Витте. Покушения, или Золотая матильда - Лев Кокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В эти дни Сергей Юльевич повидал многих людей. Кто-то приезжал к нему на Каменноостровский поздравить с графством, с другими встречался на совещаниях. Генералы, журналисты, сановники в поисках выхода из тупика задавались мыслями, еще недавно почти что крамольными. Конституция, казалось, необходима!..
Старому графу Сольскому{6}, давнишнему своему доброхоту и председателю Государственного совета, Сергей Юльевич без утайки признался, что собирается опять за границу. Объяснил такое свое желание не только лишь тем, что устал дьявольски после портсмутских переговоров, но еще и опаскою, как бы его, подобно тому, как произошло с Портсмутом, не бросили в новое пекло, — ведь сами, разжегши огонь, опять не найдут охотников лезть этот огонь гасить… Кого он при этом имел в виду, не требовало пояснений… Он высказывался в таком духе и кое-кому еще из ждавших от него вмешательства в события, но реакция старого Сольского его потрясла.
Старик буквально заплакал:
— Ну что ж, уезжайте, оставляйте нас всех здесь… на погибель!
А несколько успокоившись, пояснил:
— Мы в самом деле погибнем… без вас я не вижу выхода…
Говоря, что думает уезжать, Сергей Юльевич не лукавил. Но он не бежал от событий, это тоже была правда. Однако не вся: решения его и поступки нередко заключали в себе далеко не единственный смысл. Ведь правдой было и то, что, объявляя о своем отъезде, Витте хотел посмотреть на реакцию собеседника, пустить пробный шар.
После разговора с Сольским Сергей Юльевич набросал записку для государя. Попросил его принять.
Невзирая на позднюю осень, августейшее семейство — а стало быть, двор — не спешило переезжать в Зимний дворец, оставалось за городом, в Петергофе. Железная дорога остановилась совсем (началась всероссийская стачка), добраться до Петергофа можно стало только на пароходе, по Неве и заливу. Граф Сергей Юльевич был принят с докладом 9 октября. Он предложил на выбор два выхода из положения, ставшего просто критическим.
Либо диктатура — немедля подавить всякое противодействие, хотя бы ценой массового пролития крови.
Либо уступки — переход на конституционный путь согласно программе, предлагаемой графом Витте.
Одно из двух.
На первом пути успех зависит от кандидатуры диктатора, для этой деятельности Сергей Юльевич не считал себя пригодным.
На втором — он готов, если ему доверят, испытать свои силы.
Прежде принятия окончательного решения порекомендовал государю посоветоваться еще с противниками второго пути.
На другой день граф Сергей Юльевич снова был в Петергофе — с составленной за ночь программой. Отдавая ее государю, позволил себе, на сей раз в присутствии государыни, дать совет едва ли не по-военному грубый: постараться посеять в рядах противника распри, раздоры. В первую очередь…
— Бросьте кость, чтобы нацеленные на вас пасти отвлекла на себя!
И возможно, из-за того что каждый день приходилось передвигаться на пароходе, ему в голову пришло и другое, куда более возвышенное сравнение:
— Вы вынуждены переплывать разбушевавшийся океан. Вам советуют разное. Один предлагает один курс и один пароход, другой — другой, третий — третий… Но какой бы совет вы ни приняли, переплыть океан без риска, к сожалению, невозможно. Я уверен, что мой пароход и мой курс наименее опасны… А для будущего России наиболее целесообразны!.. Однако отойдем от берега, начнется качка, и аварии наверное будут… то в машине, то на палубе, то снесет кого-то из спутников… — Увлеченный морскими картинами, старый железнодорожник граф Витте никак не мог добраться до «суши». — И сейчас вам начнут говорить, что лучше бы выбрать другой пароход, при другом курсе такого бы не случилось. Поскольку подобные утверждения не поддаются проверке, то всему можно поверить, начнутся сомнения, дергания, интриги… Для меня, а главное для дела, кончится плохо… Прошу вас, ваше величество, еще раз все взвесьте!..
Николай Александрович по привычке крутил усы и не отвечал ничего определенного.
Все же после трехдневных обсуждений в ближайшем к царю окружении граф Сергей Юльевич Витте получил из Петергофа депешу:
«…Поручаю Вам объединить деятельность министров, которым ставлю целью восстановить порядок повсеместно…»
О программе же вовсе не упоминалось.
