Осень в Сокольниках - Эдуард Хруцкий

Каждое утро перед его уходом на работу сестра все собиралась и никак не могла начать с ним разговор. Вадим догадывался, о чем она хочет поговорить. Ему было заранее неловко за сестру, и он, наскоро выпив чай с бутербродом, выскакивал на улицу.

Алла сильно изменилась за те годы, пока он служил в армии. А потом, после смерти матери, они вообще не могли найти общего языка.

Теперь в доме распоряжалась она. Каждый четверг собирались гости. В их кругу так и называлось: «Аллочкины четверги». Приходили ее и Славины бывшие соученики по институту кинематографии, писатели, актеры, какие-то важные седые мужики, дорого одетые, с плавными, барскими манерами. Вадима не приглашали, даже если он бывал дома. Впрочем, он и не рвался приобщаться к современному искусству, он работал тогда оперуполномоченным в отделении, находился в «развеселом чине» младшего лейтенанта милиции, и его служба и общественное положение явно диссонировали с Аллочкиными представлениям о светскости.

Поздно вечером, когда он, чуть не падая от усталости, жевал на кухне котлеты, появлялись под благовидным предлогом Аллочкины подруги и рассматривали его с видимым интересом.

— Знакомьтесь, — с нотками иронического трагизма в голосе говорила сестра, — это и есть мой младшенький, Вадим, весьма непутевый молодой человек.

Он вставал и кивал, жал чьи-то руки.

Однажды они брали двух рецидивистов из Батуми, он заскочил домой переодеть рубашку. Забыв, что под мышкой у него кобура, из которой торчала рукоятка ТТ, скинув пиджак, пил кефир на кухне.

Сначала заглянула Маша, учившаяся с Аллой на одном курсе. Очкастая Маша, верный аллочкин адъютант.

Она остолбенело поглядела на Вадима и захлопнула дверь.

Потом началось паломничество. С грязными чашками вбежали две дамы, имен которых Вадим не помнил. Они были одинаково высокомерно красивы. Мазнув по нему глазами, они скрылись, и наступила очередь мужчин.

В кухню вошел гость «в генеральском чине» Олег Сергеевич. Он был сценарист, лауреат, член худсоветов и бесчисленных редколлегий.

Олег Сергеевич по-хозяйски вошел на кухню и сел напротив Вадима.

— Ну-с, — многозначительно изрек он.

Вадим с недоумением посмотрел на него.

— Что хорошего? — Олег Сергеевич раскурил погасшую трубку.

— То есть? — удивился Вадим.

— Я хочу услышать о вашей жизни: о погонях, перестрелках, схватках.

Вадим поставил на стол чашку, потянулся к пиджаку.

— Перестрелок нет, — ответил он зло, — а вот погони были. Вчера ловил хулигана во дворе.

— Шутка? — высокомерно спросил Олег Сергеевич.

— Жизнь, — Вадим надел пиджак, — а что касается перестрелок, так вам лучше узнать об этом в МУРе, я же работаю в отделении. В обычном номерном отделении милиции. Знаете, как когда-то в армии были номерные захолустные полки и гвардия, так вот наша гвардия — МУР.

Потом сестра, придя к нему в комнату, долго и витиевато выговаривала ему, укоряла и стыдила. А он, уставший, не спавший почти целую ночь, смотрел на нее и думал: «Когда же ты уйдешь?»

Но вместо этого он сказал ей:

— Давай меняться, я согласен на любую площадь.

Алла о чем-то радостно говорила, но он уже не слышал ее. Он спал.

Через месяц Вадим переехал в коммуналку в Столешников. Аллу он видел редко. В дни рождения, годовщину смерти родителей. Отношения наладились позже, когда он был уже начальником отдела и получил звание подполковника.

Работать в милиции стало модно. Тем более в МУРе.

О них писали книги, ежегодно на экраны выходили фильмы об уголовном розыске. Телесериал о «Знатоках» стал любимым зрелищем миллионов людей.

Теперь уже Алла говорила:

— Мой брат подполковник, служит в угрозыске, у него два ордена.

Она и ее друзья по сей день думали, что работа в милиции состоит только из погонь и перестрелок. Думали и писали об этом.

…Уезжать не хотелось. Но все-таки надо одеваться и шагать через весь поселок к станции Мичуринец на электричку, которая печально-протяжно кричала над лесом.

Вадим спустился на первый этаж и увидел Нинку, забравшуюся с ногами на диван. В руках ее глянцем отливала обложка очередного французского детектива.

— Ты уезжаешь? — Племянница оценивающе посмотрела на него.

— Да, малыш, мне пора.

— Значит, опять сорвется твое сватовство.

— Вот как?

— Вот так, — племянница потянулась на диване.

Глазастая, тоненькая, длинноногая, она, пожалуй, единственная из всей семьи была искренне привязана к нему.

