока в старого дракона.
Я дожевывала последний кусок пиццы, когда раздался очередной звонок.
– Алло! – Я подавилась и закашлялась. – Извините! Что вы хотели?
– Мы с вами договаривались, что я заеду в десять за пластинками, – ответил веселый мужской голос. – Я на месте. Жду.
– О, отлично! – Я отложила стопку тяжелых пластинок в ветхих конвертах, подписанных фиолетовыми чернилами еще с утра. – Сейчас спущусь. У вас какая машина?
– «Мазератти», – сообщил голос.
Я чуть не поперхнулась опять.
Надо же, парни на таких тачках что-то покупают на «Авито», удивительно.
– Синяя, – уточнил будущий покупатель.
Да уж, у нас во дворе прямо заблудиться можно в этих мазератях…
Стопка пластинок оказалась намного тяжелее, чем я думала, но не успела я сделать и пяти шагов от подъезда, заваливаясь на сторону, как хлопнула дверца машины и ко мне подскочил высокий мужчина в пиджаке с короткими рукавами.
– Я Кирилл, – представился он сразу, подхватывая ручки сумки. – Мы с вами только что разговаривали. С вами же? Вы Варвара? Это пластинки?
– Со мной… – я выпрямилась и выдохнула, разглядывая его с неприличным любопытством. – Пластинки. Там, знаете, Утесов, хор еще какой-то, «Черная ночь»… ну, я писала вам. Надеюсь, там окажется что-нибудь для вас ценное.
– Да я не себе! – Кирилл заразительно засмеялся и легко махнул сумкой, взвешивая ее на вытянутой руке. Волосы у него были рыжие, похожие на медную проволоку, и завернуты по современной моде в гульку на макушке, улыбка обаятельная, а глаза прятались за круглыми темными очками. – У меня брат любитель. У него скоро день рожденья, и этот старый хлам – единственное, что его порадует. Поверьте, я все перепробовал. Однажды даже яхту подарил. Ноль эмоций. Зато как пластинки увидит – глаза горят и трясется весь.
– Надеюсь, про яхту шутка… – пробормотала я. – Хотя коллекционеры – они такие.
– Ой, чуть не забыл! – Кирилл достал из кармана пиджака телефон. – Сколько я должен? Не помню, какая там цена стояла.
– Ничего не надо! – махнула я рукой. – Если человек так сильно будет рад, что даже яхта меркнет, пусть радуется.
– Спасибо, Варвара, но все же… – Кирилл опустил глаза в телефон и потыкал в экран. – Надеюсь, не сильно промахнулся. Удачного вечера!
И он снова улыбнулся мне, заразительно и ярко, и пошел к своей синей «мазератти», хищно ухмылявшейся радиаторной решеткой со значком-трезубцем.
Я медленно выдохнула. Интересное приключение, можно будет похвастаться Женьке.
Кое-что чужое
Я валялась на горе полотенец, подложив под голову огромную пуховую подушку, найденную в самом дальнем шкафу. Подушка была просто чумовая – огромная, мягкая, в нее можно было провалиться, как в облако. Умели же люди жить! Пожалуй, оставлю ее, не буду выбрасывать.
Женька устроилась на диване, как приличная женщина.
