Власьева обитель - Дмитрий Гаврилов

Из глубины комнаты Василий увидел, что в дверях стоит высоченный широкоплечий седобородый дед в тяжёлой и длинной, до самого пола, белой шубе.

Хитровато улыбаясь, старик полез за пазуху и извлёк оттуда золотистое крупное яблоко. Божественный аромат моментально заполонил всю горницу.

Женщина, оставив работу — колесо вертелось само — кокетливо приняла подарок. Последовал затяжной страстный поцелуй, при виде которого у Василия аж мурашки пошли по коже. Дед крякнул и огладил окладистую седую бороду.

Оглянувшись на парня, хозяйка живо поняла, что тот уже не спит, сколь Василий ни притворялся.

— С добрым утром, добрый молодец. Пора вставать.

Отбросив тёплую шкуру медведя, парень обнаружил, что на нём нет не то что гимнастерки, но даже армейского нижнего белья. Зато была какая-то холщовая рубаха до колен.

— Взять бы свечку в руки — сошёл бы за ангела-послушника, — подумал он.

— Ну, положим, на ангела ты не больно похож, а вот, на Ваньку-царевича — смахиваешь здорово! — бесцеремонно расхохотался Хозяин и, сбросив шубу, присел на скамью.

— Ну и стыд! — опять промелькнула мысль.

— А чего срамного-то? Ноги, как ноги. Мои, вон, волосатее.

Скинув здоровенный валенок, дед размотал портянку и показал заросшую густым рыжим волосом голень.

— Вот это ножища? — удивился про себя Василий, — Даже у Виктюка с Донбасса поменьше будет.

На это мужик ничего не ответил, а затопал босыми ступнями по доскам к кадушке с кипящей водой, что вынесла откуда-то женщина. Та забрала обувь и, подмигнув парню, снова зачем-то вышла.

— Долго же я спал, — промолвил Василий, испытывая почему-то странную робость в присутствии хозяев.

— Разве ж это долго? Иные и по сто, и по двести лет могут всхрапнуть. Время ничего не значит! — старец погрузил ногу в кипяток, блаженно зажмурившись.

— А понимаю, летаргический сон, называется. Фельдшер сказывал.

— А кто-то уже тысячу лет в беспамятстве, и всё — ничего, — пробасил ученый старик.

— Ну, тут ты, отец, загнул! — оживился Василий.

— Всё может быть, — лаконично вымолвил тот в ответ и хлопнул в ладоши.

То ли парню почудилось, но, скорее всего, так оно и было. Деревянная кадушка приподнялась на полом и зашагала из комнаты вон.

— Ёлки-палки? — Василий протёр глаза.

— Пойдем, умоемся с дороги! — предложил дед, оставшись, как и его гость, в одной рубахе. — А баб стыдиться нечего, видали и ещё голее.

Неожиданно для парня они вышли во двор.

— Видать, лесничество какое-то… — объяснил себе сержант.

Впрочем, ни на какое лесничество дом не походил, это был красивый двухэтажный терем, срубленный на старинный лад. Неподалеку Василий приметил синюю гладь льда, сковавшего небольшой пруд. А между ним и самим теремом были вкопаны толстые столбы с физиономиями бородатых мужиков, вроде того, что родный дядька установил у себя перед окном. На крыше дома, сложив крылья, громоздилась пернатое создание с женской головой и голой грудью.

Тут Хозяин вообще скинул исподнее и, болтая здоровым мужским естеством, принялся обтираться снегом. Василий замер, глядя на мощный, достойный античных скульпторов, торс.

— Тебя как звать, отец?

— Кличут по-разному, когда Седобородым, когда Высоким, но чаще Власием, Власом стало быть! Эх, хорошо! … Зови и ты меня так — не ошибёшься! …Что, не любо такое мытье? — усмехнулся Влас. — Да, не та нынче молодежь. Не та!

— Батюшки! — всплеснула руками хозяйка, выбегая на крыльцо, — Эк чего удумал! Гостя простудишь!

— В здоровом теле, Виевна, здоровый дух! — обернулся к ней дед, даже не прикрывшись, и Василий отметил, что шея у Власа со спины почему-то синяя.

— У него дырка в плече…

— Была… ты хочешь сказать. А на шею мою, добрый молодец, не удивляйся. Это она из-за чужой жадности такая. Выпил, понимаешь, когда-то одну гадость. Вспоминать тошно. Но есть такое слово — надо.

Василий рванул с себя рубаху и уставился на едва заметную звёздочку чуть выше подмышки.

— Я тут подлечила тебя малость, — просто сказала Виевна.

— Спасибо, хозяйка? Но как? Каким образом.

— Пустяки, — молвила она, улыбнувшись.

Влас самозабвенно купался в сугробе. Василия при виде этого потянуло назад на печку. Буквально ворвавшись в дом с мороза, парень нашёл на скамье выстиранную да выглаженную гимнастерку, в которую немедленно облачился. Ещё раньше он приметил и свой тулупчик, все прорехи заштопала заботливая женская рука. Василий машинально ощупал подкладку, где у него были зашиты документы. Корочки на месте. В кармане тулупа некстати обнаружилась большая еловая шишка, измазанная смолой. Он оглядел помещение в поисках мусорной корзины, но ничего подходящего не нашёл. Правда, на широком подоконнике стоял высокий, объёмный горшок, полный чернозёму. Мусорить не хотелось.

Сержант подошел к окну и попытался расковырять ямку — авось, шишка-то и сгниёт.

Нестерпимый жар обжёг пальцы, Василий испуганно отдёрнул руку, едва сдержав бранные слова — на дне лунки искрился всеми цветами радуги яблочный огрызок.

— Эх, ты! Горемыка! — пожалела его Виевна, только что вернувшаяся в дом и помолодевшая на морозе лет эдак на двадцать.

— Ничо! Не будет персты совать, куда не следует! — ехидно заметил Влас, показавшись вслед за Хозяйкой.

— Я же не нарочно!

— Ты слышал, дед, он нечаянно!

— Я, вон, шишку хотел закопать!

— Да их в лесу полно, чего же прятать? Не золотая, вроде бы? — Хозяин попробовал протянутую ему шишку на зуб и отдал в руки жене. — Выкинь её на снег, мать.

— Я как-то сразу не подумал.

— Оно у русских всегда так… Сначала делают, потом примериваются. Ну, да, ладно. Пора к столу.

— Прах Чернобога! Откуда такое в войну? — подивился Василий, глядя на яства, расставленные поверх узорчатой скатерти: блинчики с мёдом, лесные орехи, невесть откуда взявшаяся свежая малина, квашеная капуста и пироги с ней. Посреди стола стоял здоровенный горшок, где пыхтела гречка.

— Ты хоть знаешь, кто Он такой? — рассердился Влас.

— Да, я так! — смутился Василий, будто сболтнул лишнего. — Дядя ругался — ну и я за ним эту привычку перенял сдуру.

— А ты больше повторяй. Вдруг он к тебе, и впрямь, Навь раньше срока обернёт!

— Ну-ка, молодой человек, дай-ка я тебе кашки положу! — суетилась рядом Виевна.

Некоторое время Василий медлил, ему казалось несправедливым, что они там, в отряде, пухнут с голодухи, а здесь, совсем рядом живёт некий лесник, и у него еды навалом.

— Спасибо, однако! Но мне к нашим пора, заждались, поди.