Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма - Тина Ворожея

даже дух перехватило от такой новости. Единственная мысль о том, что сама не успела скрыться и подставила людей сверлила мой мозг.

— Как приехали? Уже? Должны же завтра, — прошелестела я пересохшими губами.

Управляющий даже подпрыгнул от моих слов, пугливо озираясь по сторонам, словно пытаясь обнаружить врага, он попятился от меня.

— Вы не тех гостей вспомнили, госпожа Эмма. Чур на вас, чур! Там приехали из пансионата, привезли детей графа Загряжского. Его светлость с оплатой просрочили, вот их и привезли. Если вы брать опеку над сиротами не захотите, значит их того..., — мужчина запнулся и стыдливо отвел глаза в сторону.

— Что того? Ликвидируют? Убьют? — взволнованно предположила я. Кто знает каким образом поступают в этом мире с ненужными детьми.

— Да, типун вам, на ваш язычок, госпожа Эмма! В сиротский приют их отправят. Впрочем вы правы, там медленно, постепенно убивать будут, — мужчина сверкнул стеклами очков и гаденько захихикал.

— Послушайте, как там вас э-э-э, — я нетерпеливо щелкнула пальцами.

Управляющий с удивлением взглянул на меня, сокрушенно покачал лысой головой.

— Так Густав Карлович, я. Управляющий ваш..... был, — в голосе мужчины прозвучала вселенская грусть.

— Ну, да. Ну, да — Густав Карлович, запамятовала, что-то, — растянула я губы в фальшивой улыбке. — Так вот уважаемый Густав Карлович, что вы там за спиной прячете?

Управляющий вздрогнул, пожал плечами и вынул из-за спины скрипку. Он посмотрел на нее словно видел в первый раз и хмыкнул.

— Скрипочку вот сыночку прихватил. Сыночек у меня любит музыку всякую. Вы же сами госпожа Эмма разрешили, — он посмортел на меня прозрачно-голубыми, честными-честными глазами.

Приглушенно и благородно сияя старым лаком, изящно изогнувшись совершенной формой, моему взору явилась скрипка. У меня даже слюни потекли. В скрипках уж я разбиралась. Мои родители были музыкантами. Отец преподавал в консерватории, а мама в молодости была довольно известной скрипачкой. Они очень расстроились, когда я не пошла по их стопам, не продолжила династию музыкантов, а выбрала юридический факультет, а затем стала работать в полиции. Папу очень обижал тот факт, что я талантливая и перспективная скрипачка, играла лишь для мужа Гоши на семейных праздниках.

— Скрипку старые мастера делали, думаю, что пиликать ваш сын может и на другом инструменте!

Мгновенье и драгоценный инструмент оказался в моих руках. Я нежно погладила теплый, словно принадлежащий живому существу бок, провела пальцем извлекая вхлипнувший звук по струнам. Требовательно протянула руку к мужчине.

— Смычок!

— Что? — не понял он.

— Смычок отдайте, Густав Карлович, — в моем голосе звучала сталь.

— Так вот он, пожалуйте! — с досадой крякнул управляющий.

Оглянувшись по сторонам, я направилась к круглому столику, сдернула с него синюю шелковую скатерть с голубой бахромой и бережно, словно ребенка завернула в нее скрипку.

Сравнение скрипки с ребенком, вернуло меня к другой проблеме. Я обернулась к мужчине, который обиженно сопел и фыркал, словно большой и абсолютно лысый ежик.

— Пойдемте Густав Карлович, не будем заставлять ждать уважаемых представителей пансионата и моих уставших с дороги детей.

Мужчина глянул на меня из-под белесых бровей, подозрение мелькнуло в его прозрачно-голубых глазах. Он хмыкнул и поджал красные, вызывающе пухлые, совсем не мужские губы.

— Прошу пожаловать за мной госпожа Эмма. Они там дожидаются, возле парадного подъезда.

Он быстро зашагал подпрыгивающей походкой, слегка сутулясь и часто оглядываясь назад, словно боялся, что я сбегу.

Я увидела их сразу же, как только вышла на мраморное крыльцо у парадного входа. С моего ракурса живописная компания расположившаяся внизу, в обрамлении двух белых колонн, смотрелась как праздничная глянцевая открытка.

На переднем плане теснились чемоданы, добротные и кожаные, с блестящими на солнце золочеными замками и пряжками они, словно сошли с рекламного плаката о путешествиях. Возле горы чемоданов стоял небрежно засунув одну руку в карман темно-синих вельветовых брюк, черноволосый и кудрявый мальчишка, на вид лет двенадцати. Его вторую руку крепко сжимала девочка лет пяти, такая же кудрявая и черноволосая. Кружева нарядного голубого платья, трепетали от легкого ветерка, огромный белый бант был похож на гиганскую бабочку, которая устала летать и уселась отдохнуть прямо на прелестную детскую головку. Позади стояла молодая женщина. Платиновые волосы уложенны в идеальную"ракушку", белая блузка в меру обтягивает высокую грудь, тоже заслуживающую звание идеальной. Надо ли говорить, что в компанию этих"идеальностей"записались и стройные бедра под тонкой тканью серой юбки, и ножки в белых туфельках на высоких каблучках. Всем своим обликом она вдруг напомнила мне Мэри Поппинс, потерявшую где-то свой знаменитый зонтик. Завершал композицию большой, черный мобиль стоящий немного в стороне, он являл собой причудливую смесь гоночного автомобиля и разукрашенной серебряными позументами кареты конца позапрошлого столетия.

Проворный управляющий уже спустился с крыльца и приветствовал наших нежданных гостей.

— Я рад видеть вас, несравненная Аврора Аркадьевна, рад видеть, — плотоядно урчал он целуя идеальную ручку в короткой, кружевной перчатке.

Аврора Аркадьевна снисходительно-насмешливо улыбалась, красиво морщилась, но ручку свою не отнимала.

Когда мне надоело в третий раз слышать фразу"Я рад видеть вас, несравненная Аврора Аркадьевна", я решила, что сейчас как раз настал мой выход.

— Я тоже рада, видеть вас и..., — немного запнулась пытаясь вспомнить, упоминались ли имена детей Загряжского в дневниках Эммы.

Огорченно вздохнула. Нет. Эмма писала только о своей любви и о своих страданиях, о детях там не было ни одного слова.

Поняв причину моего замешательства мальчик гордо задрал острый подбородок и посмотрел на меня, словно на ничтожное насекомое.

— Меня зовут, Лиза, — радостно защебетала девчушка и присела скрестив загорелые, крепкие ножки в белых носках и синих туфельках.

Брат сердито дернул ее за руку и Лиза смущенно опустила взгляд голубовато-зеленых глаз. Из-под длинных, черных ресниц крупным бриллиантом скользнула слеза.

Идеальная Аврора Аркадьевна, нахмурила брови-ниточки и протянула девчушке носовой, снежно-белый платок.

— Елизавета, не вежливо влезать в разговор взрослых, — ее накрашенный красной помадой рот ласково улыбался, а голубые глаза были холодны, словно у замороженной акулы.

— Эмма Платоновна, я прошу прощения, но ваш покойный супруг не успел оплатить проживание и обучение Александра и Лизы в нашем пансионате. Я, как директор этого заведения очень огорчена такими обстоятельствами. Конечно мы благодарны за ваши щедрые пожертвования, за постройку нового корпуса и за другие подарки, — Аврора Аркадьевна вдруг запнулась, порозовела и невольно поправила длинную нитку крупного жемчуга на точенной шейке. — Мартин Григорьевич, был необыкновенным