Ему оставалось снова кинуться в Петергоф, доложить государю, что не считает для себя возможным исполнить высочайшее повеление ранее, чем будет утверждена его программа. И еще и еще раз советовал ее обсудить в угодном государю составе.
— Одним механическим объединением министров смуты не успокоить… Но решение, — твердо сказал он, — то или иное, необходимо принять неотложно. С каждым днем положение ухудшается.
Это было 14 октября, в пятницу.
Не только в Петербурге, уже и по всей России стояли фабрики, заводы, железные дороги. Призывая рабочих к выставлению крайних политических требований, в Технологическом институте заседал Совет рабочих депутатов. Деловая жизнь в столице, можно сказать, прекратилась. Запаниковала приличная публика. Побежали в Финляндию. Там многие жили на вокзалах, в вагонах… А на питерских улицах было полно народу, демонстрирующего, митингующего.
В сонном же Петергофе по-прежнему колебались…
В субботу 15-го царь собрал совещание в узком кругу, человек шесть. Еще накануне было предрешено, что программа графа Сергея Юльевича должна исходить лично от государя, в виде высочайшего Манифеста. Сергей Юльевич, однако, еще пытался переубедить присутствующих: лучше было бы просто утвердить его программу, это менее свяжет государя, оставит простор для маневра. Он давно пришел к убеждению, что политические решения абсолютно жесткими и окончательными не бывают, всегда надо иметь в виду, что под спудом таятся пока еще не проявленные возможности… Один пишем, а два — два держим в уме.
Но государь настаивал на своем.
Воскресный вечер Сергей Юльевич провел в сильном волнении.
Шагая, по обыкновению, из угла в угол просторного кабинета, от стены Долгоруких к противоположной, с портретами августейших особ, выговаривался перед старым своим сотрудником:
— Есть два выхода — конституция и диктатура. Я сделал все ради первого, но не уверен в успехе. Если завтра будет опубликован указ о диктатуре, я нисколько не удивлюсь. Для России это будет новое испытание, для меня же — избавление от тяжкой ноши… Если вы расположены ко мне, молитесь о диктатуре!..
Но указа все не было, а во втором часу ночи припозднившемуся гостю встретилась по дороге домой мчавшаяся во весь опор через Троицкий мост карета. Петербургский чиновник не мог ее не узнать.
Министр императорского двора барон Фредерикс вез графу Витте приглашение в Петергоф.
На завтра.
Сергей Юльевич был достаточно предусмотрителен, чтобы это приглашение не застало его врасплох. Еще по пути из Петергофа в субботу заехал вечером на Дворцовую набережную к князю Алексею Дмитриевичу Оболенскому, спросил его мнение, как поступить. Они нередко советовались друг с другом. С присущей ему экзальтацией князь воскликнул:
— Нет сомнений, разумеется, надо составлять Манифест!
Тогда Сергей Юльевич попросил князя набросать черновик:
— Перечислите все свободы… и чтобы был ответственный кабинет!
Текст, который получится, Оболенский обещал подвезти в понедельник утром прямо к пароходу на пристань… разумеется, если события не примут иной оборот…
События иного оборота не приняли, и утром 17-го тут же на пристани он прочел написанное Сергею Юльевичу, а засим и откланялся было.
Но Сергей Юльевич его удержал:
— Поедемте, князь, вместе.
В глубине души опасался, должно быть, отказа, в таком случае при отступлении лучше выставить впереди себя автора… Ну а в случае одобрения он готов будет исполнить высочайшую волю.
По пути, в каюте, карандашом вдвоем с князем правили текст, добиваясь ясности, дабы исключить кривотолки. В Петергофе Сергей Юльевич попросил переписать его начисто. Однако писарям-каллиграфам, рондистам{7}, потребовалось бы на это чересчур много времени. Машинки же не оказалось… Не менее получаса прошло, пока разыскали какого-то господина с принадлежащим ему ремингтоном, и Сергей Юльевич продиктовал документ, чтобы представить на усмотрение царю.
Так что высшие блюстители канцелярских порядков не без трепета отметили в этот день, что впервые бумага такой государственной важности исполнена подобным образом, на машинке…
Оставалось лишь догадываться о причинах настойчивости царя — до тех пор, пока Сергей Юльевич с достоверностью не узнал, что камарилья подговаривала ни в коем случае не уступать в этом пункте. Витте, дескать, хочет, чтобы меры, которые должны успокоить Россию, исходили не от его величества, а именно от него самого. И причина проста: граф мечтает стать президентом всероссийской республики!