— Как твои дела, малыш? Что в институте?

— Никак пока. Колыбель знаний на картошке, а меня освободили после гриппа.

— А что они там делают? — искренне удивился Вадим.

В прошлом году он заезжал на день рождения Нины и видел большинство ее сокурсников — тоненьких, хрупких девочек и длинноволосых молодых людей, мало похожих на мужчин, способных поднять мешок картошки.

— Работают, дядька, работают. Соприкасаются с жизнью. Наш мастер говорит, что будущему актеру просто необходимо соприкасаться с жизнью.

— Ваш мастер, девочка, большой теоретик.

— Ты его плохо знаешь.

— Возможно. Но я твердо знаю одно, что студенты должны учиться, рабочие работать, а колхозники убирать картошку.

— А милиционеры? Хватать и не пущать?

— А это уж как придется. Мы действуем не по системе Станиславского, а по обстановке.

— Ох, дядька, лучше бы вам ввести систему.

— А она у нас есть, у всех у нас. У меня, у тебя, у твоих сокурсников.

— Что же это?

— Закон, девочка.

— Ты старый и с тобой спорить не интересно. Ты всегда прав.

— Нет, девочка, я далеко не всегда прав, к сожалению. Кланяйся родичам.

— Когда ты приедешь?

— Как получится.

— Я позвоню тебе, ладно? — Племянница опять уткнулась в книгу.

Конечно, можно было вызвать машину. Вполне можно было. Но на отдел им полагалась всего одна машина, которая вечно была в разгоне. Как часто бывает, режим экономии вводился не там, где нужно.

Вадим шел по узкой лесной тропинке и думал о том, что ждет его в Москве, в управлении, еще дел, к сожалению, хватало. Когда он вышел на площадь Киевского вокзала, часы показывали пять. Человек, ради которого Орлов приехал в Москву, ждал его только в восемь. Оставшиеся три часа он хотел посвятить уборке комнаты и разбору новых книг, но многолетняя привычка заставила его зайти в автомат и набрать телефон своего заместителя.

— Минаев, — услышал Вадим в трубке чуть хрипловатый голос.

— Это я, Александр Петрович.

— Вадим Николаевич?

— Именно.

— Где вы?

— На Киевском вокзале.

— Сейчас машину пошлю, вас начальник управления ждет.

— Что случилось?

— Не знаю.

— Пусть водитель подъедет к пригородным кассам.

Орлов опустил трубку, привычно проверил, не выпала ли обратно монетка, вышел на улицу и закурил.

Вестибюль ГУВДа был прохладным и гулким, как станция метро. У лифта Орлова перехватил следователь капитан Проскурин. Орлов не любил его, хотя ценил за хватку. Был Проскурин человеком въедливым, скрупулезным и нудным. Работать с ним для сотрудников розыска было истинным наказанием. Проскурин любил документы и требовал от инспекторов идеального оформления любой бумажки.

Увидев его, Орлов понял, что сейчас на него обрушится целый водопад претензий и жалоб.

— Вадим Николаевич, товарищ подполковник, — Проскурин каким-то хоккейным приемом оттеснил от дверей лифта молоденького лейтенанта и перекрыл Орлову дорогу. Спасительные двери лифта с шипением захлопнулись за спиной капитана.

— Слушаю вас, Павел Петрович, — обреченно вздохнул Орлов.

— Товарищ подполковник, — Проскурин вынул из кармана кителя несколько листков, отпечатанных на портативной машинке, почти без интервалов.

— Очередной меморандум?

— Товарищ подполковник, инспектор Ковалев…

— Давайте, — Орлов взял листки, — но не сейчас.

Во-первых, мне надо ознакомиться с этим и осмыслить, во-вторых, меня ждет генерал.

— Я зайду через час.

— Завтра, Павел Петрович, завтра, часиков в четырнадцать ко мне или к Минаеву.

— Лучше к вам.

— Почему?

— Майор Минаев обозвал меня крохобором.

— Война Алой и Белой розы продолжается. Хорошо, значит, ко мне.

Лифт вновь услужливо распахнул двери, и Орлов шагнул в кабину. Война Проскурина с инспекторами отдела была затяжной, и ратный перевес почти всегда был на стороне следствия, так как не Проскурин поступал в распоряжение инспекторов, а они прикомандировывались к следователю. Но когда-то и он, Орлов, молодой еще оперуполномоченный, до хрипоты собачился со следователями, так что ребят своих он понимал, и понимал так же, что весь этот антагонизм не что иное, как кем-то давно выдуманная игра.

Коридор третьего этажа был их коридором. Здесь жил угрозыск. Орлов привычно шел мимо дверей, вот начался его отдел.

Дверь распахнулась, и два милиционера из конвойного дивизиона вывели Нугзара Тохадзе. Он шел навстречу Орлову, стараясь удобнее приспособить руки, скованные наручниками.